— Ну, там вообще лафа…
— Никак спит? — тихо, с любопытством спросил кто-то из «стариков».
Все замолчали и повернулись к воину, который действительно задремал с бутербродом в руке.
— Во даёт! Ну-ка, тюкни его легонько по ерихонке…
Один из бородачей, не вставая, подобрал своё огромное копьё и, дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом древка. Тот, вздрогнув, проснулся и первым делом уронил бутерброд. Остальные засмеялись.
— Солдат спит, а служба идёт, — тут же съехидничал хриплый. Голос он, однако, при этом приглушил.
— Виноват, братцы… — Проснувшийся протёр глаза и со смущённой улыбкой оглядел остальных. — Тут, понимаете, какое дело… Женился я вчера…
Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.
— Согласилась? — ахнул он.
— Ага… — подтвердил проснувшийся. Лицо его выражало блаженство, и ничего, кроме блаженства.
Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во всю глотку «ура!», но одумался, выдохнул и сел. Лица у этих двух сияли теперь совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен:
— Погоди, а на ком?
— Да ты её ещё не знаешь…
Бородачи наблюдали за происходящим со снисходительными улыбками. А вот на лицах «молодых» читалось явное неодобрение.
— Додумался! — пробормотал один из них. — Военное время, а он жениться!.. Дурачок какой-то…
На беду, слова его были услышаны.
— Голосок прорезался? — зловещим шёпотом спросил, оборачиваясь, сильно небритый «старик». — Зубки прорезались? Это кто там на «дедов» хвост поднимает? А ну встать! Первый, второй, третий год службы! Встать, я сказал! Вы у меня сейчас траншею будете рыть — от рощи и до отбоя!
«Молодые» поднялись, оробело бренча железом. Небритый подошёл к новобрачному и положил руку в кольчужной рукавице на его стальное плечо.
— А тебе я, друг, так скажу, — задушевно проговорил он. — Хорошую ты себе жену выбрал. Кроме шуток.
Сидящий в сторонке командир отряда скептически поглядел на него и, вздохнув, отвернулся.
К часу дня подошла разведка противника.
Человек двадцать конных в голых «яко вода солнцу светло сияющу» доспехах подъехали к выкопанному нами рву. Я и ещё несколько салажат в байданах, как наиболее уязвимая часть нашего воинства, были отведены в заранее подготовленное укрытие и теперь с жадным любопытством следили поверх бруствера за развитием событий.
Постарел авантюрист, осунулся. Я имею в виду того, что командовал их отрядом. Ударив саврасую лошадь длинными шпорами, он выехал вперёд и долго смотрел на заострённые колья, вбитые в дно рва.
— Пёс! — бросил он наконец с отвращением. — Успел-таки…
Он поднял глаза. Перед ним с того края рва грозно топорщился так называемый «ёж». «Молодые» подтянулись, посуровели, руки их были тверды, лезвия алебард — неподвижны.
— А почему у него лошадь саврасая? — шёпотом спросил я одного из салажат. — Была же белая…
Действительно, лошади под противником были и той и другой масти.
— Белая во время атаки шею свернула, — также шёпотом пояснил салажонок. — Да ты сам сегодня увидишь — покажут…
— Предлагаю пропустить нас по-хорошему! — раздался сорванный голос старшего всадника. — Имейте в виду: сейчас сюда подойдёт ещё один отряд в пятьдесят клинков…
— Да хоть в сто… — довольно-таки равнодушно отозвался с этого края рва наш командир.
Мой противник оскалился по-волчьи.
— Ты вынуждаешь меня на крайние меры, — проскрежетал он. — Я вижу, придётся мне завтра прихватить сюда…
— Пулемёт, что ли?
— А хоть бы и пулемёт!
— Прихвати-прихвати… — невозмутимо отозвался командир. — А я базуку приволоку — совсем смешно будет…
— А я… — начал противник и, помрачнев, умолк.
— Сеточку, — издевательски подсказал командир. — Сеточку не забудь. Такую, знаешь, капроновую…
Тот яростно кругнулся на своём саврасом.
— Червь! — выкрикнул он. — Татарский прихвостень! Там, — он выбросил закованную в сталь руку с шелепугой подорожной куда-то вправо, — терпит поражение князь Мстислав Удатный! А ты? Ты, русский человек, вместо того, чтобы ударить поганым в тыл… Сколько они тебе заплатили?..
— За прихвостня — ответишь, — процедил командир. Тяжёлый наконечник семиметрового копья плавал в каких-нибудь полутора метрах от шлема всадника, нацеливаясь точно промеж глаз.
— Куда, нехристь?! — Это уже относилось к противнику из «молодых», не сумевшему сдержать белую лошадь и выехавшему прямо на край рва.
В остервенении старший всадник хлестнул виновного шелепугой. Тот взвыл и скорчился в седле — рогульчатое ядро пришлось по рёбрам.
— А мы ещё жалуемся… — уныло проговорил один из наших салажат. — У нас «деды» хоть орут, да не дерутся…
Я же с удовлетворением отметил, что «ёж» из копий и алебард не дрогнул ни разу. Воины по эту сторону рва стояли, нахмурясь и зорко следя за конными. Что-что, а дисциплина у меня всегда была на высоте.
