От растерянности милиционер ослабил хватку, и задержанный, видимо, вообразив, что судьба посылает ему шанс, резко прянул в сторону и припустился во все лопатки к ближайшему углу, за которым, как он полагал, его ждала свобода.
В свою очередь думая, что допустил промах, сержант ринулся за ним, но беглец, вылетев на угол, внезапно издал лёгкий вскрик и шарахнулся обратно, словно наткнулся там ещё на одного милиционера.
Лишь тогда, ударенный под дых недобрым предчувствием, сержант огляделся и ощутил, как голова его непроизвольно вжимается в плечи.
Неосвещённое здание стояло в угрюмом одиночестве посреди ровной, как космодром, округлой площади радиусом этак метров в пятьсот. С трёх сторон пустое пространство ограничивали мерцающие узловатые колонны, высоту и диаметр которых было даже как-то страшновато оценивать. Что делалось с четвёртой стороны, сержант не видел — обзор заслоняла пятиэтажка, но, судя по вытаращенным глазам оробевшего хулигана, картина там была аналогичная.
Сержанту захотелось зажмуриться и мелко потрясти головой, но он заставил себя ещё и взглянуть вверх. В первое мгновение ему почудилось, будто там, в вышине, прямо на верхушки колонн положено огромное зеркало, отразившее и сами опоры, и служившую им основанием площадь. Однако уже в следующую секунду в сознание стало помаленьку просачиваться, что отражением это быть никак не может: во-первых, там, вверху, отсутствовала летающая тарелка, во-вторых, не наблюдалось и пятиэтажки. Иными словами, высота помещения достигала…
— Вы что, сдурели?! — обеспамятев, прохрипел сержант. Он обернулся к летающей тарелке и застал её как бы в момент завершения зевка — причмокнув, закрылся люк.
Глава 2
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.
— Ну что там? — Опустившись на одно колено, Василий заглянул под днище и включил фонарик. Луч выхватил из полумрака узорчатые грязные подошвы Ромкиных кроссовок. (Размер — сорок третий-сорок четвёртый; ношеные; стоптаны равномерно; на правой, ближе к носку, — пятно мазута размером с пятикопеечную монету.)
— Не-а… — послышалось наконец из-под бронированного брюха. — Ни щёлочки…
Не переворачиваясь на живот, Ромка с помощью локтей и пяток выполз на относительный простор и сел, издав при этом звук, похожий на всхлип велосипедного насоса. Наверняка опять задел макушкой броню.
— А я тебе что говорил! — сердито сказал Василий. — Какой же дурак будет люк снизу делать?
— Ну и что! — морщась и ощупывая маковку, сказал Ромка. — У автобуса же багажник — снизу…
— Багажник… — недовольно повторил Василий и поднялся с колена. Достал из кармана связку изуродованных ключей и ещё раз попробовал подковырнуть плиту бортового люка.
— Не тот, — присмотревшись, сказал Ромка.
— Чего не тот?
— Люк, говорю, не тот. Мы из соседнего выходили…
Василий ругнулся вполголоса и с неохотой глянул через плечо. Четырёхугольное жерло крайнего подъезда целилось в него из полумрака прямой наводкой. А когда выскакивали из тарелки, оно вроде бы целилось слегка вкось… Василий нахмурился и, склонив упрямую лобастую голову, снова уставился в броневую плиту. Может, и вправду не тот? По уму бы, конечно, надо было лючок пометить… Но кто ж, с другой стороны, знал, что у этой хреновины аж целых шесть люков!
— А в общем-то без разницы, — уныло заключил Ромка. — Тот, не тот… Всё равно ведь ни один не открывается.
Вместо ответа Василий засопел, сдвинул милицейскую фуражку на затылок и попробовал ковырнуть в другом месте. Бледное и как бы дышащее свечение далёких колонн еле касалось на излёте скруглённого металла, а щель была не толще карандашной черты.
— Вот ещё, чёрт, надолба! — в сердцах обругал Василий пятиэтажку, пыльной глыбой тонущую в общем сумраке. — Торчит — свет только застит!..
Странное дело: типовой многоквартирный дом — единственное здесь родное и знакомое сооружение — пугал обоих больше всего. Вот уже битых полтора часа они крутились около летающей тарелки, всё ещё надеясь как-нибудь попасть внутрь, и ни разу ни у Ромки, ни у Василия не возникло желания хотя бы приблизиться к неосвещённой жилой коробке. Оба не сговариваясь делали вид, будто пятиэтажка успела намозолить им глаза до такой степени, что на неё и смотреть не хочется.
Однако даже ограничиваясь невольными взглядами искоса, можно было заметить, что с пятиэтажкой этой явно не всё в порядке. В окнах, например, ни единого отблеска, и такое ощущение, что стёкол вообще не вставляли. И двери подъездов вовсе не распахнуты настежь, как это сперва показалось, а просто отсутствуют.
Ромка зябко повёл плечами и поспешно перенёс взгляд на шевелящуюся в полумраке широкую спину Василия. Тот всё ещё трудился над люком.
— А шомполом? — без особой надежды спросил Ромка.
