Языки пламени сначала были прозрачными и стремительными, затем они пожелтели и стали отливать красным. По мере того как Люсиль смотрела на пламя, все напряжение, скопившееся в ее теле и мозгу, постепенно стало спадать, словно вытекая наружу, и покинуло ее навсегда. Теперь ее тело и рассудок освободились для того добровольного напряжения, которое испытывает спортсмен перед выстрелом стартового пистолета. Она подождет, пока языки пламени поднимутся выше, до самых окон детской, чтобы опасность была максимальной, и только тогда бросится в дом. Улыбка, напоминающая улыбку святой, играла у нее на губах, и всякий, кто увидел бы ее стоящей на пороге дома, с лицом, озаренным мерцающим светом, без сомнения, признал бы ее очаровательной молодой женщиной.
Она подожгла бензин в пяти местах, и теперь пять языков пламени охватывали дом, словно пальцы теплой, мерцающей, нежной и заботливой руки. Люсиль улыбнулась, сдерживая себя. Затем раскалившаяся бочка с бензином с оглушительным пушечным грохотом неожиданно взорвалась, на мгновение осветив все вокруг.
И, словно это был сигнал, которого она только и дожидалась, Люсиль решительно бросилась вперед.
Еще один мост на пути(Another Bridge to Cross)
Машина, в которой ехал Меррик, была с откидным верхом, что улучшало обзор. Хотя до моста оставалась еще целая миля, Меррик заметил стоявшего на мосту человека. Машина летела на большой скорости, и расстояние между ними стремительно сокращалось. «Совсем как в фильмах Бергмана, — подумал Меррик. — В руке у человека пистолет. Когда машина приблизится к мосту, он в меня выстрелит и не промахнется. Меня ранит в грудь, а может, и в голову». Меррик не спускал глаз со скрюченной фигуры на мосту: мужчина стоял облокотившись о перила. С одной стороны, Меррика не покидало гнетущее ощущение надвигавшейся опасности, с другой — фигура на мосту была единственной на фоне окружающего пейзажа и, естественно, притягивала взгляд. Дорога бежала по южноитальянской Ривьере. Слева лежало ясно-голубое Средиземное море, справа — зеленые оливковые рощи, явно не избалованные влагой. Они беспорядочно тянулись по склонам холмов до скалистого подножия гор. Дорога проходила под мостом, поднимавшимся над ней на высоту трехэтажного дома.
Вот уже и мост. Мужчина продолжал стоять все в той же неподвижной позе; лишь легкий ветерок шевелил его черные волосы. Опасность миновала.
И тут сквозь рокот встречного грузовика Меррик услышал слабый глухой звук, точно позади машины упал мешок с песком. Меррик оглянулся и чуть приподнялся.
— Стой! — закричал он своему шоферу.
На дороге, в том месте, где она ныряла под мост, лежало что-то темное. Меррик оглянулся как раз в тот момент, когда грузовик наехал на темный предмет левой парой своих сдвоенных колес. Взвизгнули тормоза, и грузовик остановился; из него выскочил водитель. Меррик закрыл глаза.
— Что случилось? — спросил шофер Меррика, сорвал свои солнцезащитные очки и оглянулся.
— Человек погиб, — ответил Меррик.
Шофер подрулил к обочине дороги, поставил машину на ручной тормоз и вышел.
Некоторое время он и водитель грузовика переговаривались между собой, о чем именно — Меррику не было слышно: он не выходил из машины. Водитель грузовика оттащил тело с проезжей части на траву у обочины. Очевидно, он объяснял шоферу Меррика, что не мог остановиться, так как человек спрыгнул прямо под колеса.
— Dio mio,[1] — проговорил шофер Меррика, садясь обратно в машину. — Самоубийство. Еще молодой. — Шофер покачал головой.
Меррик ничего не ответил.
Они поехали дальше.
Минут через десять шофер попытался завести разговор.
— Жаль, что вам не нравится Амальфи.
— Да, наверное… — Меррик был не в настроении разговаривать. Его итальянский ограничивался запасом основных слов, которым он, впрочем, владел вполне сносно. В Амальфи Меррик провел с женой свой медовый месяц лет двадцать пять назад. Но какой смысл объяснять это итальянцу из Мессины, которому самому всего около тридцати.
Они остановились в деревушке, которую Меррик выбрал по карте еще в Палермо. Служащий туристического агентства, у которого Меррик осведомился о ней, сказал: «Там очень мило и очень тихо». Вот почему Меррик остановил свой выбор на этой деревушке. Он позвонил туда из Мессины и забронировал номер с ванной. Шофер отвез его в гостиницу. Меррик расплатился с ним, дал щедрые чаевые, и лицо шофера расплылось в довольной улыбке.
— Большое спасибо! Желаю вам приятно провести отпуск. — После чего он вернулся обратно в Мессину.
Гостиница «Парадизо» оказалась довольно симпатичной, но все равно не такой, как бы хотелось Меррику. Он понял это спустя две минуты после того, как осмотрел открытый внутренний дворик гостиницы с небольшими фруктовыми деревцами и колодцем шестнадцатого века. Красивая плитка на полу, вид из окна на море, точно с капитанского мостика, — и все же это было не то, чего он хотел. Меррик провел в гостинице ночь и на следующее утро заказал машину, чтобы продолжить путь. Ожидая машину, он просмотрел местную газету в поисках сообщения о человеке, который бросился с моста.
