ДЖОН МАКДОНАЛЬДРАССТАВАНИЕ В ГОЛУБОМ
РАССТАВАНИЕ В ГОЛУБОМГЛАЗА С ЖЕЛТИЗНОЙОРАНЖЕВЫЙ ДЛЯ САВАНАРОМАНЫ
РАССТАВАНИЕ В ГОЛУБОМРОМАН
Глава 1
Этот вечер я собирался спокойно провести дома.
Домом мне служил похожий на баржу шестнадцатиметровый жилой катер «Дутый флэш», причал Е-18, Бахья-Мар, Лодердейл.
Дом — это уединение. Задерни везде глухие ночные шторы, задрай люки, включи кондиционер, чтоб его мягкое гудение заглушило доносящийся снаружи шум, — и вот ты уже полностью отрезан от безалаберной жизни на соседнем судне. С таким же успехом можно находиться в ракете по ту сторону Венеры или затаиться под толщей полярных льдов.
Большую каюту я назвал салоном, ибо так величают ее моряки, и это слово напоминает о безделье, моем основном занятии.
Развалясь на угловом диванчике, я изучал карты рифов и отмелей, пытаясь раздуть в себе хоть слабую искру жизненной энергии, побуждающей отправиться на поиски нового места для стоянки «Дутого флэша». Пара «геркулесовских» двигателей по 58 лошадиных сил каждый выжимали верных 6 узлов. И все же не хотелось трогаться с места. Лодердейл мне нравился, но я болтался здесь так долго, что уже не мог разобраться — хорошо это или плохо.
Чуки Мак-Колл ставила какие-то бестолковые спектакли. Она обосновалась у меня, потому что тут было тихо и просторно. Распихала всю мебель по углам, принесла два зеркала из капитанской каюты и водрузила на столик свой маленький трескучий метроном. Она носила старый выцветший ржаво-рыжий леотард[1], залатанный в нескольких местах черной лентой. Темные волосы Чуки поддерживал легкий шарф.
Она много работала. Раз за разом повторяя сценку и постоянно что-то меняя в ней, добивалась наконец желаемого результата и тут же поспешно делала пометки в блокноте.
Танцовщице вообще приходится вкалывать, как шахтеру в забое. Она топала стройными ногами, шипела и корчилась, извиваясь всем телом, а тело у нее было чудо как хорошо. Несмотря на кондиционер, в салоне витал исходивший от нее слабый остро-сладкий запах — запах сильной и крепкой разгоряченной девушки. Отвлекаться и смотреть на нее было приятно. В неярком верхнем свете ее кожа лоснилась от пота.
— А, черт! — сказала она, мрачно изучая свои записи.
— Что-нибудь не так?
— Да нет, ничего страшного. Просто надо точно определить, кто где будет стоять, а то получается, что они у меня лупят друг дружку руками и ногами. Я и сама иногда путаюсь.
Она принялась что-то вычеркивать, а я вернулся к изучению отмелей на северо-востоке от рифов Успокоения. Она поработала еще минут десять, снова занесла пару строк в блокнот и, тяжело дыша, оперлась о край стола.
— Трэв, милый…
— Да?
— Мы как-то говорили о том, чем ты зарабатываешь на жизнь… Ты меня тогда не дурачил?
— А что я сказал?
— Звучало диковато, однако я склонна тебе верить. Ты заявил, что если у X есть что-то ценное, но вдруг появляется Y, отнимает это что-то и у X нет абсолютно никакого шанса вернуть свое добро, то тогда появляешься ты, вместе с X отбираешь ценности у Y и половину оставляешь себе. Потом… Ты просто живешь на эти деньги, пока они не кончаются. Это и в самом деле так?
— Очень упрощенно, Чук, но в общем все верно.
— И ты никогда не попадал в переделки?
— Когда как. В положении Y большого шума обычно не поднимают. Поскольку я что-то вроде последней надежды, моя доля — пятьдесят процентов. Половина для X много лучше, чем вообще ничего.
— И ты потом держишь язык за зубами?
— Чук, я ведь пока еще не заказал себе визитных карточек. Что бы мне на них написать? «Трэвис Макги. Возвращатель»?
— Но Боже мой, Трэв, сколько таких дел ты сможешь отыскать, лежа на диване, в то время как деньги уже кончаются?
— Вполне достаточно, чтобы прикинуть и выбрать. Это сложная материя, дорогая. Чем замысловатей становится наше общество, тем больше относительно законных способов украсть. Иногда наводят на след старые клиенты. А если взять кипу газет и очень внимательно читать между строк, легко можно наткнуться на толстого счастливчика Y и на ломающего руки X; после чего разумный человек, немного потрудившись, обеспечивает себе очередной период заслуженного отдыха. Вместо пенсии после шестидесяти я пользуюсь им на протяжении всей жизни.
— А если бы сейчас подвернулось что-нибудь в этом роде?
— Давайте сменим тему, мисс Мак-Колл. Почему бы тебе не взять небольшой отпуск и не раскрутить Фрэнка? Мы собрали бы небольшую компанию и сплавали вниз к Маратону. Скажем, четыре джентльмена и шесть леди. Никаких пьянчуг, нытиков, разведенных баб, сомнительного секса, маньяков-фотографов, обгорающих на солнце, или не умеющих плавать личностей, или не…
— Макги, пожалуйста! Я говорю совершенно серьезно.
— И я тоже.
