«В астральных мирах, ближайших к нашему земному, жизнь продолжает течь сравнительно также широко, как и прежде, – там будут школы, церкви, целые города, больницы и общественные места: но постепенно, по мере нашего совершенствования, это все будет исчезать»[295].
Насчет больниц можно не волноваться! Похоже, что они нужны лишь для того, чтобы обеспечить целительный сон новичкам, а также помочь тем, кто на земле был врачом или хирургом, в их дальнейших поисках!
Уильям Штед, спасшийся после кораблекрушения «Титаника» (спасшийся в мир иной, т. е. в нашем обыденном восприятии, умерший) описывает нам чудесные концерты на природе, музыка которых гораздо богаче, чем здесь, на земле, поскольку включает в себя звуки, которых наше телесное ухо, даже с самым утонченным слухом, уловить не может. К тому же, звуки эти соответствуют цветовой палитре. Это гораздо лучше Ксенакиса или Жана-Мишеля Жарра! Он рассказывает также, что для телепатической связи с Землей имеется специальное здание, где в маленьких кабинках есть специальные мониторы, и вас тут же научат, как ими пользоваться, чтобы наладить связь. Вспомните, что среди картинок иного мира, которые я видел у своих друзей в Люксембурге, фигурировал один городской пейзаж с высоким зданием, выделявшемся на фоне остальных. В комментарии к этой картинке, сделанном тут же по громкоговорителю радиоточки, им объяснили, что именно из этого здания изображения и были отправлены на землю.
Схожие утверждения можно найти еще у одного автора, очень бесхитростного и простого человека, может быть, как раз поэтому-то и вызывающего к себе доверие. Это Поль Мисраки, получавший сообщения при помощи автоматического письма. Но из скромности он пишет, что получал их его друг, некий Жюльен. Итак, Жюльен получает сообщения от разных корреспондентов из иного мира, но чаше всего от одного юноши по имени Ален. Завязывается невероятный диалог между Жюльеном и Аленом. Жюльен очень подозрителен, он боится, что стал игрушкой собственного бессознательного или что им с помощью телепатии пытаются управлять другие, вполне себе живые люди, прикидываясь умершими. Поэтому они словно прощупывают друг друга. С одной стороны, Ален хочет лишь одного: помочь Жюльену духовно вырасти. И как раз для этого лучше бы Жюльену научиться доверять, не требуя слишком много доказательств и слишком много подробностей о жизни в мире ином. Обращение сердца и перемена жизни важнее удовлетворения праздного любопытства. Но, с другой стороны, Жюльен ищет в первую очередь доказательств, очевидных знаков и подробных рассказов о жизни в том мире.
В результате получается настоящее детективное расследование, долгое и тщательное, с находками и тупиками. В его ходе Жюльену удалось узнать не только фамилию своего собеседника, но и самую суть его печальной истории на земле. Ален Тесье рос в приюте. В двадцать лет он работал мальчиком-лифтером в одном отеле. Мечтой его жизни была верховая езда, он бредил лошадьми. Но, как и многим другим, ему при жизни пришлось довольствоваться мотоциклом. Так он и погиб. Поль Мисраки смог найти отель, в котором юноша работал, и поговорить с людьми, хорошо помнившими Алена Тесье и его страсть к лошадям. Когда Жюльен стал получать сообщения от Алена, тот уже обрел счастье, поскольку смог реализовать свою мечту:
«Земной мир – не лучшее место, знал бы ты, насколько лучше здесь! Можно все время любить, смеяться, видеть прекрасное. Это рай, каким его представляют, когда мечтают об исполнении желаний, и даже еще лучше. Я, например, мечтал научиться ездить на лошади; и вот мечта вознесла меня на лошадь, и все удалось… Мотоцикл, это и была моя лошадь. Ну а мне нужны были настоящие лошади. И вот теперь они у меня есть!»[296]
Но и тут происходит все та же эволюция. Чуть позже Жюльен, т. е. Мисраки, обращается к Алену:
«Расскажи о твоих лошадях.
– Ален. – Лошади, лошади, это уже устарело. Сейчас меня занимает кое-что другое, и это гораздо интереснее лошадей. Знаешь, меня занимают люди. Можно им делать добро, и это так захватывающе, что уходишь в процесс с головой. Что может быть лучше, чем ощущение сделанного добра! Ох, говорю тебе, это упоительно!»[297]
Итак, на новом витке духовной эволюции, лошади исчезли.
Добавим еще здесь, что жители этого расположенного за смертью мира, похоже, очень заняты!
«Испытываемая вами радость для нас оборачивается настоящим трудом; у нас есть команды, которым Бог поручил следить за нуждами людей… Ваши радости часто стоят нам кропотливой работы по выполнению воли Божьей… Все лишь призыв, который притягивает и отталкивает силы, иногда наши попытки вести вас в нужном направлении, ни к чему не приводят. Когда речь идет о жизни тех, кто оступился и сбился с пути, тут разгораются настоящие баталии; и те, кому поручено такое дело, стараются больше всех…»[298]
В итоге, наши умершие не всегда выходят на связь по нашему желанию. Бывает так, что они слишком устали для этого, как это было, например, с Роланом де Жувенелем:
«А если я тебе признаюсь, что у нас тут тоже бывает сон, и что мне хочется спать? Ты опоздала (так!). И я оставил сообщение для тебя одному своему другу, но это легкое существо испарилось, так и не выполнив мою просьбу»[299].
