- А охранники что ж? - язвительно осведомилась постовая. - За двойную пайку могли бы и жопу иногда со стула поднимать, тем более, раз бомжиха в респираторе завалилась. "Мадам", ну ты, Сабин, скажешь тоже.
- Прохлопали, ищут теперь. Но пока не нашли. Зачем явилась - фиг знает. Ань, слышь? Тебя тоже касается. Вид у нее, как у полоумной. Увидите - сразу узнаете. А как узнаете - жмите тревожную кнопку. Ожидать можно чего угодно.
Агнешка сделала рукой зловещий жест, символизирующий перерезание горла, и удалилась к себе на рабочее место.
____
-2-
Три следующих дня Ольга добросовестно приволакивала в клинику пакеты с фруктами, соками и минералкой - один для Аделины, второй для Лилии Ивановны. Агнешка тайком передавала Аделине Рафиковне вкусную, но вредную "запрещенку", а Ольга шла к старушке, разговаривала с ней и кормила с ложечки. Агнешка и заведующая отделением опасались, что старушка начнет задавать неудобные вопросы и блондинка провалит миссию, но всякий раз, убаюканная массажем головы, бабушка мирно засыпала.
После визитов "внучка" выглядела уставшей, на висках поблескивали капли пота, а у глаз собирались отчетливые морщинки, выдававшие возраст. Агнешка, без затруднений читавшая чужие мысли, не могла прочесть, что ее новая знакомая думает обо всем этом, а на вопросы та ограничивалась лаконичным "Всё норм".
- Деточка ты моя, Алёнушка. Какая ты красивая выросла, взрослая совсем. Дай мне ручки свои, милая. Прости меня, старую, что потеряла тебя…
Шел четвертый день. Аделина уверенно поправлялась, хотя и точила шавуху, будто всю жизнь голодала. За нее Ольга уже почти не беспокоилась.
Старушка осторожно взяла ее за руки, стала гладить, бережно перебирая пальцы.
- Колечки носишь, деточка моя, хорошая, - сказала старушка. - Колечки, перстенечки золотые. Красивая девочка. - И вдруг спросила:
- Как тебя на самом деле зовут, милая?
Ольга вздохнула.
- Зовите Алёной, какая разница, - ответила она.
- Нет, нет. Ты не моя внучка… но ты… ты такая добрая. Кто ты?
- Я Оля, - призналась Ольга.
Старушка тихо всхлипнула.
- Оля, Олечка. Послушай, что скажу тебе. Послушай меня, пожалуйста. Найди Алёнушку мою. Я скажу, как найти.
Голос старушки слабел, становился все тише, слова звучали неразборчиво. Ольга подалась вперед, вслушиваясь.
Несколько минут спустя она вдруг почувствовала, что в палате есть еще кто-то, кроме нее и слепой старушки. К шее сзади словно приложили свежую ледыху прямо из морозильника. И злой шепот, как сквозняк: "Лилия?". Ольга огляделась, пытаясь понять, померещилось ей, или вправду кто-то шепчет.
Затем она вновь посмотрела на старушку, но та уже замолчала навсегда.
***
Небо над севером Москвы было по-зимнему стерильным, темно-синим, а звезды искрили холодно и недобро, когда Ольга и Агнешка поднялись в салон рейсового автобуса и уселись на задний диван. У Ольги была с собой дорожная сумка, у Агнешки - рюкзак.
Блондинка стащила с себя пуховик и расстегнула молнии сапожек. Более ловкая медсестра выскользнула из пальто и сложила его рядом, соорудив сидячую постель. Ольге подумалось, что Агнешка, наверное, лишь недавно отцепила от воротника значок "Анархия" и купила новый рюкзак вместо того, с портретом Летова. Она уже знала, что Агнешка, хотя ей и тридцать девять, до сих пор в душе анархистка и неформалка.
Пассажиры расползались по салону, готовились к долгой поездке. Зажегся свет, прошел контролер, проверяя билеты. "Отправление через десять минут", - крикнул он напоследок. Кто-то разворачивал пакеты с едой, кто-то уже спал.
- Нам тоже надо выспаться, Оль, - сказала Агнешка, забирая у нее пуховик и складывая его в подушку. - Денек завтра тот еще предстоит. Черт, не могу поверить, что я в это вписалась.
- А зачем ты вписалась? - спросила Ольга. - Меня попросили, мне и ехать…
Агнешка подумала над вопросом.
- Ты, конечно, ангельское создание, - ответила она. - Только у меня сердце сжимается при мысли, что ты одна поедешь за МКАД. А я в медицине двадцать лет, и сердце никогда не сжималось. И учти, там даже не Подмосковье, а хренов поселок, где раньше селили туберкулезных уголовников.
- Боже, да кто меня обидит! - засмеялась Ольга.
Агнешка неодобрительно прицокнула. По ее мнению, инфантильная дочка столичного чиновника видела жизнь русской глубинки только в сериалах и просто не врубалась, что реальный мир совсем не такой, как по телеку.
- Ну и потом, - заговорила она после паузы. - Это не деревня в три избушки, если ты так представляешь. Я нагуглила, там вполне себе населенный пункт с кучей домов и стадами синеботов. И далеко не факт, что все друг друга знают. Как, по-твоему, мы будем ее искать?
