– Насколько я понял, тебя интересуют наши плавания?
– В первую очередь они.
– Сведения о наших плаваниях, равно как и о нашем флоте, – государственная тайна, особенно тщательно скрываемая от наших соперников на морях – эллинов. Тебе должно быть известно, что первым из эллинов, проникших за Столпы, был самосец Колей?
– Впервые о нем слышу! – воскликнул Пифагор.
– Но у нас в летописях это имя значится, к сожалению, без указания имени отца. На двухсот седьмом году от основания Картхадашт судовладелец Колей, плывший из Самоса в Египет, был занесен восточным ветром за Столпы Мелькарта, достиг Тартеса и завязал там сношения с царем Аргантонием. После Колея Тартес много раз посещал эллин с другого острова, эгинец Сострат. Именно его деятельность и заставила нас принять закон о том, что каждый эллин, перешедший Столпы, карается смертью.
– Но меня интересует другое, как далеко ваши суда заплывали на запад?
– О, это вовсе не тайна, ибо от дальних плаваний мы имели одни убытки. Однажды после открытия нашими союзниками-тирренами острова к западу от Ливии мы на трех кораблях поплыли от этого острова на закат и достигли моря, непроходимого из-за водорослей. Так, во всяком случае, сообщается в отчете наварха. Но почему тебя это интересует?
– Это долгий разговор…
– Я к нему готов. Пойдем ко мне. Поговорим за трапезой. Уверяю тебя, собачатины не будет…
– Надеюсь, что также телятины, говядины, баранины и свинины, – проговорил Пифагор с улыбкой.
– Как! – воскликнул суффет. – Ты вообще не употребляешь мяса?
– Камбис объявил вам войну из-за собак. Мне бы его власть! Я бы ополчился против всех, кто питается теми, в ком бессмертная душа.
– Ну как? – спросил Абдмелькарт, показывая на накрытый фруктами стол. – Это ты, надеюсь, ешь?
– Еще как! Тем более такого разнообразия фруктов, признаюсь, мне не приходилось видеть со дня посещения Стовратных Фив. В моем представлении Картхадашт – город мореходов. Оказывается, им не уступают те, что выращивают плоды Семлы.
Хозяин и гость уселись друг против друга.
– Я вижу, тебя удивило слово «Семла», или в варварском произношении «Семля». У фракийцев оно обозначает и почву, и наш мир. Родственные фракийцам фригийцы, обитающие против нашего Самоса, Семлю называют Семелой и почитают как великое божество…
– Может быть, ты все-таки вкусишь плод этой Семлы, или Семелы?
Пифагор потянулся к серебряному блюду с яблоками и взял самое крупное, но, к удивлению Абдмелькарта, не поднес его ко рту, а стал ловко вертеть пальцами.
– Этот плод евреи, которых я посетил, признают лучшим и уверяют, что его вкусила первая из женщин, сотворенная из бедра первого мужа. Нелепая басня! Я же хочу обратить твое внимание на форму этого плода. По закону подобия такую же форму должен иметь и наш мир.
– Но ведь все считают, что наш мир – диск.
– Нет, не все. Мой учитель, египетский жрец, уверен, что земля – шар. В те дни, когда он был еще мальчиком, египетский фараон Нехо поручил финикийцам обогнуть на кораблях Ливию…
– Я знаю об этом плавании, – вставил Абдмелькарт.
– Мой учитель обратил внимание на сообщение финикийцев в их отчете фараону, что они достигли, плывя на юг, выжженной солнцем земли, южнее которой становилось все прохладнее и прохладнее.
Пифагор пододвинул к себе светильник и поднес к нему яблоко.
– Представь себе, что светильник – солнце, а яблоко в моей руке – наш мир. Солнечные лучи падают на выпуклую часть. – Он провел ногтем полоску. – Вот здесь невыносимая жара, а здесь и здесь, по обе стороны полосы, прохладнее и прохладнее. А здесь…
– Здесь сплошной лед! – воскликнул суффет.
– Как ты догадался?
– Не догадался, а знаю от побывавшего в этих льдах. Это наварх, о котором я тебе уже говорил, не называя его имени. Это Гимилькон. После своего плавания на закат он отправился к Оловянным островам на север. Буря занесла его гаулу в места, где большую часть дня мрак. Судно вмерзло в лед, и вокруг него ходили медведи цвета тех же льдов. Я сам слышал это от Гимилькона, уверявшего, что, после того как лед растаял, он добирался до Оловянных островов четыре месяца. И хотя это невероятно, я ему верю.
Бюст Пифагора. Римская копия греческого оригинала II–I вв. до н. э.
– И я тоже! Жаль, что ему не удалось добраться до гипербореев. У нас ходят басни об их стране, будто бы посещенной Аристеем из Проконесса. Но басни кое в чем сходятся с рассказом твоего наварха. Сообщается о вечных снегах и о мулах, совершающих весною пляски из-за самок. Я думаю, что это какие-то другие животные, которых Аристей назвал мулами. А вот о медведях цвета льда – ни слова.
Пифагор поднес яблоко ко рту и вонзил в него зубы. Брызнул сок.
– Бедные гипербореи, – проговорил он с полным ртом. – Они даже не знают о таком чуде, как это.
