Рассказы про Россию, 1861–1922 — страница 4 из 35

Неделю спустя, 19 августа 1906 года, по общему решению императора и Столыпина, было принято Положение Совета министров о военно-полевых судах. Временно вводились особые суды: председатель и четыре члена суда – офицеры; предание суду – в течение суток после преступления. Приговор выносится в течение сорока восьми часов с начала процесса (не предполагалось ни прокурора, ни адвоката) и приводится в исполнение в течение двадцати четырех часов. Эти суды действовали до 20 апреля 1907 года. После этой даты их сменили суды с обычными процессуальными нормами. За семь с небольшим месяцев по их приговорам повесили и расстреляли (вешали штатских, расстреливали военных) 683 террориста.



Все это в высшей степени печально.

Но нельзя забывать два обстоятельства.

Первое: никто решительно не знал, каким путем можно остановить террор революционеров. А бездействовать было невозможно – погибало множество ни в чем неповинных людей: ведь на даче Столыпина целью революционеров было только его убийство, а сколько народу погибло, включая бедную няню его маленького сына…

И второе: смотря с чем сравнивать! Тогда сравнивать было не с чем – и количество виселиц, конечно, ужасало людей. Но – прошло тридцать с лишним лет. И уже не в России, а в Советском Союзе (его основатель обещал людям исключительно светлое будущее) за один день Сталин и Молотов подписали в несколько раз больше смертных приговоров, чем военно-полевые суды за семь с лишним месяцев…

И это еще не все. Общее количество смертных приговоров – 3173, подписанных Сталиным и его ближайшим подручным Молотовым за один день (и все эти люди были расстреляны – и впоследствии посмертно реабилитированы, то есть полностью оправданы: государство признало, что умертвило их зазря), превосходит число всех смертных приговоров, вынесенных в Российской империи военными судами (в обычных судах смертной казни не было – поясню это дальше) за девять лет – с 1905-го по 1913-й.

В годы столыпинского премьерства, повторю, никто не мог и вообразить себе такой человечьей мясорубки!

Вы, мои умные читатели (а я преподавала в школе и очень хорошо знаю, каким умным можно быть в девять-одиннадцать лет! А глупым остается тот, кому просто лень умнеть), теперь знаете точные и страшные цифры. И вам есть что сказать тому, кто при вас будет расхваливать Сталина – нередко просто потому, что Сталина любит его дорогая бабушка.

Виселицы глубоко возмущали людей. Лев Толстой и другие писатели обращались к царю и к самому Столыпину (а Толстой сражался вместе с отцом Столыпина в Крымской войне в 1852–1853 годах и впоследствии держал маленького Петра на коленях…) – просили остановить казни.

В статье «Не могу молчать!» Толстой писал: «…И нынче это что-то ужасное, для меня, по крайней мере, такое, что я не могу не то что молчать, не могу жить, как я жил, в общении с теми ужасными существами, которые делают эти дела. …Обращаюсь ко всем участникам непрестанно совершающихся под ложным названием закона преступлений, ко всем, начиная от возводящих на виселицу и надевающих колпаки и петли на людей-братьев… и до вас, двух главных скрытных палачей, своим попустительством участвующих во всех этих преступлениях: Петру Столыпину и Николаю Романову.



Опомнитесь, одумайтесь. Вспомните, кто вы, и поймите, что вы делаете. Ведь вы, прежде чем быть палачами, премьерами, царями, прежде всего люди и братья людей…» (Жившие в «советское» время поневоле задумаются, сколько месяцев или даже дней прожил бы Лев Толстой, напиши он такое Сталину.)

История мировой юриспруденции, то есть история судов, приговоров, наказаний, давно доказала – нет зависимости, нет какой-либо связи между жестокостью наказаний и количеством преступлений. Рост или, напротив, снижение преступлений зависит от чего-то другого. Причины преступности гораздо сложнее, чем, скажем, наличие или отсутствие в системе наказаний смертной казни. И помимо других причин – уже поэтому непременно надо быть противником смертной казни.

К моменту введения столыпинских полевых судов в России 200 лет (со времен императрицы Елизаветы Петровны – дочери Петра I) не было казней за уголовные преступления (даже самых страшных убийц не казнили, а ссылали в Сибирь и на Сахалин) – только за посягательство на жизнь помазанника Божия (царя) и за попытку государственного переворота (так были казнены в 1826 году пять декабристов). Но тогдашние государственные деятели просто не знали, как быть, как остановить сотни и сотни убийств правительственных чиновников…

…Депутат Думы Родичев на заседании в присутствии премьера обвинил его в жестокости, назвал петлю виселицы «столыпинским галстуком». Столыпин тут же вызвал его на дуэль. Родичев испугался дуэли и извинился.

…Когда станет кто-то при вас расхваливать Сталина, напомните ему страшные, но точные цифры – число смертных приговоров в один день. Внук палача Молотова живет и действует в сегодняшней жизни российского общества и несколько лет назад публично объявил, что каждому из нас с вами он пожелал бы такого деда.

