де Владимира сменилось узнаванием, лицо словно помолодело на десяток лет.
– Племянник, вот так сюрприз! – Михаил сгреб его в охапку, крепко обнял, а затем отступил и смерил Владимира оценивающим взглядом: – Гляди-ка, а ты похудел! Я тебе этого не говорил, но всегда считал, что если ты сбросишь с полпуда[87], то это пойдет тебе только на пользу! И был прав! Орел! Но мог бы и предупредить, что собираешься приехать.
– Я послал телеграмму домой, – извиняющимся тоном ответил Владимир.
– О, ну тогда понятно. Я у твоей матушки не то чтобы на хорошем счету, особенно после… – Дядя помрачнел. – Ну, ты понял. После того как мы вернулись из Болгарии. Хотя даже если бы послал телеграмму мне, я бы не получил! Приехал из путешествия буквально неделю назад. По дороге заглянул в Корсакове, но буквально на часок. Знаешь ли, понимаю, когда мне не рады, и умею вовремя избавить недовольных от своего ненавязчивого общества. В любом случае мог бы и предупредить старика отдельно!
– Старика? – рассмеялся Владимир. – Да ты не изменился за последние три года! Выглядишь как мой ровесник.
– А это? – Михаил указал на седину в волосах. – Ты не поверишь, дамы перестают меня замечать! Я уж, грешным делом, подкрашивать хотел…
– Я не вовремя? Кажется, ты куда-то спешил?
– Да, было одно дельце, но, раз уж у меня такие гости, оно может подождать. Погода сегодня уж больно чудесная. Пойдем-ка, пожалуй, в сад. Расскажешь, что тебя привело к родным пенатам.
Сад располагался на заднем дворе, окруженном увитыми плющом кирпичными стенами почти в человеческий рост. Дядя предпочитал приватность, как из-за рода занятий, так и в силу неистощимого интереса к противоположному полу. По той же причине держал при себе строго необходимый штат слуг и тех регулярно менял, чтобы не распространялись о дамах, что бывали в дядиных покоях под покровом ночи. Вот и сейчас молодой низкорослый дворецкий, столь разительно не похожий на Жоржа, крайне неуклюже бросился исполнять дядин приказ подать им чай.
Михаил Васильевич не принимал участия в охоте на таинственного убийцу в Болгарии, оставшись при штабе. И он сам, и Владимир полагали, что именно это его и спасло от участи Николая и Петра. С того момента в дяде что-то надломилось. Он и раньше слыл излишне осторожным, за что не раз получал дружеские шпильки от брата и старшего племянника. Но теперь его осторожность переросла в откровенную трусость. И Владимир, несмотря на всю свою любовь к дяде, не мог ему этого простить.
Корсаков помнил, как устами Петра в усадьбе на Остоженке говорила его собственная злость. «Большой любитель прикрывать свою трусость напускным здравомыслием» так он сказал. Вернувшись из Болгарии, он заперся в своем особняке и старался не покидать Смоленска, а если и делал это, то ради увеселений, а не работы. На вполне обоснованные замечания Милицы в том, что он теперь является старшим в семье, а потому обязан продолжить дело Николая Васильевича, Михаил отвечал, что так и делает, просто по-своему. Он стал похож на консультирующего врача, который отказывается встречаться с пациентами потому, что боится подхватить их болезни. На любые письма с просьбами о помощи от людей, знающих о ремесле Корсаковых, он прилежно отвечал, перечисляя самые распространенные способы защиты от происков нечистой силы, однако отказывался проводить собственные расследования. Во многом именно его пассивность сподвигла Корсакова после окончания университета перебраться в Петербург и вновь приступить к фамильному делу. И теперь именно этого человека Владимиру предстояло убедить помочь в своих изысканиях.
Несмотря на замкнутость, сад выглядел ухоженным и уютным. В центре, под сенью высокого дуба, в окружении цветников стояла белая беседка со столом и стульями, придававшими ей вид модного кафешантана.
– Итак, по лицу вижу, что это не просто визит вежливости, – начал Михаил. – С чем пожаловал?
– Позволь вопрос для начала. – Владимир уселся напротив него в беседке. – Ты слышал о недавних убийствах здесь, в Смоленске?
– Слышал, конечно, – кивнул дядя. – Ко мне даже приходил какой-то молодой человек из полиции. Но, будем откровенны, убийства в Смоленске редкость, однако случаются. Пусть наши драгоценные поборники благочиния с ними и разбираются. У меня есть задачка поважнее.
– Это какая, если не секрет?
– Не секрет, – усмехнулся Михаил. – Готовлюсь. В этом году собирается конклав. Что странно, потому что с предыдущего прошло… сколько? Три года?
– Конклав Слепых? – удивился Владимир.
