– Высшую меру наказания?!
– Да. Только не самую высшую, поскольку на лицо явное убийство на ревностной почве, но срок приличный – пятнадцать лет.
– Так он, значит, сейчас сидит?
– Сидит, любезный. Но, говорят, за примерное поведение и хорошую работу скостили ему несколько лет.
– Так, он, значит, должен выйти скоро.
– Какое там! Отказался он раньше срока выходить. «Сколько, – сказал, – мне положено, столько и отсижу». В это время прозвенел звонок, и школа наполнилась веселыми юными голосами. Да! И мы так же старались первыми выскочить из класса. Я грустно усмехнулся и вышел вон.
Раза два я писал Ворону туда письма, но он так и не ответил.
С того времени, как я окончил школу, прошло лет двадцать. Было летнее утро в Петергофе.
Я возвращался домой от своей знакомой. Не поспев на электричку, отходившую в Ленинград, я слонялся по платформе с тонкими, витыми колоннами, и вдруг увидел его…
Даже через сотню лет я узнал бы Ворона!
Прежде чем я успел открыть рот, Ворон повернул ко мне голову и, протянув руку, буднично сказал:
– Ну, как живешь?
– Так себе, – пробормотал я.
Заметив мое смятение, он сказал:
– Вот такие дела. Женился?
– Женился, – ответил я. – И развелся. И опять женился.
– А я просто женился, – сказал Ворон.
– А жена где?
– Сейчас подойдет.
Я огляделся – рядом никого не было. Наступило тягостное молчание.
– Вы в Ленинграде живёте? – наконец спросил я.
– Зачем нам ваш Ленинград? Мы живем там, куда не идут поезда.
– А?..
– А здесь проездом.
Тут подошла моя электричка. Конечно, можно было бы сесть и на следующую, но Ворон уже протянул мне руку.
– Прощай, Ворон, – сказал я и, собрав по крохам улыбку, вскочил в вагон.
Уже в окно я увидел, как к Ворону подошла молодая женщина.
«Жена», – догадался я.
И тут меня прошиб пот.
Женщина мне кого-то очень напоминала. Вот только её лица я не мог разглядеть.
Я прильнул к запыленному окну.
«Осторожно, двери закрываются!» – прошамкал динамик.
И вдруг женщина повернулась!..
Это была она. Сомнений быть не могло. Электричка тихо поехала.
Да, но ей должно быть сейчас уже за пятьдесят! А здесь – лет тридцать пять!..
Больше я не встречал ни Ворона, ни Александру Семеновну.
И вообще, её ли я тогда встретил?
Помню только, что весь путь до Ленинграда я сидел потрясенный, ничего не замечая вокруг. Сами собой стали выплывать строчки из пушкинской сказки. Это была любимая сказка Ворона. Он знал её наизусть:
Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный, И в хрустальном гробе том Спит царевна вечным сном. И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумленными глазами, И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
День рождения
Ещё вчера я молод был,
Гулять с девчонками ходил,
И целовался до утра ещё вчера.
Сон протекал где-то рядом, но он не мог его найти. Сон вообще трудно найти на свету. А свет уже, как пожарник, лез через окно, цепляясь за подоконник, кровать, бил уже едкой пеной прямо в глаза.
Конечно, можно было бы с ним ещё побороться, но родовые схватки звонка вытолкнули его из чрева кровати.
Он заспешил к двери, накидывая на ходу черный с капюшоном халат.
На пороге стояла почтальонша с уже уставшим за утро лицом.
– Вам телеграмма. Распишитесь.
Он расписался и, волнуясь, раскрыл двойной листок с ромашками на обложке. Телеграмма всегда волнует, особенно – когда её ещё не читал.
Поначалу он никак не мог найти, что именно читать. Первыми ему на глаза попались какие-то цифры: тираж, цена открытки, – потом свой же адрес, своя же фамилия. И наконец вспыхнуло: «Поздравляю днем рождения. Жди. Целую. Всегда твоя».
Как же он забыл?! И к тому же у него сегодня не просто день рождения, а юбилей. Причем самый круглый. Есть, конечно, круглей, но ещё столько же ему не прожить.
Да, первой его всегда поздравляла Лара. Лариса. А Ларчик просто открывался.
Он с ней познакомился на Невском. Точнее не он, а козёл. Козлу – это было запросто: мастер пера и кисти. Можно я нарисую ваш профиль?
Они, когда с Ларчиком столкнулись, пропустили её вперёд, чтобы посмотреть, какие у нее ноги.
А потом пошли за ней. Козёл все над ним шутил, обращаясь к ней, а он делал вид, что улыбался. Он тогда терпел козловские штучки, чтобы ей понравиться. Козёл-то его по всем пунктам перекрывал, а он мог нанести удар только скромностью.
Но потом ему жутко повезло: она легла в больницу. А по больницам Козёл не ходок.
И он стал ходить к ней уже без Козла. Он даже скрывал от Козла – какая больница. Ну, а в больнице любой понравится. Там же тоска. Щами пахнет. Хлоркой. Кроме родителей, к ней никто не приходил. Была один раз подруга, никому не нужная, с лимонами. А он каждый день её навещал. Методично. Этим её и пробил. Золотое было время! Весенний больничный сад. Листьями пахнет сырыми прошлогодними. Поцелуи на скамейке, за колоннами и сквозь ограду. И все ещё вперёди!