- Ее зовут Алёна, - сказала блондинка. - Не такое уж частое имя. И она примерно мне ровесница. Вряд ли там много Алён в возрасте сорок пять, сорок семь. И мы знаем бабушкину фамилию.
- Внучку могут звать Еленой, - тоном вредины возразила медсестра. - Вообще Алиной. Бабушки часто коверкают имена. И ей может быть не сорок пять - сорок семь, а тридцать - сорок. Она может жить в другом городе и даже в другой стране. Ее может вовсе не быть. Так что фигня эти твои особые приметы.
Ольга достала айфон.
- Да, мамуль. Да, еду. Мамуль, да не хочу я на такси! Я в такси уже наездилась, а на автобусе только в школе каталась. Мне интересно. Нет, здесь никто не пьяный. Нет, здесь нету наркоманов. Нет, и террористов нету. Я завтра позвоню, все в порядке. Папуле привет.
Агнешка позвонила маме и напомнила, что курение убивает.
- Мы что-нибудь придумаем, - сказала Ольга. - По-моему, ничего сложного.
- А по-моему, - не согласилась Агнешка, - мы едем хрен знает куда, зачем и почему. Я бы списала на то, что у бабушки под занавес начался бред. Она одинокая была, ни родных, ни близких, только какая-то якобы внучка. Соседские мальчишки над ней издевались, - мрачно добавила она. - Родителям всё пофиг. Вот только как она догадалась, что ты - не Алёна?
- Алёна есть, - сладко зевнула блондинка. - Она есть, и мы ее найдем. Наверняка квартира в Москве ей лишней не будет.
- Особенно, если свою она, допустим, пропила, - злорадно сказала Агнешка.
Но Ольга уже заснула, склонив белокурую голову ей на плечо и ровно посапывая носом.
***
Павел уехал в командировку на усиление, и для Кати это было вроде каникул. Можно курить, не делать по утрам зарядку, готовить и есть то, что нравится, а не то, что муж заказал, и смотреть телевизор, лежа на диване и забросив ноги на спинку. Правда, в последнее время она подозревала, что сын ее закладывает… да и наплевать. Пашка боится ее отца, потому что знает: тот только и ждет повода. Если дождется, сломанный нос Пашке щекоткой покажется.
После полуночи она взяла сигареты, зажигалку, накинула дубленку и вышла на улицу. С наслаждением закурила, сложив губы уточкой, выдохнула дым в небо. Во дворе темнотища, фонари не горят. И ни единой живой души. Очень кстати. Ей не хотелось ни с кем разговаривать.
Она выкурила сигарету, достала вторую. Крупными не натуральными хлопьями валил снег, завтра дворникам будет, чем заняться. Катя, разминаясь, прошлась туда-сюда. Постояла неподвижно, слушая ночную тишину. Выбросила окурок и хотела идти домой, как увидела: в окне лестницы, между вторым и третьим этажом, темнел человеческий силуэт.
Внезапно ее обдало ледяной жутью. Вроде бы и с чего: ну вышел кто-то покурить у мусоропровода. Но инстинкт самосохранения подсказывал, что этот "кто-то" - посторонний, и ему не полагается здесь быть. Когда она выходила, "он" затаился на лестнице в подвал. Катя надела очки, задрала голову и вгляделась в силуэт. Волосы у нее зашевелились: ночной гость прижал лицо к стеклу и тоже смотрел на нее.
Подскочило и заколотилось в горле сердце. Сбывался самый большой страх, сохранившийся с детства в потаенном уголке памяти - повстречать в подъезде Чудовище. Иногда, придя домой с продленки, она подолгу околачивалась возле входа, дожидаясь кого-нибудь из взрослых. У нее тогда появилась привычка класть в рот большой палец, жалобно хныкать и ждать помощи.
- Мамочки… - прошептала Катя.
Хоть бы сейчас подъехала патрульная машина. Хоть бы кто из соседей вернулся. Господи, она сейчас была бы рада даже Пашке! Но двор пуст, в окнах ни огонька. Только у нее на кухне свет не выключен.
Но до кухни надо пройти четыре этажа, а по дороге придется миновать того, кто находится на лестничной площадке. Лифт не работает.
Силуэт за стеклом исчез. Господи, подумала Катя, он сейчас выйдет СЮДА. Она попятилась, готовясь к бегству от осязаемой кончиками нервов опасности. Но фигура мелькнула между третьим и четвертым этажом. Затем - между четвертым и пятым. Значит, есть шанс проскочить в квартиру. Катя рванула на себя дверь подъезда, до крови ободрав ладонь. Ее встретил тяжелый запах хвои, земли, стоячей воды. Чужие запахи, откуда-то из ч у ж о г о места. Сломя голову, Катя взмыла на четвертый этаж. Запершись изнутри, она стояла в прихожей, часто и тяжело дыша. Ее трясло от ужаса.
Из комнаты вышел Никита.
- Мам, а где ты была? - спросил он. Он спрашивал не так, как сын спрашивает у матери. Интонации отцовские, глаза заспанные, но уже прищуренные, ищут, к чему придраться. Он даже подпружинивает на ногах.
- Мам? - строго повторил Никита.
Катя резко выдохнула и размахнулась. В последний момент она удержала руку, она не могла никого ударить, но Никита с перепугу мотнулся в сторону, со стуком врезался головой в стенной шкаф и уселся на задницу.