— Пробовал уже, — отозвался сквозь зубы Василий, не оборачиваясь. — По диаметру не пролазит, здоровый больно…
Он нажал с излишней нервозностью и сломал ключ. Металлический язычок звякнул о броню и, отскочив, бесшумно упал во мрак. Василий пошарил лучом фонарика по искусственному покрытию из неизвестного материала, напоминающего с виду остекленевшую серую пемзу, но обломок, видимо, улетел под бронированное брюхо тарелки.
— Нет, ну ведь если бы я не кричал! — яростным шёпотом обратился вдруг Василий к плите люка. — Ведь кричал же! Про летающую тарелку! Кричал? — Он обернулся к Ромке.
Тот вроде сидел в прежней позе: сгорбившись и сцепив руки на коленях.
— Ну, кричал… — нехотя согласился он.
— Так какого же ты?..
Ромка досадливо боднул стриженой головой колени и не ответил.
Василий крякнул, сдвинул козырёк на глаза и, болезненно скривившись, в который уже раз оглядел окрестности. Похоже, кроме гигантских колонн других источников света здесь не водилось.
— Нет, — решил он наконец. — Не делом мы занимаемся. Ещё не дай бог повредим чего-нибудь…
— Что ж, сидеть и ждать?
— Сидеть и ждать. — Василий пригнулся и полез в скопившуюся под днищем темноту. Нащупав рубчатый лапоть посадочной опоры, сел и привалился к металлической лапе спиной. — Если прихватили по ошибке — так вернут, а если для чего другого…
Он замолчал, явно прикидывая, на кой пёс они могли понадобиться инопланетянам, и, судя по раздавшемуся из темноты вздоху, ни до чего хорошего не додумался.
— М-да… — сказал он наконец. — Ну ничего, Ромк! Вернут. Обязаны…
— Обязаны… — язвительно проговорил Ромка. — А может, у них здесь такой же бардак, как у нас!
— Ничего себе бардак! — возразил Василий. — Вон какой хренотени понастроили, а ты говоришь — бардак! Тут не бардак, тут порядок. Цивилизация…
Разговор прервался, и в огромном зале стало как будто ещё темнее.
— Вообще-то, конечно, всякое бывает, — не выдержав молчания, снова заговорил Василий. — В прошлом году на металлургическом штабелировщик уснул на площадке, куда ковши отсаживают… В нетрезвом состоянии, конечно… Ну и поставили на него не глядя двадцатипятитонный ковш. Так розыск объявляли — пропал человек… А ковш там ещё целый месяц стоял… — Произнеся это, Василий возвёл глаза к угольно-чёрному днищу, в котором паутинчато отражались далёкие заросли слабо мерцающих колонн. Летающая махина, надо полагать, тоже весила не меньше двадцати пяти тонн, да и вид имела такой, словно собирается здесь простоять как минимум месяц.
История о раздавленном штабелировщике произвела сильное впечатление. Ромка упёрся ладонями в покрытие и рывком подобрал под себя голенастые ноги. Встал. Вышел, пригнувшись, на открытое пространство. Телефонная трубка торчала у него из кармана, и крысиный хвост провода волочился по стеклистому покрытию.
— Так? Да? — сдавленно спросил Ромка у запертого люка и вдруг, выхватив трубку, ударил что было силы наушником в броню. Брызнула пластмасса.
— Ты что, сдурел? — рявкнул Василий.
— Откройте! Козлы! — захлёбывался Ромка, нанося удар за ударом. — На запчасти, блин, раскурочу!..
Метнул в бесчувственную плиту остаток трубки и лишь после этого малость опомнился.
— Вот только одно и можешь… — злобно заворчал на него из-под тарелки Василий. — Ломать да ломать… Ты за всю жизнь хоть одну вещь своими руками сделал?
Ромка стоял понурившись. (Рост — выше ста восьмидесяти пяти; телосложение — сутулое, худощавое; уши — большие, оттопыренные… Цвет глаз и наличие-отсутствие веснушек — не разобрать, темно…)
— Может, ещё сверху посмотреть? — шмыгнув носом, расстроенно проговорил он. — Там вроде наверху какая-то фигня торчала… Подёргать, покрутить…
Он вытер ладони о джинсы, приподнялся на цыпочки и, взявшись за покатый край летающей тарелки, попробовал за что-нибудь уцепиться. Уцепиться было не за что.
— Подсадить, что ли? — хмуро спросил Василий и, кряхтя, выбрался из-под днища.
Он присел и принял в сложенные вместе ладони Ромкину ногу. Поднял до уровня груди, подставил погон, потом упёрся широкой ладонью в тощую Ромкину задницу и затолкнул его одним движением на крышу.
— Ну что? — спросил он, отступая на шаг.
Ромка пыхтел и не отвечал — он полз на животе к центру покатого и, наверное, скользкого купола. Вскоре на фоне гигантских мерцающих колонн обозначился его согнутый в три погибели силуэт. Видно было, как он, за что-то там ухватясь, покрутил, подёргал… Василий хотел отойти подальше для лучшего обзора, но тут послышался лёгкий треск, силуэт неловко взмахнул длинными руками, в одной из которых мелькнуло что-то непонятное, и Ромка, съехав на ту сторону, с воплем шмякнулся на пол.
Когда Василий, обежав тарелку, подоспел к нему, Ромка уже сидел и потирал, морщась, ушибленное бедро левой рукой. В правой у него было (Василий включил фонарик) что-то вроде квадратного металлического зеркальца на полуметровом стержне.
— Вот, — виновато сказал он. — Отломилось…