— Я хочу, чтобы ты встретился с одной девушкой. Я взяла ее в труппу месяца два назад. Она немного старше остальных. Раньше танцевала и, веришь ли, быстро вспоминает забытое. Но… Мне кажется, ей нужна помощь. И не знаю, к кому еще она могла бы обратиться. Ее зовут Кэтти Керр.
— Мне очень жаль, Чук, но сейчас у меня полно денег. А лучше всего я работаю, когда начинаю нервничать.
— Но она считает, что речь идет о баснословных деньгах!
Я уставился на нее:
— Считает?
— Ей не удалось увидеть.
— То есть?
— Однажды ночью она слегка перепила и много плакала, я прониклась к ней сочувствием. Ну, она мне все и выложила. Но пусть лучше сама тебе расскажет.
— Как она могла потерять то, чего никогда не видела?
На лице Чуки промелькнула довольная улыбка опытного рыболова: рыба заглотнула наживку.
— Правда, мне очень сложно это объяснить, не стоит и пытаться. Я могу все перепутать. Ну, как, Трэвис? Поговоришь с ней?
Я вздохнул:
— Ладно, приведи ее как-нибудь.
Гибким движением она потянулась ко мне, поймала за запястье и посмотрела на мои часы. Ее дыхание успокоилось. Леотард потемнел от пота и обтягивал ее тело почти так же плотно, как собственная кожа. Она склонилась надо мной.
— Я знала, ты будешь умницей, Трэв. Она придет через двадцать минут.
Я взглянул на нее снизу вверх:
— Вы прирожденная актриса, мисс Мак-Колл!
Она погладила мои волосы.
— Кэтти правда замечательная. Она тебе понравится.
Чуки вернулась на середину салона, снова запустила свой метроном, просмотрела заметки и вернулась к работе, подпрыгивая, приземляясь с глухим стуком и чуть похрюкивая от напряжения. На балете я никогда не сажусь в первый ряд.
Я попробовал вернуться к карте, но не мог сосредоточиться. Теперь придется разговаривать с этой девицей. Но я совершенно не собирался ввязываться в какую-нибудь идиотскую историю. Следующая, операция была уже на подходе, только и ждала меня. Да и других замыслов в запасе предостаточно. Еще одна авантюра казалась явно лишней. Меня позабавило, как Чук интересовалась, где я нахожу себе работу, хотя сама стала живым доказательством того, что не я ищу дело, а дело — меня.
Около девяти раздалось «бим-бом» судового колокола, который я подсоединил к кнопке в будке на пирсе. Если кто-нибудь, проигнорировав этот звон, перешагнул бы через мою цепочку, спустился по трапу и вступил на большой мат, устилающий палубу, он был бы встречен более громким и угрожающим «бом», за которым последовал бы ряд неожиданных и эффектных защитных мер. Жизнь отбила у меня охоту к сюрпризам. Слишком много я их повидал. Они меня огорчают. Устранение всякого риска, который только можно устранить, — вот наиболее надежный способ остаться в живых.
Я врубил свет на палубе и вышел из салона на корму. За мной, шумно дыша, последовала Чуки Мак-Колл.
Я поднялся по трапу и, сняв цепочку, впустил гостью. Подруга Чуки оказалась золотистой блондинкой со стрижкой английского школьника, когда из-под растрепанной соломенной челки на вас смотрят большие глаза. Ради визита ко мне она принарядилась в основном в черное, в ушах — жемчужные клипсы, в руках поблескивающая сумочка.
С трудом переводя дыхание, Чук представила нас друг другу, и мы прошли в салон. Теперь я видел, что по меркам Чук гостья и впрямь старовата. Лет двадцать шесть или двадцать семь. Крепкая блондинка с беспомощными скорбными глазами бассета. Вокруг глаз мелкие морщинки. В освещенной каюте я понял, что черный туалет ей дорого достался. Руки девушки оказались не слишком ухоженными. Под слегка присборенной юбкой безошибочно угадывались сильные ноги танцовщицы.
Чуки сказала:
— Кэтти, не стесняйся и расскажи все Трэвису Макги, как рассказала мне. Я закругляюсь, так что оставляю вас одних. Пойду приму ванну. Ты не против, Трэв?
— Да уж, пожалуйста, прими ванну.
Она дала мне подзатыльник и скрылась в капитанской каюте, притворив за собой дверь.
Кэтти Керр держалась очень напряженно. Я предложил ей выпить, и бурбон со льдом был принят с должной признательностью.
— Не знаю, чем вы сможете мне помочь, — сказала она. — Кажется, все это просто глупо. Я вообще не представляю, что тут можно поделать.
— Не исключено, что поделать ничего нельзя. Давайте сразу решим, что это безнадежно, и перейдем к делу.
— Как-то ночью я после выступления много выпила и рассказала Чук о том, о чем болтать вовсе не следовало.
Ее легкую, чуть в нос, манеру говорить дополнял певучий акцент, по которому без труда распознается уроженка островов.
— Я в некотором роде замужем, — сказала она с вызовом. — Он бросил меня три года назад, и с тех пор я ничего о нем не слышала. У меня пятилетний сынишка, он живет у моей сестры, на острове Кэндл-Ки, я и сама оттуда. Все это несладко, не столько для меня, сколько для малыша Дэви. А ведь так хочется, чтобы у твоего ребенка было все самое лучшее! Может, я слишком много мечтала. Не знаю, ей-богу…