Барзилай запнулся, ему трудно было объяснить то, что он хотел сказать.
– Я понимаю, продолжайте, – мягко сказал Беркович.
– Ну… Я хотел позвать Иоханана, но тут… Я услышал удар… Как вам это объяснить… ну, когда бьют человека, звук такой, что… В общем, удар, а потом на моих глазах Иоханан проломил спиной стеклянную дверь и свалился на пол у моих ног… Я чуть с ума не сошел… Я его даже увидеть не успел!
– Кого? – поднял брови Беркович. – Иоханана?
– Этого негодяя! – воскликнул Барзилай. – Убийцу! Он проскользнул мимо меня, я ведь смотрел на Иоханана, все было так неожиданно… Он удрал через дверь, а я… В общем, пока я понял, что к чему, и выбежал в сад, негодяй успел скрыться…
– Вы слышали шум отъезжавшей машины? – поинтересовался Беркович.
– Н-нет… Ничего я не слышал. Но я был в таком состоянии, что и самолета бы не услышал… Я вернулся к Иоханану и подумал, что он жив, взял его руку… Потом увидел его глаза… Черт побери, я не трус, в армии мне приходилось… Но – чтобы такое… На моих глазах…
– Вы сразу позвонили в полицию? – прервал Беркович бессвязную речь Барзилая.
– Почти… Минут через десять, когда как-то начал соображать… Патруль приехал очень быстро…
Беркович написал на листе бумаги несколько слов и протянул лист Барзилаю.
– Распишитесь, – сказал сержант, – это, очень кратко, ваши показания.
Барзилай пробежал глазами текст и, взяв протянутую Берковичем авторучку, размашисто расписался. Сержант внимательно следил за движениями руки свидетеля.
– Так я и думал, – пробормотал он.
– Что вы сказали? – спросил Барзилай.
– Нет, ничего, – вздохнул Беркович. – Скажите, господин Барзилай, Пинскер был вспыльчивым человеком? Мог затеять скандал по пустякам?
– По пустякам – вряд ли. Но человеком он был горячим – это да. Боксер все-таки. Всегда готов пустить кулаки в ход. Наверно, поспорил с кем-то, а тот неожиданно ударил… Если бы Пинскер ожидал удара, он ведь сумел парировать, верно? Профессионал все-таки…
– Безусловно, – согласился Беркович. – Удар был неожиданным для Пинскера. И очень сильным. Били наверняка – знали, что, если Пинскер сумеет ответить, то нокаут будет обеспечен.
Барзилай закивал головой, будто китайский болванчик.
Дверь открылась, и в кухню ввалился инспектор Хутиэли.
– Это вы – Барзилай? – спросил он. – Борис, ты записал показания?
– Да, – коротко ответил сержант, о чем-то размышляя. – Господин инспектор, тело уже унесли?
– Пока нет, – сказал Хутиэли. – Брону нужно еще минут пять. А почему ты спрашиваешь?
– Да просто, – вздохнул Беркович, – если господин Барзилай начнет упираться, я хотел бы показать ему вышивку бисером на халате Пинскера.
– Не понял, – нахмурился Хутиэли. – Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, – протянул Беркович, не спуская глаз с Барзилая, – что перед вами не свидетель преступления, а, скорее всего, убийца.
– Да вы что? – Барзилай вскочил на ноги, лицо его налилось краской. – Да вы соображаете?..
– Спокойно, – поднял руку Беркович. – Сбежать вы все равно не сможете, в доме полно полицейских. Хотите, объясню?
– Да уж постарайся, – буркнул Хутиэли. – Иначе, сам понимаешь, этот господин подаст на тебя жалобу, и я буду вынужден…
– Господин Барзилай, – начал Беркович, – пришел к Пинскеру примерно два часа назад. Господин Пинскер только что проснулся и успел надеть халат, но, скорее всего, сидел в постели…
– С чего это ты взял? – нахмурился инспектор.
– Сейчас… Никакой ссоры между ними не было, просто господин Барзилай воспользовался моментом, когда Пинскер отвернулся, и двинул его по затылку каким-то плоским предметом. А потом и в лицо…
– Что он несет? – закричал Барзилай, но Хутиэли только рукой на него махнул: в отличие от свидетеля, он уже привык к тому, что обычно рассуждения бывшего стажера оказываются правильными.
– Пинскер упал на постель, – продолжал Беркович, – и тогда, убедившись, что он умер, Барзилай приступил к выполнению второй части плана. В том, что план был, я не сомневаюсь – спонтанно такие преступления не совершаются… Итак, Барзилай вышел в салон, разбил стекло внутренней двери – возможно, тем же тупым предметом, которым убил Пинскера. Потом перетащил тело из спальни и положил его на осколки. Привел в порядок помещение – избавился от следов крови в спальне и на полу, а также от орудия убийства… И только после этого вызвал полицию.
– Занятно, – протянул Хутиэли, пристально глядя на Барзилая, который сидел, облизывая пересохшие губы. Внешне он выглядел спокойным, но взгляд отражал смятение.
– Слова все это, – буркнул Барзилай. – Нет доказательств.
– Только одно, – спокойно сказал Беркович, – но его, думаю, будет достаточно. Инспектор, вы обратили внимание на вышивку бисером? Если бы Пинскер действительно проломил затылком стеклянную дверь и грохнулся на спину в осколки, то, как по-вашему, могла ли остаться целой эта вышивка? Бисер, вне всяких сомнений, разбился бы, верно?
