— Я согласен с Даной Брик: никто, кроме Мерона, не мог задушить Илану. У нее нет близких родственников, которым она позволила бы себя обнять. И друзей, кроме Мерона…
— Не верю! — воскликнула Наташа. — Чтобы у манекенщицы не было десятка любовников?
— Ты судишь о жизни этих девушек по фильмам? — спросил Беркович. — Илана была нелюдимой. Я весь день сегодня говорил с ее подругами и знаю наверняка: с последним своим другом — не считая Офера, — Илана рассталась год назад. Это был некий Авигдор Миркин, он уехал в Штаты, там сейчас и находится, это проверено. К тому же, он бросил Илану, а не она его, так что…
— Но ведь призраков не существует, — пожала плечами Наташа. — И если девушку задушили, то кто-то же это сделал!
— Верная мысль, — пробормотал Беркович.
— А следы? — спросила Наташа. — Отпечатки там всякие…
— Ничего, — покачал головой Беркович. — Илана сама впустила гостя, он ни к чему не прикасался…
— Следы пальцев должны быть на шее!
— Нет, — терпеливо сказал Беркович. — Он задушил Илану поясом от ее собственного халата.
— Ну тогда не знаю, — сдалась Наташа.
Прозвенел третий звонок, погас свет, но Беркович не очень понимал, что происходит на сцене. Бегали какие-то полуголые типы, которые не могли иметь к повести Брэдбери никакого отношения, а главный герой стоял на авансцене и изрекал что-то глухим голосом.
Актер отошел на задний план, а вперед выступил его антипод, показавшийся Берковичу таким же невыразительным. Он понимал, конечно, что дело не в актерах, а в его собственном состоянии, далеком сейчас от переживаний персонажей американского фантаста. Когда зажегся свет и отзвучали аплодисменты, Беркович сказал Наташе:
— Я провожу тебя домой и съезжу по делам. Ненадолго, я надеюсь.
— Боря, — сказала Наташа, — я доберусь сама. Ты же места себе не находишь, поезжай.
— Ты самая лучшая жена на свете! — воскликнул старший сержант.
Через четверть часа он поставил машину на стоянке около «Габимы» и направился за кулисы. Регева Беркович нашел в его кабинете — режиссер уже собирался уходить, спектакль должен был вот-вот закончиться.
— Скажите, — спросил старший сержант, — откуда вы обычно смотрите спектакль?
— Из-за кулис, — пожал плечами режиссер. — Я слежу за действиями своих помощников, они вечно что-то путают.
— А у Мерона есть среди актеров закадычные друзья? Такие, кому он полностью доверяет?
— Мысль ваша скачет, как резвый жеребец, — сказал Регев. — Какая связь между тем, откуда я смотрю…
— Ответьте, пожалуйста, — нетерпеливо попросил Беркович.
— Есть. Эхуд Лемков.
— Он вчера играл?
— Нет. Я никогда не даю Лемкову ролей в своих спектаклях. Он бездарен.
— Ясно… А Мерон, значит, талантлив?
— Безусловно. Правда, он человек настроения, играет очень неровно. То на мировом уровне, то — будто в телешоу.
— Вот как? А вчера он играл хорошо?
— Плохо. Зато сегодня он в ударе. Вы поздно пришли, получили бы удовольствие.
Беркович распрощался с режиссером и отправился искать некоего Эхуда Лемкова, бездарного актера, друга Мерона. Это оказалось несложно, Лемков сидел в гримерной друга и читал «Маарив».
— Вы отлично справились вчера с ролью! — воскликнул старший сержант, представившись.
— Я? — удивленно сказал Лемков. — Вчера я не играл, с чего вы взяли?
— Да? А где вы были?
— Н-не помню… — растерялся актер. — После одиннадцати — в ресторане.
— А до этого играли в «Мамаше Кураж» вместо Мерона, верно? У вас похожие фигуры, а в гриме, да еще с далекого расстояния… Вас даже режиссер принял за Мерона.
— Послушайте, — заволновался Лемков. — Это глупости!
— Да? Давайте продолжим разговор после того, как вы по минутам отчитаетесь в том, где провели вчерашний вечер. Между прочим, вас могли узнать актеры, с которыми вы находились на сцене. И еще. Волосы у вас светлее, чем у Мерона. Конечно, в спектакле вы надевали парик, как и он. Но на одежде волосы должны были остаться, это легко проверяется экспертизой. Что скажете?
Лемков побледнел и отшатнулся от Берковича.
— Он попросил вас потихоньку его заменить, — продолжал старший сержант, — и вы это сделали. Вполне возможно, что Мерон отсутствовал не весь спектакль, а только одно действие — этого времени было достаточно. Кстати, если вы будете отпираться, то за соучастие в убийстве ваш срок окажется больше.
— К черту! — воскликнул Лемков. — Я ему говорил, что фокус не пройдет! Но он уверял, кто никто не догадается…
— А вам так хотелось сыграть в «Мамаше Кураж» хотя бы один акт! — понимающе заключил Беркович.
Рассеянный убийца
— С тех пор, как мы поженились, — сказала Наташа, — ты стал реже проводить со мной вечера. И я думаю, что…
— Знаю, о чем ты думаешь, — перебил жену старший сержант Беркович. — Это все видимость, вот что я тебе скажу. Я и прежде оставлял тебя одну на один-два вечера в неделю. Но тогда это тебе казалось нормальным, а теперь выглядит перебором. Типичная ошибка свидетелей: один утверждает, что преступник был высоким блондином, а второй — что брюнетом среднего роста. И оба видели на самом деле одного человека.