Потом подошёл обещанный противником отряд. Пятьдесят не пятьдесят, но клинков сорок в нём точно было. На той стороне начались давка и ругань. Всадники подъезжали группами, смотрели с содроганием на заострённые колья и снова принимались браниться. Наконец вся эта масса попятилась и на рысях двинулась прочь, оставив после себя перепаханную, изрытую копытами землю.
— Вроде отвоевали на сегодня, — сказал командир.
Возле рва оставили охранение и разрешили салажатам вылезти из укрытия.
— Ну что он там? — нетерпеливо крикнул новобрачный, чуть запрокинув голову.
— Уходит, — ответил ему наш наблюдатель с холма.
— Всё правильно, — заметил командир. — Убедился, что все лазейки перекрыты, и теперь концентрирует силы на равнине. Напролом попрёт…
Наблюдателей на бугре сменяли часто. И не потому, что служба эта была трудной, — просто каждому хотелось взглянуть, что делается на равнине.
— Вторая баталия пошла, — сообщил только что спустившийся с холма бородач. — Пусть новичок посмотрит. Ему полезно…
— Можно, — согласился командир. — Пошли, новичок…
Мы поднялись на бугор. Открывшаяся передо мной равнина была покрыта свежей, ещё не выгоревшей травой. И по этому зелёному полю далеко внизу, грозно ощетинясь копьями, взблескивая панцирями и алебардами, страшный в своей правильности, медленно полз огромный прямоугольник — человек в тысячу, не меньше.
— Эх, мать! — восхищённо сказал наблюдатель. — Красиво идут!
— Да я думаю, — отозвался командир. — Там же «старики» в основном! За десять лет и ты строем ходить научишься…
— Так что служи, служи, — не преминул добавить поднявшийся вместе с нами хриплый. — Тебе ещё — как медному котелку.
— А вон и первая баталия строится, — сказал наблюдатель.
В отдалении муравьиные людские потоки струились из-за бугров и пригорков, смешиваясь на равнине в единую массу, постепенно преобразующуюся во второй такой же прямоугольник.
— Да что ж они так вошкаются сегодня? — с тревогой проговорил хриплый. — Не успеют же!..
— Успеют, — сказал командир.
Он перевернул ладанку и взглянул на циферблат:
— Ну, минут через десять начнётся…
И минут через десять — началось! Конница выплеснулась из-за пологого холма, ослепив сверкающими на солнце доспехами. И она продолжала изливаться, и казалось, ей не будет конца. Никогда бы не подумал, что это так много — семь тысяч человек! И вся эта масса разворачивалась во всю ширь равнины и с топотом, с визгом, с лязгом уже летела на замершие неподвижно баталии.
Я зажмурился. Ничто не могло остановить этот поток сверкающего и как бы расплавленного металла.
— Что? Сдали нервишки? — злорадно осведомился командир, обращаясь, как вскоре выяснилось, не ко мне, но к противнику на равнине. — Это тебе не сеточки капроновые бросать…
Я открыл глаза. Ситуация внизу изменилась. Баталии по-прежнему стояли неподвижно, а вот первые ряды конницы уже смешались. Всадники пытались отвернуть, замедлить разбег, а сзади налетали всё новые и новые, начиналась грандиозная свалка.
— Смотри, смотри! — Хриплый в азарте двинул меня в рёбра стальным локтем. — Туда смотри! Сейчас белая шею свернёт!
Упало сразу несколько лошадей, и одна из них так и осталась лежать. Чудом уцелевший всадник прыгал рядом на одной ножке — другая была схвачена стременем.
— Всё, — с сожалением сказал хриплый. — Конец лошадке.
— А где он взял саврасую?
— С племзавода увёл, гад! — Хриплый сплюнул. — Предупреждали ведь их: усильте охрану, обязательно будет попытка увода… Нет, прошляпили!
— Ну вроде дело к концу идёт, — удовлетворённо объявил командир и повернулся к отдыхающему внизу отряду. — Кончай перекур, орлы! Всё по возможности привести в прежнее состояние. Ров — засыпать, частоколы убрать. Найду хоть один окурок — заставлю похоронить. С почестями.
В пыльных доспехах, держа шлем и алебарду на коленях, я сидел на стуле посреди кабинета и смотрел в скорбные глаза шефа.
— Ты не передумал, сынок? — участливо спросил он.
— Нет, — ответил я со всей твёрдостью. — Не передумал.
— Понимаешь, какое дело… — в затруднении проговорил шеф. — Я-то предполагал раскидать эти семь тысяч дней на нескольких сотрудников — хотя бы по тысяче на каждого… Но ты войди в моё положение: вчера какой-то босяк прорвался в одиннадцатый век и подбросил в Гнёздовский курган керамический обломок твердотопливного ускорителя, да ещё и с надписью «горючее». Теперь, видимо, будет доказывать освоение космоса древними русичами. А сегодня — и того хлеще! Целую банду нащупали! Собираются, представляешь, высадить славянский десант в Древней Греции. Ну там Гомера Бояном подменить и вообще… Давно у нас такой запарки не было.
— Да не нужно мне никакой помощи! — сказал я. — Людей у меня там хватает…
Впервые я смотрел на своего шефа как бы свысока, что ли… Ну вот сидит он за столом — умный ведь мужик, но один. Совсем один. И что он, один, может?.. Я зажмурился на секунду и снова увидел ощетиненный копьями, страшный в своей правильности огромный квадрат, ползущий по зелёному полю. Воистину это был я…