Порой их могут задержать какие-нибудь важные дела, требующие присутствия всех. Это может быть или общее собрание, или общий праздник. Но обычно они оставляют кого-то одного для связи, на случай крайней надобности.
Вот таким образом Жюльен (о котором мы только что говорили) однажды вечером не смог мыслью встретиться с Аленом Тесье. Вместо него был кто-то другой, и состоялся необычный диалог:
Оттуда: «Добрый день. Ты предпринимаешь попытки с полудня до четырех. Но здесь сейчас никого нет, все ушли.
Я: Кто говорит?
– Служащий.
Я: И куда все ушли?
– На задание. Это не здесь.
Я: А ты что делаешь?
– Я на дежурстве, на случай крайней необходимости. Но у тебя не такой случай, тебе ничего определенного не нужно, нет никакой срочности.
Я: И все же, спасибо.
– Не за что»[300].
То же самое случилось и с мадам Симоне в Реймсе, но на этот раз во время сеанса магнитофонной записи. Ей часто приходилось помогать семьям, впавшим в отчаяние, например, родителям, потерявшим кого-то из детей. В тот вечер речь шла о мадам Г., маме юного Оливье. Когда эта дама была у мадам Симоне, она сама научилась делать магнитофонные записи. Но до сих пор ей удалось записать лишь несколько сказанных шепотом слов: «Мама, мамочка моя…» Предоставим теперь слово самой мадам Симоне, ведь, чтобы воссоздать эту сцену во всей ее подлинной простоте, крайне важны психологические подробности:
«У меня настоятельное желание вызвать юношу сегодня вечером; и если что-то получится, то завтра я передам его матери кассету. Сейчас около десяти вечера. В работе небольшой магнитофон моего отца. Но, похоже, что все напрасно: проходит четверть часа, но никого до сих пор нет… Оливье не появляется; а жаль, мне бы так хотелось доставить эту радость мадам Г… Да и помимо всего прочего: этим вечером я не записала ничего, только царившую в доме тишину; со мной не разговаривают; они что, все заняты?.. Хоть бы какое-нибудь мимолетное “добрый вечер”… Я уже так привыкла к этим вежливым знакам внимания… Я упорно продолжаю; и я правильно сделала: внезапно, словно издалека, но отчетливо становится слышен голос моего отца:
– Сегодня вечером здесь никого нет, Моника. Позови в другой раз»[301].
Итак, первые этапы, когда мы начинаем покидать этот мир, действительно соглашаться с тем, что мы его покидаем, все еще очень похожи на нашу земную жизнь. Наши заботы, наши желания, а значит, и наши возможности все еще очень ограничены. Действует все тот же закон абсолютного уважения к нашей свободе. Да и сам этот закон лишь вытекает из глубинного строения мира, миров, и означает, что в любой миг то, что у нас внутри, определяет собой то, что снаружи.
Некоторые будут бесконечно тормозить свою эволюцию. Нам рассказывали о людях, которые продолжают жить в версальском дворце, словно сейчас все еще XVIII век. Конечно, они не чувствуют себя несчастными. У них есть мир, который их устраивает. Но, если сможете, постарайтесь поднять планку своих желаний. Начинайте прямо сейчас!
Снова процитирую Альбера Пошара:
«Ваши представления об астральной жизни все еще, не смотря ни на что, слишком материальны. Вы хотите, чтобы это было продолжением земной жизни. И вы, конечно, найдете там нечто похожее, и все из-за обусловленного нашими привычками механизма, о котором я говорил вам, механизма, действующего на первых порах. Но постепенно эти привычки теряют свою подпитку – ведь потребность в их поддержании со временем ослабевает… Чтобы содержать тело в форме, усилий не нужно. Больше нет физических чувств, так что пункт о деятельности тоже не актуален…
Но зато каждое эмоциональное движение усилено до такой степени, что становится трудно выразимым – и это сразу переводит основания нашей витальности в совсем иной план… Мы живем преимущественно в субъективном… Свою жизненную субстанцию мы находим сейчас именно в чувстве… Однако все мы находимся во Вселенной, и каждое ее измерение – наше, например, – оказывается отражением всех остальных. Как только вы поймете этот момент, перед вами сразу раздвинутся горизонты. Скажем пока только, что у фактов и образов земной жизни здесь имеются свои дубликаты».
А чуть выше он замечает:
«<…> в измерении, ближе всего прилегающем к земле. Души здесь все еще насквозь пропитаны земными условиями, которые они только что покинули. Вот потому-то здесь так много учреждений и сооружений в точности таких же или очень похожих на те, что есть на Земле.