– Конечно, – согласился Хутиэли. – Эй, куда вы?
Барзилай неожиданно вскочил на ноги и бросился к выходу. Шансов скрыться у него не было – в дверях стоял полицейский, а в салоне их было по меньшей мере пять человек.
Через полчаса Хутиэли и Беркович вернулись в управление, и сержант сразу сел к компьютеру, вперив в экран неподвижный взгляд.
– Шел бы ты домой, – предложил инспектор. – Больше, думаю, сегодня ничего не случится.
– Я так и не решил задачу, которую вы мне задали, господин инспектор, – сказал Беркович. – Этот Барзилай отвлек меня… Так что вы идите, я еще поработаю…
Чикаго по-израильски
– Тебе не кажется, сержант, – сказал инспектор Хутиэли, – что наш Израиль все больше напоминает Чикаго?
– Чем это? – поинтересовался сержант Беркович, оторвавшись от созерцания экрана компьютера. – В Тель-Авиве построили металлургический завод?
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, – раздраженно буркнул инспектор. – В Петах-Тикве вчера опять произошла перестрелка между ребятами Хаима Поруша и Бени Дотана. Два трупа, и майор Каминский не имеет никаких улик, чтобы арестовать хоть кого-нибудь. Я ему не завидую.
– Я тоже, – кивнул Беркович. – Но еще больше я не завидую убитым, даже если они мафиози.
– И как это ты, – притворно удивился Хутиэли, – с таким характером пошел служить в полицию? Жалеть преступников – последнее дело для полицейского.
– При чем здесь характер, инспектор? – сказал Беркович. – Я бы только поаплодировал, если бы Поруш с Дотаном сошлись на дуэли и перестреляли друг друга. Но эти-то двое погибших – мелкая сошка, обе банды в результате только укрепились. Это как бы естественный отбор – слабые отбраковываются. Ведь кто погиб? Тот, у кого реакция оказалась хуже, чем у других…
– Оригинальный взгляд на проблему, – задумчиво произнес Хутиэли. – Почему бы тебе не сказать об этом майору?
– Говорил уже, – вздохнул Беркович. – Еще вчера, после утреннего совещания. Майор со мной согласился.
– Хотел бы я посмотреть на человека, с которым не согласился майор Каминский, – усмехнулся инспектор. – Он со всеми соглашается, а потом поступает по-своему.
– Знаю, – кивнул Беркович, – и потому не отношусь к собственным словам серьезно.
– А вот это напрасно, – покачал головой Хутиэли, – к собственным словам всегда нужно относиться серьезно, иначе другие будут воспринимать тебя, как человека, не имеющего собственного мнения.
– Мое мнение, – сказал Беркович, – состоит в том, что нам еще далеко до Чикаго. Что у нас? Одна-две разборки в месяц. В Чикаго стреляли каждую ночь, а в Москве и сейчас каждую ночь бандиты сводят друг с другом счеты. Нет, инспектор, у нас, по сравнению с Чикаго, просто рай.
– Посмотрю я, что ты скажешь, когда перестрелка случится на твоем участке!
– Надеюсь, что до этого не дойдет, – пробормотал Беркович и застучал по клавиатуре.
Человек, конечно, предполагает, но, как известно, все решает тот, кто располагает возможностями. В шестом часу, закончив отчет по делу об убийстве Пинскера, Беркович собрался уходить и раздумывал, позвонить ли Наташе прямо сейчас или лучше сделать это из дома. Если позвонить сейчас, то можно будет встретиться раньше и пойти в кафе поужинать. Если сначала поехать домой, чтобы переодеться, то Наташа успеет поужинать с матерью, и тогда они смогут сразу отправиться в кино. У обоих вариантов были свои преимущества, и для того, чтобы принять решение, Берковичу понадобились полторы минуты.
Именно в это время и позвонил патрульный Иоханан Жебрак. Трубку поднял инспектор Хутиэли, внимательно выслушал сообщение, никак его не комментируя, и сказал:
– Я сам вышлю бригаду, вы только фиксируйте ситуацию.
Положив трубку, инспектор обратился к Берковичу, принявшему наконец решение – ехать домой и принять ванну:
– Борис, ты куда собрался? Поедешь в клуб «Аялон» на Бен-Иегуде, там убийство. Один бандит убил другого – наверно, наслушался наших с тобой рассуждений об израильском Чикаго.
– Перестрелка? – деловито спросил Беркович, мгновенно распрощавшись с вечерним свиданием.
– Разберешься на месте, – сказал Хутиэли.
На месте преступления уже собралась толпа. А как иначе? Час пик, улицу перегородили, транспорт пускали в объезд, пробка растянулась чуть ли до улицы Жаботинского, у клуба «Аялон» собралось больше народа, чем было даже в самые лучшие для этого заведения ночи. Днем клуб не работал, открывался в восемь вечера, и это позволяло надеяться, что, кроме бандитов, в разборке никто не пострадал.
Когда Беркович вошел в помещение, эксперт Брон уже успел фиксировать положение трупа и разрешил санитарам унести тело.
– Убит выстрелом из пистолета «беретта», – сказал эксперт Берковичу. – Стреляли с расстояния в два-три метра, пуля попала в левое ухо и вошла в мозг, смерть наступила мгновенно.
– Убитый – Ник Балаев, прибыл в страну четыре года назад, – вступил в разговор патрульный Жебрак. – Вот его удостоверение личности. Собственно, я и сам его хорошо знал, он тут все время околачивался. Пьяница и драчун.