На второй странице оказалась короткая — всего один столбец — заметка. Погибшего звали Дино Бартуччи, тридцати двух лет, безработный каменщик; остались жена и пятеро детей (были приведены их имена и возраст; старшему нет и десяти). Его жена болела, и в течение последних нескольких месяцев Бартуччи был в безвыходном положении. Он дважды заявлял друзьям: «Если я умру, государство, по крайней мере, будет выплачивать моей жене и детям небольшую пенсию».
Меррик знал, сколь ничтожно мала такая пенсия. Это был акт человеческого отчаяния: бедность, больная жена, голодные дети, отсутствие работы. Меррик подумал о том, что, как только увидел человека на мосту, сразу же почувствовал дыхание смерти, однако ожидал, что она подстерегает именно его.
Меррик сел в машину с другим шофером. В час они уже были в Амальфи, где остановились перекусить. Шофер ушел с тысячью лир, которые Меррик дал ему на еду. Сам же Меррик пообедал на террасе гостиницы, откуда открывался вид на море. Он обедал здесь пару раз с Хеленой, но старался не думать об этом сейчас, пока неторопливо поглощал вкусную еду. Он нашел, что пребывание в Амальфи не вызывает в нем мучительных воспоминаний. Да и с чего им быть? Той гостиницы, в которой они останавливались, уже нет. Ее снесло в одну из зим оползнем, вызванным затяжными дождями. Гостиницу, конечно, отстроили заново и, как сказали Меррику, придали ей прежний вид. Но он не верил, что можно все восстановить. Наверняка что-то изменилось (планировка, например). Да и невозможно вернуть каждый камень, каждое дерево на свое место. Но даже если предположить, что гостиница осталась такой же, Меррик и тогда не пошел бы туда. Он понимал: память за четверть века исказила и приукрасила все, о чем он помнил, и встреча с реальностью только разочарует его, окажется ненужной и болезненной.
Меррик плотно пообедал, затем в кафе на центральной площади выпил кофе с рюмкой бренди. И около пяти они продолжили путь.
Следующим местом, где они остановились, был Позитано — небольшой городок. Был вечер, и огромный оранжевый диск солнца уже опускался в море за лиловым горбом Капри. Меррику казалось, будто он слышит, как солнце шипит, касаясь воды. Но это шумели волны, плескаясь внизу о скалы. Хотя Позитано действительно уютно расположился в изгибе гор — дома громоздились друг на друга, точно скамьи гигантского амфитеатра, сценой для которого служило раскинувшееся напротив море, — Меррик нашел его не более привлекательным, чем любой из полудюжины городков и селений, которые он повидал до этого. Тем не менее Меррик объявил шоферу, что переночует здесь. Шофер был несколько удивлен, потому что до этого Меррик сказал ему, будто направляется в Неаполь или в Рим. Но Меррик объявил, что заплатит, как если бы они доехали до Рима, и это удовлетворило шофера.
— Я знаю, где здесь лучшая гостиница. Хотите, отвезу вас туда?
Меррику не хотелось принимать решение сразу.
— Нет, проедем сначала по городу.
Дорога огибала городок, проходя над верхним ярусом амфитеатра. В самом городке не было дорог, только лестница и спускающиеся тропинки.
— Может, сюда? — спросил Меррик, указывая на гостиницу слева. Черная кованая вывеска на белом фасаде гласила: «Отель „Орланда“».
— Как скажете. — Водитель вырулил на стоянку перед гостиницей.
Из дверей вышел посыльный.
Возможно, гостиница была без претензий, но выглядела дорогой, и Меррик рассчитывал, что, по крайней мере, она будет чистой, а обслуживание — хорошим. Меррик расплатился с водителем и дал ему чаевые.
В номере Меррик разделся и принял горячую ванну. Затем надел халат и заказал в номер полбутылки шампанского. Выпив шампанского, он заставил себя написать открытки в Нью-Йорк сестре и племяннице — обе беспокоились о нем. Обеим он написал одно и то же:
«Провожу приятно время, отдыхаю, как и было предписано. Скоро навещу в Мюнхене Денизов. Надеюсь, у вас все в порядке. Обо мне не беспокойтесь. С любовью — Чарльз».
Доктора советовали ему отдыхать днем два часа в постели. Меррик следовал их предписаниям до Палермо, но последние три дня перестал. Четыре месяца назад его жена Хелена и их единственный сын, их единственный ребенок Адам, разбились в автомобильной катастрофе в Нью-Джерси. Машину вел Адам. Меррик поначалу держался стойко. Срыв произошел месяца три спустя. Неожиданно он перестал ходить на работу в контору своей фирмы «Меррик текстил инк.» в Уайт-Плейнз. Не потому, что чувствовал себя настолько плохо, как, возможно, считали доктора. Просто он неожиданно понял, что его присутствие на работе ничего не меняет. Текстильная фабрика продолжала выпускать продукцию с тем же успехом без него, как и при нем. Его сестра Уинн погостила в его доме в Уайт-Плейнз недели две, но у нее была своя семья, и она не могла оставаться с ним до бесконечности. Ее присутствие в опустевшем доме как-то поддерживало Меррика, но не могло избавить от гложущей душу печали. Хотя он и делал вид, чтобы успокоить Уинн, будто чувствует себя лучше. Он похудел, и это несмотря на то, что заставлял себя есть как обычно.