Пришедший на кафедру в начале прошлого года доцент Савельев был конформистом наивысшего дана. Олег Тарасович поначалу радовался, что приобрел столь вменяемого сотрудника, но скоро понял, какого змея пригрел на груди, и радоваться перестал.
— Мне кажется, что мы не вправе оставаться в стороне, если можем помочь, — с несвойственной ему мягкостью сказал шеф. — Разумеется, можно сказать, что это не наше дело, пусть разбирается департамент, но департамент не смог разобраться, потому что комиссии могут обнаружить только то, что лежит на виду. А там что-то другое, Владимир Александрович. Вы со мной согласны?
— Согласен, — кивнул Данилов. — Резкий всплеск летальности в течение одного месяца можно объяснить стечением обстоятельств — мол, везли к нам исключительно крайне тяжелых. Но несколько месяцев… Кстати, Владислав Петрович, а когда именно начала расти летальность?
— С октября прошлого года, буквально с первых дней заведования Дениса. В октябре было… — шеф заглянул в настольный органайзер, — двенадцать процентов, в ноябре — девятнадцать с половиной, а в декабре — тридцать один и восемь. В январе работала первая комиссия, но несмотря на это летальность осталась прежней — тридцать два процента. В середине февраля работала вторая комиссия, а февральская летальность составила тридцать один процент.
— А когда начали увольняться старые врачи?
— В октябре, сразу же после того, как туда пришел Денис. Ушли буквально один за другим. Разумеется, все отрабатывали две положенные недели…
— И пока они работали летальность составляла двенадцать процентов, что в общем-то плохо, но вполне укладывается в рамки, — сказал Данилов. — А как пришли новые врачи, пациенты начали умирать более интенсивно… И вы еще сомневаетесь в правильности моей версии, Владислав Петрович?
— Докажите и я перестану сомневаться! — хмыкнул шеф.
«Думаешь, что ты меня на кривой козе объехал? — мысленно усмехнулся Данилов. — Как бы не так! Но ведь люди умирают…».
— Попробую доказать, — осторожно ответил он.
— Я разгружу вас, насколько это будет возможно, — пообещал шеф. — Официальную версию примем такую — вы наконец-то решили вплотную заняться докторской, и я пошел вам навстречу.
«Не мытьем, так катаньем быть тебе, Владимир Алексендрович, доктором наук», сказал внутренний голос.
Глава втораяИ проклял демон побежденный…
«Обследование начинается со знакомства, — говорил студентам профессор кафедры пропедевтики[7] Бадалов. — Прежде всего нужно установить с пациентом контакт…». С этого Данилов и начал — позвонил Денису Альбертовичу и предложил встретиться где-нибудь в неофициальной обстановке.
— Давайте у меня, — сразу же предложил тот. — Гулять холодно, в заведениях — режим, а дома можно нормально пообщаться, без масок. Я могу приготовить стейки…
— Стейки, это, пожалуй, лишнее, — заметил Данилов, в планы которого не входило застольничать с Денисом Альбертовичем. — Кофе или чая будет вполне достаточно. Без каких-либо дополнений.
Сам, правда, пришел с дополнением — банкой датского печенья, которое среди медиков называется «датским» не только по стране происхождения, но и потому, что его часто дают, то есть преподносят в виде благодарности, пациенты. Неловко же заявляться в гости, пускай и по делу, с пустыми руками. Это хорошо, что представилась возможность посмотреть на Дениса Альбертовича в домашней обстановке, которая может многое рассказать о человеке, особенно тому, кто долгое время проработал на «скорой». Вызов всегда начинается с оценки того, куда ты приехал, и только потом смотришь — к кому ты приехал.
Денис Альбертович жил в замечательном доме у станции метро «Проспект Мира». Очень удобно жить на пересечении двух веток, особенно если одна из них кольцевая. Ну а если вдобавок потолки высокие и окна выходят на Аптекарский сад, тот тут любой позавидует. Квартира в таком доме сама по себе наводила на подозрения — с каких это доходов семья врачей (жена Дениса Альбертовича работала эндокринологом в клинико-диагностическом центре) может позволить себе такое приобретение? Но когда Данилов похвалил вид на огород, который, честно говоря, в марте особого впечатления не производил, Денис Альбертович ответил:
— Все гости этим садиком восхищаются, а я к нему привык с рождения и ничего особенного не вижу.
Стали быть, квартира не купленная, а унаследованная от родителей.
Внешне невысокий, лысый и подвижный Денис Альбертович напомнил Данилову комика Луи де Фюнеса. Только нос у него был поменьше и мимика не такая живая, как у знаменитого француза.
В замечательной квартире кроме них никого не было.
— Сын раньше полуночи домой не приходит, а супруге я посоветовал после приема родителей навестить, — сказал Денис Альбертович. — Не хочется при ней разговаривать, она и так волнуется постоянно.
Данилов решил сразу же, что называется — с места в карьер, проверить свою версию относительно прятания концов в воду.
— Мне сразу же пришла в голову мысль о том, что ваши врачи недостаточно компетентны и потому часто допускают ошибки, а вы их покрываете, — сказал он, усевшись на диван в гостиной. — А к Владиславу Петровичу вы обратились для блезира, чтобы отвести подозрения от себя. Я так Владиславу Петровичу и сказал.
