Больше всего в этих ночных разговорах Андрея радовало то, что Пашка относится к нему как к равному, но Пашка и сам был похож на так и не выросшего ребенка, обитавшего в теле взрослого человека. А еще от этих разговоров становилось как-то уютно: совсем рядом горел костер, вечными часовыми сидели никогда не спящие Сеня и Валера, и можно было представить, что ты в походе или летнем лагере – болтаешь с другом под звездами, а в школу только через месяц.
– Не сплю, – как обычно ответил Андрей, предвкушая расспросы о чем-то простом и жутко интересном, о чем всегда говорят мальчишки.
– У тебя подружка-то есть? – спросил Пашка.
– Нет, – подумав, не соврать ли, сказал Андрей (у него и друзей-то особо не было, не то что подружки). – А что?
– Ничего, просто у тебя сережка в ухе, вот я и подумал, что это подружка тебе на память дала.
– Это мамина сережка.
– Настоящей матери, а не той, что тебя в армию отправила?
– Да, настоящей, – вздохнул Андрей. – Она умерла.
– Очень жаль, малой. Непросто тебе, значит, пришлось. – Пашка скорбно затих.
– Непросто, – повторил Андрей. Объяснить Пашке то, что для него смерть матери не осталась в прошлом, а как бы перешла в настоящее, он, конечно, не мог. Она не умерла, она умирала прямо сейчас, и будет умирать снова и снова, сегодня, завтра и всегда, и – будет рядом.
– И у меня нет подружки, – прервал молчание Пашка. – Зато есть три сестры.
– Три? – удивился Андрей.
– Да, прикинь, повезло! Две старшие и младшая. Младшая на тебя похожа чем-то, ей тоже тринадцать. Ой, прости, четырнадцать, – Пашка едва заметно улыбнулся.
Иногда Андрею хотелось поговорить с Пашкой о том, что происходит с ними прямо сейчас, в этом поле, под этим небом. Почему они спят на кроватях на улице, почему не знают, что им делать, почему никто к ним не приходит и ничего не говорит? А главное – для чего все это? К чему их готовят?
Но Пашка такие разговоры не любил, он хотел говорить только о прошлом: о том, кто как жил раньше, что делал, и о тех, кто остался дома. Андрей заметил, что и другим парням разговоры о настоящем не нравятся: они либо вспоминают о прежней жизни, либо мечтают о будущей. Мечты их сводились к тому, кто что съест первым делом и какую вещь себе купит, когда они отсюда выберутся.
Перед тем как уснуть Андрей по привычке посмотрел в сторону леса. Безоблачной ночью его рваный силуэт на границе поля был хорошо виден. Лес будто вгрызался в небо разноразмерными зубами, пытаясь оттяпать кусок со звездами. А еще – он приближался.
Альбом
Может быть, из-за этого нежелания остальных говорить о происходящем Андрей все чаще стал ходить на край поля, к Конкордии Петровне. Дама она была, конечно, с приветом и вещи говорила странные, но все-таки это было лучше, чем всеобщее угрюмое дневное молчание.
Конкордия Петровна поила Андрея чаем из закопченного походного чайника, который она разливала в красивые фарфоровые кружки, непонятно откуда взявшиеся в ее покосившемся деревянном обиталище. У Конкордии Петровны вообще было много такого, чего точно не должно было быть в бараке посреди поля: ароматный табак, конфеты, печенье, перстни с камнями и даже шляпа с черным пером, которую она надевала, когда они выходили прогуляться вокруг дома.
– Так в свет идем же! – смеясь, отвечала медсестра на удивленный взгляд мальчика.
Сегодня на улице было особенно ветрено и мерзко, Конкордия Петровна задремала на стуле над недопитой чашкой чая, а Андрей бродил по комнате, не зная, чем себя занять. На столике с аптечкой мальчик заметил книгу. Читать он любил, поэтому, покосившись на спящую медсестру, похожую на огромную нахохлившуюся ворону, он без спроса взял книгу в руки. Имени автора и названия на ней не оказалось. Андрей приподнял пустую темно-синюю обложку и обнаружил, что никакая это не книга, а старый фотоальбом. «Вот теперь-то точно стоило бы спросить разрешения», – подумал он, но Конкордия Петровна, кажется, глубоко спала, а делать было совсем нечего. Можно, конечно, уйти, но не попрощаться после всего съеденного печенья было как-то невежливо, а сидеть и пялиться на спящую старую женщину – откровенно неприлично. Андрей продолжил листать альбом.
Фотографии на первых страницах оказались старыми и пожелтевшими, со всех на него смотрели парни в военной форме. Точнее, могли бы смотреть, но не смотрели, потому что глаза их были закрыты как будто они спали. При этом сон почему-то не мешал им стоять или сидеть с идеально ровной спиной. «Может, это неудачные фото, где всех ослепила вспышка, а переснять возможности не представилось?» – подумал Андрей и стал листать дальше. Пролистав альбом до середины, он понял, что людей с открытыми глазами на этих страницах ему ждать не стоит. На всех портретах были только спящие на ходу мальчики и парни – печальные и жуткие.
