а она на дорогу и грабила путников – тем и кормилась.
Когда дочери подросли, мать не усадила их ткать полотно, как принято в деревенских семьях, а вместо этого обучила их премудростям отцовского ремесла. Она объяснила, как напускать на себя свирепый вид и обирать до нитки испуганных прохожих. Нападать приказывала лишь на горожан да крестьян, самураев не велела трогать. Девицы обладали изящной внешностью и находились в том нежном возрасте, когда полагается думать о любви, но нрав имели лютый, в отца. Каждый вечер они промышляли на большой дороге, обеспечивая мать всем необходимым.
Однажды вечером брели они по тропинке среди заболоченного луга и вдруг увидели оставленный кем-то сверток шелка дивной красоты. Было в нем никак не меньше десяти хики[54].
«Вот уж поистине небесный дар!» – обрадовались девицы и, хоть были они сестрами, сразу заспорили, кому достанется находка. В конце концов решили разделить шелк поровну и так поладили между собой.
– Скоро весна, все пойдут любоваться цветущими вишнями, – размечталась одна из сестер. – Хорошо бы выкрасить этот шелк в цвет алой сливы или глицинии.
– А я бы сшила из него летнее кимоно – сверху белое, а с изнанки зеленое, как цветок уцуги, – проговорила другая. – Славный получился бы наряд!
И тут же обеих сестер обуяла жадность.
«Если бы сегодня сестрица не пошла со мной, – подумала про себя младшая, – вся добыча досталась бы мне. Ну ничего, когда мы выйдем в открытое поле, я прирежу ее и заберу себе ее долю».
Старшая тоже пожалела, что согласилась разделить шелк пополам, и у нее возникла точно такая же мысль, но она не подала вида и продолжила путь как ни в чем не бывало.
Вскоре вышли они к полю и увидели дым от погребального костра. Старшая сестра невольно задумалась о быстротечности человеческой жизни и устыдилась: «Какую страшную жестокость хотела я совершить! Мыслимое ли дело из-за куска шелка убивать родную сестру!» И она бросила свой кусок шелка в костер. Ее примеру последовала младшая сестра.
Старшая удивилась:
– Отчего ты бросила шелк в костер?
В ответ младшая залилась слезами и молвила:
– Стыдно признаться, но из-за ничтожного куска шелка во мне вспыхнула алчность, и я задумала лишить тебя жизни, а матушке сказать, что это сделал повстречавшийся нам путник. Я даже не подумала, какое горе причинила бы ей!
Тронутая этим признанием, старшая сестра сказала:
– То же самое было и у меня на уме. Но век наш на земле недолог, и если мы, женщины, будем и впредь творить злодеяния, в грядущей жизни нас ждет страшная расплата!
Вернувшись домой, сестры сожгли свои копья и ступили на праведный путь, увлекши за собою и мать. Так три разбойницы стали благочестивыми монахинями.
Недаром один святой мудрец сказал: «Свет вечной истины просияет надо всеми пребывающими во мраке неведения».
Вот один из примеров того, как растаявший лед превратился в чистую влагу.
Из сборника«Заветные мысли о том, как лучше прожить на свете»
Легче увидеть алые листья клена весной,нежели купить лангуста к Новому году
С давних времен к новогоднему празднику люди устанавливают в своих домах горку Хорай, украшают ее ветками сосны и папоротника. Но если посреди этой зелени не алеет лангуст, праздничное настроение неизбежно омрачается. Бывает, правда, что лангусты сильно дорожают, и тогда в бедных семьях и в домах со скромным достатком Новый год встречают без них.
Или, скажем, несколько лет назад не уродились апельсины дай-дай[55], и их продавали по четыре, а то и по пять бу[56] за штуку, поэтому беднота покупала вместо них плоды померанца. Но они хотя бы по форме и по цвету не особо отличаются от апельсинов. А заменить лангуста простой креветкой – все равно что надеть платье с чужого плеча. Тем не менее многие на это идут – как говорится, по одежке протягивай ножки.
Другое дело – люди богатые, живущие на виду. Кажется, даже ветер обрушивается на их дома с особой силой. Чтобы защититься от дождя, здесь простыми циновками не обойтись, поэтому стены обшивают досками, пропитанными вязкой смолой, и это не назовешь излишней роскошью. Нет для человека большей радости, чем жить вольготно, не отказывая себе ни в еде, ни в одежде. Но ради этого надо постараться да попотеть. Чем бы ни занималась семья из поколения в поколение, если молодой хозяин меняет заведенные отцом порядки, его вряд ли ждет успех. Как ни сметлива нынешняя молодежь, а сплошь да рядом чего-то недодумывает, допускает обидные просчеты. Негоже не прислушиваться к советам старших!