Корсаковы, конечно же, не были единственными носителями тайных знаний даже в России, не говоря уже о мире. Каждое государство могло похвастаться двумя-тремя древними семьями или тайными обществами, что из поколения в поколение передавали свои секреты. Вот только с годами их становилось все меньше и меньше – как из-за опасности ремесла, так и просто от того, что любой старый род рано или поздно пресекается. В середине XVIII века угроза утраты и без того разрозненных крупиц столь ценных знаний заставила их носителей договориться о проведении собраний, на которых участники из разных концов света могли поддерживать связь и делиться теми сведениями, которые считали нужными. Даже во времена войн эти встречи позволяли старым семьям поддерживать если не дружбу, то хотя бы нейтралитет. Конечно, без конфликтов не обходилось – в конце концов, в них суть человеческой природы. Кланы и общества создавали альянсы, интриговали, грызлись за наследство ушедших семейств. Но в моменты, когда это действительно требовалось, они без колебаний садились за общий стол, чтобы не доводить распри до открытой вражды. И вот уже более века такой подход приносил свои плоды. Эти встречи получили название «Конклав Слепых» – по притче о трех незрячих мудрецах, каждый из которых представляет слона только по той части, что доступна его осязанию. Владимир находил это претенциозным, но довольно поэтичным. Конклавы обычно собирались раз в десять лет, так что дядя был прав – созыв нового конклава спустя всего три года после предыдущего вызывал подозрения.
– Похоже, проблемы не только у нас, – пробормотал Владимир.
– Какие проблемы не только у нас? – поинтересовался Михаил.
Владимир постарался быстро и без лишних подробностей описать дяде последние дела, с которыми ему пришлось столкнуться – от художника Стасевича до призраков в кадетском корпусе, а также о случаях, которыми с ним поделился полковник из шестой экспедиции. О своем вояже в усадьбу Маевских, правда, решил умолчать. Корсаков сомневался, что мать или дядя потащат его на инквизиторский костер, узнай они о его временной одержимости и оставленном под Муромом гнездом кровопийц (пусть и давших слово не охотиться на людей). Но некоторые тайны Владимир предпочитал хранить при себе.
– Любопытно, – задумчиво протянул Михаил. – И ты думаешь, что это все звенья одной цепи? Некоего… заговора?
– Согласись, совпадений как-то слишком много. Знания, что оставались тайными на протяжении веков, внезапно попадают в руки людей, дотоле не имевших с ними никакого опыта. Странно?
– Странно, но не невозможно. – Владимир видел, как дядина осторожность снова берет над ним верх. – Даже в нашем архиве найдутся периоды, когда число происшествий неожиданно росло. Но очень быстро все возвращалось на круги своя. Ты же сам помнишь, чему нас учили с детства. Мы имеем дело со стихией. Иногда зимой налетают снежные бури, а на приморские города регулярно обрушиваются шторма. Это не означает, что за ними стоит чья-то злая воля.
– За погодными явлениями – нет. Но здесь… Такое ощущение, что и художнику, и чиновнику, и офицеру училища кто-то… Ну, не знаю… Оставил подсказки, что ли? И это чертовски подозрительно!
– Вот тут соглашусь, подозрительно, – не стал спорить Михаил. – И я обязательно подниму эту тему на конклаве.
– Но до этого мне может потребоваться твоя помощь.
– Конечно! Уж на меня-то ты всегда можешь рассчитывать! – не раздумывая ответил дядя.
– Это убийство в Смоленске, – осторожно начал Владимир. – Боюсь, мы имеем дело не просто с происшествием, которое можно оставить полиции. Понимаешь, я уже видел подобное. И ты тоже.
– Когда и где? – деловито уточнил Михаил.
– В Болгарии, – только и смог ответить Владимир. За столом повисла тягостная тишина. Михаил как-то сразу отстранился и съежился, его фигура потеряла привычную стать. Отсутствующим взглядом он буравил заросшую плющом ограду сада, о чем-то глубоко задумавшись, пока не нашел в себе силы спросить:
– Ты уверен в этом? – Когда Владимир просто кивнул, дядя продолжил: – Послушай, это важно. У тебя нет никаких сомнений в том, что тебе не чудится? Что это не просто воспоминания, которые взяли над тобой верх, когда ты увидел нечто похожее?
– Уверен, – твердо сказал Владимир. – И, более того, убийца оставил послание. Кровью на стене. «Блудный сын вернулся домой». Это же послание мне, так? Я блудный сын, который вернулся домой.
Михаил откинулся на спинку стула, закрыл глаза и глубоко вздохнул, но ничего не ответил.
– Я знаю, что после того, что произошло с нами, ты постарался отойти от дел…
– «Произошло с нами», хорошо сказано… – тихо произнес Михаил. – Вот уж действительно, произошло. Убило моего племянника, а брата лишило разума.
– Но сейчас оно вернулось! – настойчиво обратился к нему Владимир. – Не знаю как и почему, но оно снова здесь. Убивает в Смоленске, у нас дома! Это не может быть совпадением! И если мы его не остановим, то…
– То оно может закончить начатое, – договорил за него дядя. На лице у него отразилась мрачная решимость. – Да. Да, ты прав. Какая помощь тебе нужна?
Экипаж ждал его там же, на углу Благовещенской и Дворянской. На сиденье, нетерпеливо ерзая, устроился околоточный Кудряшов.
– Гляжу на вас – и вижу человека, которому не терпится поделиться новостями, – заявил Корсаков, забираясь в коляску. – Что ж, я здесь, Федор Семенович, не томите!