Расчет был простым, как внутримышечная инъекция. Если так оно и есть, то Денис Альбертович изобразит великое возмущение — я вас о помощи попросил, а вы меня же обвиняете?! — и укажет Данилову на дверь. Вполне возможно, что и жестянку с печеньем в спину швырнет… На этом дело можно будет считать законченным. Тут уж, как говорится, без вариантов. Но Денис Альбертович горестно покачал головой и ушел на кухню готовить кофе.
«Будь начеку! — предупредил внутренний голос. — Сейчас он выскочит оттуда с тесаком и порубит тебя в капусту!». Внутреннему голосу очень понравилась идея с расследованием и он сразу же начал ерничать.
Вместо тесака Денис Альбертович явился с подносом, на котором кроме двух чашек стояли вазочки с шоколадными конфетами и финиками. Расставив все на журнальном столике, он убрал поднос на полку под столешницей и только тогда ответил:
— Мне председатель последней департаментской комиссии сказал то же самое, только в более резкой форме. Вы, мол, тут все друг дружку покрываете, сукины дети, а в департаменте все за головы хватаются. Но ничего, мы вас выведем на чистую воду! Так что мы ждем третьей комиссии, которая для меня, зама по аир[8] и главного врача явно будет последней. Вот я и решил обратиться к Владиславу Петровичу. Вдруг вы поможете? Я своих сотрудников не покрываю, я просто стараюсь их в обиду не давать, но о том, чтобы закрывать глаза на ошибки и речи быть не может, особенно в подобной ситуации. Но сказать можно все, что угодно, я понимаю. Будет лучше, если вы убедитесь в этом сами. Владислав Петрович сказал, что инспекция будет негласной. Что ж, ставки свободные у меня есть, можете выходить хоть завтра.
— Завтра я хотел бы прийти к вам днем для знакомства с отделением, — ответил Данилов, думая о том, что торопиться с выводами относительно Дениса Альбертовича не стоит — очень умный человек может избрать и такую тактику защиты. — А выйти могу послезавтра. Предпраздничная суббота — очень удобный день для наблюдений. Допуск,[9] разумеется, оформить не успеем…
— Назначения могут делать ваши напарники, — махнул рукой Денис Альбертович. — И вообще для первого раза я поставлю вас третьим, как бы на стажировку. Правда, в ординаторской только два дивана, но я вам дам ключ от своего кабинета.
— И сотрудники сразу же задумаются — что это за фрукт-ананас такой? — хмыкнул Данилов. — Почему к нему особое отношение? Не хотелось бы, чтобы они так думали.
— А что тут такого? — удивился Денис Альбертович. — Мой бывший кафедральный наставник попросил меня помочь его сотруднику в сборе материала для докторской, а я, по старой памяти, согласился. Да, разумеется, как доцент кафедры вы будете на особом положении, но в этом нет ничего подозрительного. Как говорится — по заслугам и почет.
— Не жалеете, что ушли с кафедры? — спросил Данилов.
— Жалею, что четыре года там потерял, — ответил Денис Альбертович и вроде как, сказал правду, во всяком случае, ни в голосе, ни во взгляде Данилов не почувствовал ни малейшей фальши. — Правда, жалеть я начал не сразу… Уходил на нервах, сгоряча, а после осознал, что поступил правильно. Я же по натуре практик, а не теоретик.
— Тогда скажите мне, как практик, что вы думаете о происходящем?
Задав вопрос, Данилов спохватился, что кофе остывает и сделал маленький дегустационный глоточек. Кофе оказался очень даже неплохим. Данилов уважительно хмыкнул.
— Турка и только турка, — прокомментировал хозяин. — Я не признаю кофемашин.
— Главное, чтобы кофе был хороший, — дипломатично ответил Данилов, в свое время перешедший из лагеря убежденных «турочников» в лагерь конформистов, признающих и турку, и машину. — Так что же вы думаете, Денис Альбертович?
— Не знаю, что и думать, — Денис Альбертович шумно вздохнул и развел руками. — Голову сломал. В самом начале думал, что это старые сотрудники пытаются меня подставить. Люди же разные, некоторые готовы пожертвовать пациентом для того, чтобы досадить неугодному начальнику. Я же буквально каждый день выслушивал сентенции на тему: «Прислали нам непонятно кого». Когда все старые врачи свалили, я вздохнул с облегчением — ну уж теперь-то все будет в порядке. Однако, стало еще хуже. В декабре летальность дошла до тридцати двух процентов! Я неделями из отделения не вылезал, пытался понять, что происходит, но так ничего и не понял. Вроде бы все делается, как надо, а пациенты умирают. Грешили на больничную аптеку, но вторая комиссия трясла ее так, что заведующая чуть инфаркт не получила. Проверяли все, сверху донизу, образцы на исследование забирали, однако же ничего не нашли. С препаратами, которые мы получаем из аптеки, все в порядке. И у нас они хранятся так, как нужно. Должен сказать, что со старшей медсестрой мне крупно повезло. Четкая женщина, я рад, что она осталась в отделении. Но, тем не менее, сам практически ежедневно проверяю что как хранится. Я вообще все-все проверяю, как заведенный. У меня уже невроз сформировался — если выдается свободная минутка, я устраиваю какую-нибудь проверку. Зам по аир к нам заглядывает часто, раз в неделю бывают начмед