14. Россия на подъеме. Культура


В начале 1910-х годов Россия была на подъеме: она была на пятом месте в мире по удельному весу ее промышленного продукта на мировом рынке! Сегодня нам уже трудно это себе представить.

Подъем был и в культуре.

В 1909 году начались дягилевские (по имени известного постановщика балетов и опер Дягилева) Русские сезоны в Париже, сразу ставшие знаменитыми.

Русский балет двинулся в Европу – с лучшими танцорами и танцовщицами, с потрясавшей слушателей музыкой Римского-Корсакова и Стравинского, в оформлении прославленных художников «Мира искусства» – Бенуа, Бакста, Головина…



Портрет во весь рост танцующей русской балерины Анны Павловой работы художника Серова украсил Париж в начале Русского балетного сезона 1909–1910 года.

Лучшие сборы делал балет «Клеопатра» – сюжет из истории Древнего Египта. Широко известна была и в Европе, и в России афиша сезона 1910 года также работы Серова – с изображением черноволосой, со жгучими глазами, обнаженной Иды Рубинштейн в роли Клеопатры, в экстравагантной позе, символизирующей тайну пленительного Востока.

Владела сердцами двадцатичетырехлетняя Надежда Плевицкая – исполнительница русских романсов и мрачно-веселой песни «Ехал на ярмарку ухарь-купец» – тот самый, кто «думал деревню гульбой удивить».

Любимицы российской публики Вяльцева (сопрано) и Варя Панина (контральто) брали за душу цыганскими романсами.

Живопись Кандинского, Малевича, Шагала заражала своей новизной художников разных стран.

Совершенно новые направления в архитектуре России (в первую очередь так называемый конструктивизм) пролагали – и на долгие годы! – неизведанные пути всей мировой архитектуре. Начало этому явлению 1920-х годов было положено в 1910-е годы – прежде всего в живописных и иных работах В. Татлина. «Контррельефы стали первым камнем в фундаменте конструктивизма. Вторым камнем, также положенным в этот фундамент Татлиным, стал его проект памятника III Интернационала (1919–1920)»[1] – знаменитая «башня Татлина».

15. Реформы Столыпина. Земля


Столыпин задумывал и школьную реформу – всем дать начальное образование!

Но, конечно, главные его реформы относились к земле. В России с ее бескрайними просторами, с крестьянами, составлявшими тогда 85 % населения, вопрос о земле был главный. Это был вопрос не только экономический, но и духовный. И даже, можно сказать, в нашей с вами стране в те далекие годы – душевный.

«Все мы, русские дети, были связаны с Россией от самого рождения бесчисленными нитями, – вспоминал, уже давно находясь в вынужденной эмиграции и горюя о том, что у его детей нет “этой живой, реальной России”, князь Сергей Евгеньевич Трубецкой, сын известного философа и отец известнейшего лингвиста. – Для нас лично очень существенную роль играла наша связанность с землей – принадлежность к поместному классу (то есть помещиков, тех, кто имеет свое поместье – принадлежащую им по наследству, от прабабушек и прадедушек, землю. – М. Ч.). Можно чувствовать эту органическую связь с Отечеством и не зная истории. Так чувствует ее крестьянин, безвестные деды и прадеды которого покоятся на сельском кладбище».

Но для князя, знающего «историю своих предков», важны были особые нити, связывающие его «с родной землей и ее прошлым…»[2]. Тяжело думать о том, с каким чувством эти люди покидали свою землю помимо воли в 1918–1922 годах; об этом наша речь впереди.



Находясь в вынужденной эмиграции, князь Сергей Евгеньевич Трубецкой горевал о том, что у его детей нет «живой, реальной России»

16. Реформы Столыпина. Община


Столыпин хотел довести совершенное Великой реформой раскрепощение, освобождение крестьян до конца. В центре его программы была аграрная реформа. Ее главной идеей было разрешение крестьянину свободного выхода из общины.

Община, или мир, – эти слова закрепились в свое время именно за крестьянским обществом в каждом русском селе. Важной чертой мира была круговая порука. То есть коллективная (не личная!) ответственность за разного рода повинности (обязанности, обязательства) в пользу государства.

Всем миром решали, например (до военной реформы Александра II), кому из молодых парней в этом году забрить лоб, чтобы предоставить государству назначенное число рекрутов (тем, кого забирали в армию, сбривали часть волос надо лбом, чтоб легко было найти возможного беглеца).

В пушкинское время рекрутов из крепостных назначали помещики. Кто читал «Евгения Онегина» (а я надеюсь, что все до одного читатели этой книжки читали хотя бы отдельные главы этого великого произведения – иначе как считать себя русским? Или – гражданином именно России?), тот легко вспомнит описание «старушки» Лариной, матери Татьяны и Ольги: