Широко распахнутые глаза Расты, детей. Ольгерд сжимает нож. Раста рогатину. Закрывают собой Ольгу, младшую.
На них уже накатывало. Рты щерились по-волчьи. Ну и славно. Уйдут. Себя я держал. Не давал волку свободы. Надо было драться, прикрыть своих.
Внутрь больше не лезли, видать решили просто закидать стрелами, если попробуем вырваться. Вот тут нам метель на руку — снег носит так, что особо не постреляешь. В пяти шагах ничего не видать.
— Уходите. Я рядом буду.
Раста промолчала.
— Детей выводи. К лесу пойдем.
И выскользнул за порог. Изба с одного угла полыхала. Как только меня заметили, полетели стрелы. Скользнул в сторону, покатился по снегу. Поляна небольшая, нам бы только до леса добежать — и поминай, как звали.
Рядом появились три тени. Вот они, хорошие мои, умницы. Раста носом втягивает воздух, скалится недобро.
Плохо — окружили. Если навалятся разом, то конец, прижмут рогатинами и располосуют.
Я посмотрел на Расту, мотнул головой. И мы бросились вперед. Раста прыгнула, толкнула лапами в грудь здорового мужика в тяжелом доспехе. Вцепилась в горло. На меня налетело трое. Первого я свалил ударом по голове. Шлем не выдержал, развалился. Второй заорал, упал лицом в снег. Раста хрипела в ярости, пытаясь добраться до шеи. Третий нападавший оказался совсем мальчишкой. В глазах его плескался ужас, нижняя губа мелко дрожала. Убить его было просто.
Дети держались сзади. Вот он, лес. Я махнул рукой, показывая, уходите. И серые тени скользнули, растаяли в пурге. Теперь бы за ними, следом, но уже зло скрипел снег, набегали люди.
Люди, которые пришли нас убить.
Я держался, сколько мог. Крутился волчком, резал, колол, рычал по-звериному. Но в грудь холодом скользнул меч. Я рыкнул и отмахнулся наугад, не глядя. Копье пробило бок. Ноги подгибались.
Я почувствовал, как лезвие входит мне в шею и упал.
Перед глазами поплыла белая равнина, по которой бежала волчица. Иногда она оборачивалась и смотрела на двух волчат, которые смешно переваливались немного позади. Я знал, у всех троих серые глаза.
Отказник
Скорее всего, Игорю удалось бы уйти. Если бы не девчонка. Её все равно убили, а Игоря загоняли теперь регуляры. Гнали, не спеша, зная, что патроны у беглеца все равно скоро кончатся, да и вода тоже. И, может быть, раньше чем патроны.
………… Игорь привалился к стене дома, точнее того, что от дома осталось. Выглянул из-за угла. Фигуры в светлых, сливающихся с белесыми под солнцем развалинами, комбинезонах были еще далеко, у подножия холма. Шли они неторопливо, ловко, и чуть расслабленно. Сжимали полукольцо вокруг холма, на вершине которого торчала измочаленная бомбардировкой высотка. Игорь, пригибаясь, добежал до другой стороны дома, глянул вниз, с противоположной стороны, далеко внизу, тоже скользили ловкие, почти незаметные фигуры.
«Полчаса, если не будут торопиться…. Потом накроют, на фиг. Хреновая, какая же хреновая ситуация!» — Игорь аж поморщился. Внутри было тоскливо и пусто. Ему почти удалось уже уйти из этого разнесенного в клочья бомбардировщиками города, когда он увидел девчонку. Точнее, сначала услышал, как она бежит. Он прятался около автострады на окраине города, пережидая, когда пройдет колонна. И, видимо, как раз в тот момент, когда грохот колес, веселый мат солдат, лязг оружия, достигли апогея, девчонка сорвалась. Выскочила откуда-то и рванула прочь от дороги. Она бежала прямо к укрытию Игоря, бежала так, как бегают все девчонки не слишком усердно занимающиеся спортом, неловко вскидывая ноги, с широко раскинутыми руками, ловя ртом непослушный воздух. А дольше Игорю казалось, что он смотрит немое кино. На дороге остановился джип, неторопливо вылез плотный невысокий сержант. Не спеша, деловито, прицелился. Игорь смотрел прямо в круглые от ужаса, серые глаза девчонки и словно со стороны чувствовал, как его тело, без участия разума, само, выкатывается из укрытия, руки прижимают к плечу приклад автомата, глаз привычно ловит на мушку сержанта, палец нажимает на спусковой крючок. Очередь сержанта грохнула чуть раньше. Боковым зрением Игорь увидел, как девчонку кинуло вперед, она, сломанной игрушкой, упала в пыль и затихла. Сержант сползал по капоту джипа, комбез на груди был прошит ровной темной строчкой, из грузовиков уже сыпалась солдатня, залегала за колесами, и Игорь едва успел вкатиться обратно в развалины. Очереди ударили плотно, не успей он — нашинковали бы под завязку.
С того самого утра его гнали. И — к вечеру загнали сюда, к высотке. В груди заворочался и окреп тугой комок злости. Коротко выматерившись, Игорь нырнул в подъезд и стал подниматься на крышу дома. Больше всего было почему-то жалко даже не себя, а девчонку.
Вылез на крышу, подобрался к краю. И, короткими, скупыми очередями стал снимать тех, внизу. Перекатывался к другому краю и снова стрелял. Охотники залегли, передвигались ползком или короткими бросками, но то один, то другой замирали маленькими, неинтересными комочками на склоне холма. А потом автомат замолк. Игорь обессилено дышал, лежа на краю крыши. Перевернулся на спину, сунул в рот сигарету, затянулся. Посмотрел в теплое вечернее небо. Встал, зачем-то отряхнулся. И шагнул с крыши.
Он сидел за столом. Деревянным, потемневшим от времени. Вокруг стоял негромкий гул голосов. Не понимая, что происходит, чувствуя еще свой полет с крыши, Игорь посмотрел вокруг. Небольшой зал с низким потолком, столики, табачный дым сизыми пластами. За столиками негромко разговаривают люди в форме.
«Игорь, надеюсь, Вы немного пришли в себя?» — Игорь посмотрел ошалевшими глазами на собеседника. Сухой, подтянутый мужик в камуфляже и черном берете. Сидит, откинувшись на спинку стула, и с большим вниманием смотрит на Игоря.
Несколько мгновений Игорь не мог выдавить из себя ни звука. Сглотнул. И хрипло прошептал: «А… где я?»
Его собеседник улыбнулся: «Интересный вопрос. Кстати, пива хотите?»
Откуда-то возникла перед Игорем кружка темного пива, он припал к ней жадно, пил взахлеб.
Поставил кружку на стол, потянулся к лежащей на столе пачке сигарет. Внутри все пело: «Живой!!!! Господи, живой!!!!!!»
«Черный берет» затянулся сигаретой и продолжил: «Считайте что на том свете. Или в Валгалле. Словом, думайте как вам угодно. Это — комната отдыха Легиона».
«Стоп, — Игорь обхватил голову руками — как я попал сюда? Я же разбиться должен был?»
Собеседник коротко улыбнулся, одной стороной рта: «А вы и разбились. Точнее, немного не так. Вы ЕЩЕ не разбились. Вас выдернули оттуда сюда. Потому, что вы нам нужны. Вы, Игорь, Воин. А меня можете, кстати, звать Вербовщиком».
Широкая улыбка, блуждавшая на лице Игоря, пропала. Ему было не слишком интересно, как он сюда попал и что это за место. В конце концов, это не столь важно. Он посмотрел на Вербовщика: «А что это за Легион? Чей он?»
Вербовщик повольготнее откинулся на стуле: «Понимаете, Игорь, во все века были Воины, а были просто солдаты. Так вот — Легион, это место где собирают Воинов. Собирают те, у кого достаточно знаний, чтобы вытащить таких как вы, за долю секунды до смерти. Дать вам возможность жить. Жить в Легионе. Есть много мест, где нужно приложение наших сил и возможностей. Там, где победа достается не тому, кому это нужно. Есть много реальностей, которые, поверьте мне, устроены еще хуже вашей. Мы вмешиваемся, по возможности незаметно и улучшаем ее. Такова наша цель».
Игорь мрачно курил. Кто определяет что хорошо, а что плохо, во что там вмешивается Легион, его не слишком волновало — это задача командиров, не для его ума. А вот поганое, тоскливое чувство в душе нарастало. Потому, может, что хорошо помнил, как лупил когда-то по деревне их миномет. Все надеялись, что деревенские успели спрятаться в подвалах. Оказалось — не успели. И девчонка та снова всплыла перед глазами.
«А если я не хочу в Легион?» — Игорь смотрел мрачно, нервно затягиваясь.
Вербовщик вздохнул: «Тогда, тогда вы снова окажетесь на крыше Игорь. Только зачем? Поверьте, когда мы вмешиваемся — все последствия просчитываются заранее. Мы не палачи и не каратели. Мы — Воины. А цель Воина — мир. Мы помогаем установить мир там, где идет бойня».
На душе у Игоря становилось все более холодно и пусто. Мир, справедливость, для него это были абстракции, что-то не затрагивающее его. Зато реальными было сидение в окопах, расползающихся под дождем, идиотски-глубокомысленные приказы и смерть. Некрасивая и ненужная. Игорь докурил. Встал и одернул куртку. Спросил: «А… Были те, кто отказывался?»
Вербовщик грустно и внимательно смотрел на Игоря снизу вверх, вздохнул: «Да. Редко. Очень редко».
Слова выходили как-то коряво, не хотели наружу: «Я… это…. Не хочу… здесь…»
Вербовщик спросил только: «Уверен, парень?»
Сил хватило только кивнуть…….
Игорь обессилено дышал, лежа на краю крыши. Перевернулся на спину, сунул в рот сигарету, затянулся. Посмотрел в теплое вечернее небо. Встал, зачем-то отряхнулся. И шагнул с крыши…………..
Этим вечером Вербовщик напился в дым.
Полдень безымянных
Дорога вьется среди полей, ныряет в небольшие рощи, которые становятся все более густыми и тенистыми, а затем пропадает в лесу, исчезая в зеленом море.
На горизонте появляется черная точка. Она приближается и превращается в старый скрипучий фургон, который тащит неказистая пегая лошаденка. Возница дремлет на передке, широкие поля бесформенной шляпы скрывают лицо, видна лишь неопрятная длинная борода, спадающая на грудь.
Латаная рубаха, посеревшая от многочисленных стирок, выгоревшие штаны грубой холстины. Заскорузлая кожа, корявые пальцы с обломанными грязными ногтями.
Тент у фургона такой же залатанный и выгоревший, как одежда его хозяина. Колеса негромко поскрипывают, солнце жарит нещадно, ни ветерка. Крестьянин приподнимает голову, оценивающе смотрит на все еще далекую стену леса. В горле пересохло, но жара такая, что лень даже протянуть руку за флягой. Человек снова роняет голову на грудь и задремывает.