После выписки они поехали не к ней домой, а сразу к нему.
Но любовь была короткая. По неопытности. Он на ней, может быть, и женился, если бы не её мать, которая позвонила через два месяца его матери и сказала в трубку:
– Если ваш, извиняюсь, поганец, ещё раз встретится с моей дочерью, я его чем-нибудь убью!
А на другой день Ларочка сама к нему приехала, вся в слезах, наскандалила и взяла пятьдесят рублей на операцию у честного специалиста.
Потом вышла замуж. Родила какого-то ребёнка. Причем от мужа. А с ним встречаться больше не захотела, только звонила ему, когда мужа не было дома, поздравляла с главными советскими праздниками, всегда первая. Вероятно, это особый тип людей: им стыдно, если они не всех знакомых поздравили с праздником.
Все это пронеслось у него в голове за одну секунду. Наверно, три тысячи лет назад времени бы на это понадобилось во много раз больше. Но принцип мышления остался тот же – линейность. Все по порядку. Слева – причина. Справа – следствие. И чувство ещё пока линейно, и время, и движение в пространстве. Мы ещё не умеем мгновенно схватывать весь опыт, всю историю, все жизни. Одним взглядом, как картину в раме. Мы ещё живем, как бы читая книгу. Мгновение и вечность – для нас ещё не одно и то же. Мы ещё не можем слиться со всеми людьми, со всем миром. Хотя тайно от себя к этому стремимся. Вот оно – счастье! Новый вид соединения времени и пространства, духа и материи. Постоянное счастье. Может, космическая пыль – это оно и есть? А потом катастрофа – и все с начала, с нуля, с очень одиноких клеточек.
Это он подумал параллельно мысли о Ларчике, когда пошел о ней думать по второму кругу.
Но почему же Ларчик? Подписи-то нет. Он покрутил в руках телеграмму. Буквы плохо пропечатались, но конец слова можно было разобрать: «…нск».
Ну, конечно же, Зареченск! Надя. Или, как она себя называла, Надежда. Это звучало очень сильно: «Твоя Надежда».
Ей было столько же лет, сколько и ему, но он чувствовал себя намного старше. Год, прожитый в Ленинграде, равняется пяти, прожитым в Зареченске.
Он ей сразу сказал, что у него хорошие связи с «Ленфильмом» и он может устроить её туда на работу. Вообще-то он и сам верил, что у него есть связи с «Ленфильмом», но все же не такие хорошие, чтобы кого-то туда устраивать. Он сказал это нарочито небрежно, буднично, словно каждый день устраивал народ на «Ленфильм».
– Ну, об этом после, после, – сказала она, тоже небрежно.
Видно было, что такая перспектива её обрадовала, но она захотела отложить разговор об этом на десерт, а также не хотела акцентировать на этом его внимание, чтобы он не подумал, что она полюбила его только за то, что он может устроить её на «Ленфильм».
В этот момент он почувствовал, что любые его слова и дела будут ей нравиться.
С мужчин надо требовать выполнения обещаний до первой любовной ночи. Ночь остужает голову. Утро всегда холоднее вечера. Он разочаровался в ней, хотя она и старалась ему понравиться. Это его особенно раздражало: он подумал, что вряд ли она прикладывала бы такие старания, будь она его женой, или живи она в Ленинграде, или работай она директором «Ленфильма». Когда перед нами обнажается истина, мы обманываем того, кто её от нас прятал.
Он особенно и не скрывал к ней своего охлаждения: зачем затягивать обман? Но она поначалу не догадывалась об этом. Или не хотела догадываться. Она уже активно приучала к себе его одежду, мебель, посуду. А может, это и не от нее? Может, от жены?
Они играли в народном театре.
Сначала он на нее не обращал никакого внимания. Да и она, как выяснилось позже, тоже не видела в нем героя своего романа.
Путь от театра до Дворца бракосочетания занял чуть больше месяца.
Он все сомневался, даже в день свадьбы, стоит ли ему на ней жениться и стоит ли ему жениться вообще? Из парикмахерской он вышел, игнорируя мороз, с непокрытой головой, как на похоронах, держа шапку в руке, чтобы не помять прическу.
А в доме невесты уже был переполох. Свадебная «Волга» и автобус с гостями уже раздували ноздри, а жениха все не было.
Шел он медленно, зная, что без него вряд ли начнут. Какая свадьба без жениха? Может свернуть? – думал он, скрипя уже не девственным снегом.
В машине на пути ко Дворцу его затошнило. Водитель остановился – и он вышел продышаться. Судьба давала ему ещё один шанс улизнуть.
На свадьбе он впервые напился. Сквозь бокал вина мир кажется добрей, красивей, правдивей и богаче. Он полез обнимать подругу своей жены, когда жена вышла. О чем ей моментально было доложено свидетелями.
На глазах у всех она залепила ему пощечину и швырнула на стол своё обручальное кольцо.
– Милые бранятся – только тешатся! – сказал её отец и предложил гостям выпить за здоровье родителей невесты.