– А все-таки почему тебя заинтересовали наши плавания на закат?
Пифагор отложил яблоко.
– А я думал, что ты это понял. Ведь раз земля – шар, а ты с этим согласился, то, плывя на запад, ты попадешь в Индию. – Он повернул яблоко. – Я уже ее отъел… А потом окажешься в Картхадашт, за этим столом.
С верхней палубы «Эака» Пифагор прощался с красавицей Картхадашт, одевающейся прозрачной дымкой, как шалью. «Вряд ли, – думал он, – какой-либо из эллинских городов оказал бы нам такое гостеприимство. Одни страшатся владыки эгейских вод Поликрата, другие – персов, третьи попытались бы нас втянуть в свои распри. Картхадашт же снабдила нас провизией до Пелопоннеса, а водой до Кротона, ибо в сицилийские воды нам, как друзьям картхадаштцев, заходить нельзя».
Приказав кормчим плыть в Кротон открытым морем, Пифагор продолжил занятия с Архиппом. Теперь это был единственно близкий ему человек, и он не только развивал его сообразительность, но и делился с ним мыслями и планами.
– Я побывал в твоем возрасте на Лесбосе. Позднее посетил египтян, финикийцев, евреев, халдеев и магов. Познакомился с обычаями этих столь не похожих друг на друга народов. Если бы ты, Архипп, спросил меня, какой из них живет по лучшим законам, я бы ответил, что все живут по плохим, но из этих законов можно извлечь разумное и создать наилучший закон для всего человечества, определяющий устройство государства, обязанности властей и граждан, отношения между родителями и детьми, поощрения и наказания. Тебе известно, что у эллинов, свободных от тиранов, власть принадлежит собранию народа и буле. Так было и у нас в Самосе до Поликрата. Я был в Картхадашт несколько дней, но узнал много интересного. У них не одно буле, а два. Я также введу малое буле. Оно будет состоять из мудрецов, хранителей справедливости и законности. Если бы такое буле было во времена наших отцов, оно не допустило бы, чтобы великий фригиец Эзоп[25] был рабом ничтожнейшего из самосцев Иадмона. Оно вырвало бы его из рук дельфийских жрецов, сбросивших мудреца со скалы по лживому обвинению. Малое буле не позволило бы спартиатам поработить мессенцев. Да и вообще откуда бы появились эти тупые и жестокие люди, если бы воспитанием ведали мудрецы? Буле в будущем будет состоять из тридцати мужей, исполняющих обязанности с тридцатилетнего возраста тридцать лет. И избирать оно будет из своей среды не двух судей, как в Картхадашт, а трех.
– Но почему ты, учитель, отдаешь предпочтение этому числу?
Пифагор встал. Глаза его зажглись священным блеском.
– Потому что в нем тайна космоса, великое, нерушимое единство. Это единство Творца, Земли и Человека, а также Солнца, Человека и его тени. Не будь Солнца, не было бы ни Земли, ни Человека, но не будь Человека и Земли, кто бы мог измерить время и составить календарь, кто бы мог соорудить храм, как подобие мироздания и его приближение к жизни?! Ощущая это, еще дикари, жившие родами, создавали триединые общности. Италийцы называют их трибами. Фракийцы устраивают поминальные пиршества из трех частей, называя их тризнами. Египтяне воздвигают пирамиды из треугольных плоскостей. У тирренов города имеют трое ворот, и боги разных народов испокон века соединяются по трое. Что еще можно к этому добавить? У многих народов, отличающихся языками, у эллинов, фригийцев, тирренов, венетов и даже далеких северных варваров, число «три» звучит одинаково и состоит из трех звуков. Триада соединяет, сплачивает богов, миры и людей.
Архипп восхищенно смотрел в глаза Пифагору.
– Когда ты занимался с Замолксисом, учитель, меня словно кто-то толкнул к вам, и я стал третьим.
– Да, нас пока трое, но будет тридцать, триста, три тысячи. Пока же мы основа будущей школы, фундамент мужского объединения и товарищества.
За занятиями и беседами время сгущалось, как молоко, взбиваемое сильными ударами, и вот уже кормчий объявил, что по ходу судна Кротон.
Триера входила в бухту, имеющую форму двух серпов, соединенных рукоятями, но не сходящихся концами. Она могла вместить и триста кораблей, дав им надежную защиту от непогоды и неприятеля. На берегу можно было построить город, не уступающий размерами Милету, но, в отличие от него, скрытый от Борея северными горами. Эти горы лиловели на горизонте, и Пифагор не отрывал от них взгляда, словно бы пытаясь что-то за ними разглядеть.
Сам же Кротон был мал и с виду ничем не примечателен. Спустившись на мол, Пифагор решил, как обычно, по старшинству навестить сначала мертвых, а потом живых на агоре. Но, попав по пути к некрополю на агору, он изменил свои планы. Разговорившись с продавцом пиявок, Пифагор, к немалому своему удивлению, узнал, что городок, известный ему лишь как апойкия ахейцев, – центр самой крупной в эллинском мире школы врачевания и что глава ее Демокед[26], сын Каллифонта, пока еще в городе.
– Вот его дом, – сказал продавец. – Сразу за храмом Асклепия. Ты увидишь самого Демокеда, о встрече с которым мечтают многие.