— Ну и пусть, — упрямо сказала Наташа. — Два вечера в неделю тоже много. Ты опять вернешься в два часа ночи? Учти, я открою тебе дверь, если ты обещаешь рассказать подробно о том, кого тебе удастся сегодня вывести на чистую воду.
— Я уже вывел, — вздохнул Беркович. — Только что с этим делать — ума не приложу.
— Вот как? — удивилась Наташа. — Ты не знаешь, что делать с пойманным преступником? Посади в камеру.
— Да он сидит уже с утра, — с досадой сказал Беркович. — И завтра, если я не представлю надежных улик, судья отпустит его на все четыре стороны.
— А в чем проблема? — участливо спросила Наташа, подавая мужу плащ.
— Видишь ли, сегодня рано утром в салоне своей квартиры в Холоне был обнаружен мертвым профессор химии Тель-Авивского университета Моше Бар-Гиора. Профессор жил один после развода. Квартира на первом этаже, окно салона было открыто. Убит выстрелом почти в упор — с расстояния меньше метра. Пуля попала в грудь чуть выше сердца… Я не шокирую тебя подробностями?
— Нет, — покачала головой Наташа. — Все это я слышала по радио, а по телевидению в программе новостей показали дом, где произошло убийство. Я не знала, что следствие ведешь ты.
— Следствие веду я, — кивнул Беркович. — И сначала все казалось ясным. Видишь ли, снаружи под окном салона был обнаружен пистолет «Беретта»…
— Как, прямо на тротуаре? — удивилась Наташа.
— Нет, там небольшой палисадник, отделяющий дом от улицы. Кто-то подошел к окну и выстрелил в грудь Бар-Гиоре. Профессор наверняка видел стрелявшего, ведь пуля попала в грудь! На пистолете оказались следы пальцев, на земле под окном — следы обуви. Такие же пальцевые следы обнаружены на некоторых предметах в квартире профессора. Они принадлежат не Бар-Гиоре — его следы, конечно, тоже обнаружены, — а пасынку профессора, сыну бывшей жены от ее первого брака. Некий Илан Брон, двадцати семи лет, личность очень неприятная — я его допрашивал, так что могу сказать определенно. Как оказалось, этот Илан часто бывал у отчима, но не для того, чтобы навестить его или чем-то помочь — нет, он вымогал у Бар-Гиоры деньги. Потом он их быстро проматывал — на женщин, в лото, мало ли куда еще… И приходил за новой суммой.
— Шантаж? — поинтересовалась Наташа.
— У меня нет доказательств. Сам Илан утверждает, что и не думал шантажировать отчима — тот, мол, давал от щедрот своих.
— Тогда зачем Илан убил Бар-Гиору? — с недоумением спросила Наташа. — Профессор за просто так снабжал пасынка деньгами, и тот его убил?
— Если говорить о какой-то логике в этом деле, то скорее у профессора был мотив для убийства пасынка, — согласился Беркович.
— А может, убил профессора кто-то другой, а пистолет стащил у Илана и подбросил? — предположила Наташа.
— Брон именно так и утверждает. Мол, пистолет лежал у него в квартире и пропал. Пропажу он обнаружил только вчера. Не позвонил в полицию, потому что сначала думал, что сам по пьянке куда-то переложил пистолет. Искал, не нашел, собирался уже заявить, а тут мы явились с обыском и ордером на задержание… Допустим, пистолет у Брона украли, но ведь на земле в палисаднике остались следы его ботинок! И кстати, алиби на время убийства у Брона нет. Все выглядит так, будто профессор стоял у окна, потом в него выстрелили, он попытался зажать рану платком, который мы обнаружили в его руке, но силы оставили его, и Бар-Гиора упал. А тот, кто стрелял, повернулся и спокойно ушел.
— Не странно ли? — удивилась Наташа. — Почему он бросил пистолет? Ведь знал, что это очевидная улика!
— Возможно, он пытался сунуть оружие в карман, но очень волновался — все-таки только что застрелил собственного отчима! — и пистолет упал на землю. Я тоже пару раз по рассеянности клал кошелек мимо кармана и обнаруживал это только тогда, когда нужно было расплачиваться в магазине. Однажды мне даже пришлось отменять кредитную карточку…
— Все равно странно, — упрямо сказала Наташа.
— Так и я говорю: в этом деле одни странности. Брону ни к чему было убивать отчима. Терять пистолет на месте преступления — не рассеянность, а глупость, каких мало. Еще глупее утверждать, что пистолет украли, и настаивать на том, что за последние дни в его квартире не было ни одного постороннего человека. Кстати, ботинки со следами почвы из палисадника Бар-Гиоры стоят в прихожей у Брона. Он что, не додумался даже до того, чтобы помыть обувь?
— Мог не обратить внимания на то, что запачкал ботинки землей, — сказала Наташа. — Если он так волновался, что не заметил потерю пистолета…
— Чушь! — с отвращением сказал Беркович. — Улики против Брона, но они настолько очевидны, что скорее всего этот парень невиновен — его подставили. С другой стороны, он ведь и сам мог разыграть этот спектакль, чтобы полиция решила, что его подставили, когда на самом деле убил именно он по одному ему известным соображениям…