Андрею захотелось отбросить этот альбом подальше и убежать, но тут он заметил одну странность с военной формой. На одних фотографиях она была совсем старая, может быть времен Первой мировой, а на других – уже более современная, на фото ближе к концу альбома – точно такая же, какую они носили сейчас. Можно было бы подумать, что старуха просто любительница военной моды – Андрей бы не удивился, если бы не одинаково закрытые у всех глаза. «Нет, это явно не подборка "военный стиль от гусар и до наших дней", это что-то другое, – подумал он. – Может, все они ее родственники из разных поколений? А в военной форме они потому, что было принято делать фото в армии?» Этот ответ показался мальчику более-менее удовлетворительным, но тут он снова вспомнил про закрытые глаза.
В альбоме оставалось еще несколько неперевернутых страниц, и Андрей осторожно открыл первую, в надежде что-то прояснить.
Но она оказалась пустая, в углу стоял только год – 2022.
Андрей стал считать страницы без фотографий – их оказалось двенадцать.
– Альбомчик мой смот-р-р-р-ришь? Ну и как тебе?
Мальчик вздрогнул от неожиданности.
– Он ваш? Что это? Кто все эти люди?! – Андрей старался говорить спокойнее и тише, но голос его не слушался.
– Сколько вопросов! А ведь это не я схватила чужую вещь, – строго ответила Конкордия Петровна.
Андрей смутился.
– Простите, я не хотел вас обидеть, просто вы уснули, а я увидел этот альбом и…
– И решил посмотреть фотографии моих сыновей, – закончила за него Конкордия Петровна.
– Это все ваши дети? Не может этого быть! – возмутился Андрей такой явной лжи.
– П-ф-ф, – фыркнула старая женщина, – ну конечно! Все они – мои сыновья, точно так же, как и вы, кстати. Обо всех я беспокоюсь, обо всех должна позаботиться.
– Так это всё ваши пациенты? – не унимался Андрей.
– Вроде того, мальчик.
– Подождите, но там же такие старые фото…
Конкордия Петровна по-птичьи склонила голову набок и укоризненно посмотрела на Андрея.
– Любопытство – это неплохо, но если хочешь приходить ко мне и дальше, то стоит быть более терпеливым. То, что тебе нужно знать, ты обязательно узнаешь. В свое время, если это время все-таки станет твоим.
Андрей посмотрел в строгое лицо Конкордии Петровны и так и не решился задать вопрос, который по-настоящему его мучил.
«Ну и жуть! – думал Андрей, шагая по полю назад к лагерю. – Рассказать ребятам про этот альбом или нет? Понятно, что на любых старых фото можно увидеть мертвых людей, но ведь снимали-то их живыми. А тут…»
Дойдя до лагеря, он решил ничего не говорить, все-таки Конкордия Петровна была к нему добра, вдруг у нее из-за его рассказа будут проблемы. Вот только думать о пустых, заботливо заготовленных для кого-то страницах одному было как-то страшно. А еще эта фраза: «…если это время все-таки станет твоим…» – а если не станет? А может, лучше, чтобы не становилось?
Сеанс связи
Этой ночью Андрей долго не мог заснуть. Все парни стали дергаными и злыми. И спали они как-то недобро: бормотали, ворочались, вскрикивали, матерились. Даже Пашка не окликнул его среди ночи своим обычным вопросом «Спишь, малой?». Промучившись где-то час, Андрей наконец дождался беспокойного сна. В нем он пролистал альбом Конкордии Петровны до конца, но на последней странице была не его фотография, а маленькое вклеенное зеркало. Андрей посмотрел в него – и не узнал себя: он был лысым и тощим, лицо его шло какой-то рябью. А самым страшным было то, что Андрей точно знал, что жалкий и жуткий человек в зеркале – это он. Мальчик чувствовал, как втягиваются его щеки, заостряется нос, как зудит и мерзнет голая лысина.
– Малой, проснись! – услышал он нездешний голос Пашки, но не смог оторваться от зеркала.
– Проснись! – Сильный толчок в плечо все-таки разбудил его.
– Что такое? Я кричал? – испуганно спросил он.
– Ты? – удивился Пашка. – Нет, конечно. Это Валя там орет благим матом. Что-то с ним плохое творится.
Андрей и Пашка подбежали к кровати Вали, где уже столпились остальные парни. Валя колотил руками и ногами по койке, как будто ему снился кошмар, вот только глаза его были открыты и, не мигая, пялились в небо.
– Кх-х-х-х-х! Кх-х-ч-ч-ч-ч-ч! – шипел он что-то непонятное.
– Что с ним? – испуганно спросил Андрей. Он впервые заметил, как сильно похудел еще совсем недавно пухлый Валя и каким бледным стало его лицо.
– Припадок, похоже, какой-то, – разглядывая Валю с брезгливым интересом, ответил Егор.
– Кх-х-ч-ч-ч-ч-ч, – изо рта Вали полетели слюни.
– Псих с ума сошел, – сплюнул себе под ноги Вова.
Пашка осторожно потряс Валю, но тот не отреагировал и продолжал шипеть:
– Кх-х-ч-ч-ч, кх-х-ч-ч-ч.
– Валя! Валя, ты нас слышишь? – позвал его Андрей.
– Да не слышит он, шипит, как рация, – равнодушно ответил Иван.
– Так, может, он на волну настраивается? – пошутил Эдик.
– Кх-х-ч-ч-ч.
– Пацаны, а если он правда рацию сожрал? – поддержал брата Федя.
– Как бы он ее сожрал, он же не питон?!
– Да шучу я, шучу.
– Я сбегаю за медсестрой! – вызвался Андрей, ему больно было смотреть на бьющегося на кровати Валю.