Под Новый год Осака напоминает ярмарку, где можно купить все, что душе угодно. Хотя последние шестьдесят лет отовсюду слышны жалобы, – дескать, торговля идет вяло, – товары в лавках не залеживаются. Взять хотя бы ступку. Казалось бы, купил ее раз – на весь век хватит, да еще и к внукам твоим перейдет, а между тем их делают и продают из года в год, изо дня в день, – того и гляди, весь горный камень переведется. Что же говорить о всяких мелочах: бумажных шлемах для праздника мальчиков, всевозможных украшениях для встречи Нового года? А грошовые веера, которыми храмы одаривают прихожан, – ведь их убирают с глаз долой, даже не раскрыв коробки. Пустая трата денег, но люди словно не замечают этого. По пышности и великолепию Осака почти не уступает Эдо, здесь тоже люди живут на широкую ногу.
Раз уж без лангуста не украсить горку Хорай, каждый стремится его купить, пусть даже по баснословной цене. Поэтому в предновогодние дни во всех рыбных лавках лангусты идут нарасхват, и достать их не легче, чем какую-нибудь заморскую диковину. Ну, а в самый последний день года даже усов от них уже не сыщешь. Повсюду только и слышно: «Лангуста не найдется?» А ведь это то же самое, что по весне отправиться на поиски алых листьев клена!
В лавке рыботорговца Эра на улице Бинго-мати остался один-единственный лангуст. Торги начинаются с одного моммэ и пяти бу, но даже когда объявляются охотники купить его за четыре моммэ и восемь бу, продавец не желает уступить: нынче этот товар идет на вес золота. Слуга не смеет потратить такие деньги без разрешения и со всех ног мчится домой. Узнав, какую цену заломил торговец, хозяин хмурится.
– Я привык ничего не покупать втридорога, – говорит он. – Плачу всегда наличными и приобретаю все в положенный срок, когда цены самые низкие: дрова – в шестом месяце, хлопок – в восьмом, рис – до того, как начинают гнать сакэ, беленое полотно – после праздника Бон. Один только раз, когда отец умер, я поневоле переплатил бондарю за гроб[57] и до сих пор жалею об этом. Кто сказал, что к Новому году непременно нужен лангуст? Подождем, когда они будут в избытке и пойдут по три медяка за штуку. Тогда купим сразу двух и наверстаем упущенное. Я ничуть не обижусь, если в этот раз Тоситокудзин[58] не почтит нас своим посещением, – уж больно он привередлив! Неужто я стану выкладывать за лангуста такие деньжищи? Да будь он даже в десять раз дешевле, все равно это неслыханная цена!
Но хозяйка с сыном принимаются ему возражать:
– Что подумают о нас люди? Ведь нынче к нам в дом впервые пожалует зять с новогодними поздравлениями. Как можно поставить горку Хорай без лангуста? Ступай, купи его, сколько бы он ни стоил! – приказывают они слуге.
Тот снова отправляется в рыбную лавку, но лангуста уже успел перекупить приказчик оптовика с улицы Имабаси. Торговец запросил с него пять моммэ и восемь бу.
– Лангуст нужен к празднику, так чего ж мелочиться! – воскликнул приказчик, отсчитал названную сумму и сверх того еще двадцать медяков, схватил покупку и был таков.
Долго еще бродит слуга, в каждую рыбную лавку заглядывает, да все без толку. Обойдя несколько кварталов, он лишний раз убеждается в том, как велик город Осака.
Вернувшись домой, слуга рассказывает обо всем хозяевам. Хозяйка раздосадована, а хозяин усмехается:
– Ох, не стал бы я доверять этому оптовику! Видно, вскорости грозит ему разорение. А беднягу, который ссудил его деньгами, по ночам наверняка мучают кошмары. Ну, раз уж вы твердите, что поставить горку Хорай без лангуста нельзя, есть у меня одна придумка, да такая, что нашего лангуста не придется после праздника выкидывать.
Он делает заказ ремесленнику, и тот из алого шелка и картона мастерит превосходного лангуста. Обходится это удовольствие в два моммэ и пять бу.
– После праздника им смогут забавляться ребятишки. Вот что значит смекалка! Вместо четырех моммэ и восьми бу наш лангуст стоит всего два моммэ и пять бу, да к тому же еще и потом пригодится, – гордо изрекает хозяин, и все домочадцы с ним соглашаются:
– У нашего хозяина и впрямь семь пядей во лбу! Недаром он сумел нажить такое состояние!
В самый разгар этих славословий в дом заходит родительница хозяина. Она живет в отдельной пристройке и сама ведет свое хозяйство. Хотя ей минуло уже девяносто два года, глаза у нее видят хорошо и в ногах еще хватает крепости.
– Я слышу, вы рассуждаете о том, как дороги нынче лангусты, – говорит она. – Что ж, с вашей стороны было крайне легкомысленно не подумать об этом загодя. Разве можно этаким образом вести дела? Запомните, в годы, когда праздник начала весны предшествует новогоднему празднику[59], лангусты всегда дороги. Вы же знаете, что лучших лангустов вылавливают в Исэ, а это земля богов, которых чтут не только во всех тамошних храмах, но и в домах простых людей. Неудивительно, что лангустов требуется несметное множество. Те лангусты, которые ежегодно поступают в Киото и Осаку, – лишь жалкие остатки от жертвоприношений богам. Памятуя об этом, я еще в середине месяца купила двух отличных лангустов, с настоящими, а не приклеенными усами, заплатив за каждого по четыре медяка.