– Потеря одноклас… – одернув себя, Светлана исправляется: – Потеря друга – очень тяжелое испытание для всех. Не только для вас, но и для школы.
– Конечно, это же вам надо трястись перед полицией и родителями, – отзывается неприметная девчонка с задней парты.
И почему они никак не дают ей договорить?..
– Очень важно высказывать то, что творится у вас на душе. К тому же вы теперь в десятом классе и два года проведете, готовясь к единому государственному экзамену. Это также дополнительный стресс. Проговаривая проблемы, мы сможем коллективно помочь…
– Что-о?..
– Это надо будет еще и со всем классом обсуждать?! – по кабинету проходит недовольный гул.
Светлана подавляет усталый вздох. Не сейчас. Она пришла работать в школу не для того, чтобы стать грушей для битья.
– Это все из-за тебя! – взрывается Демьян, тыча пальцем в Лисова. – Если бы ты держал свой поганый язык за зубами, Егор был бы жив!
– Эй, – ощетинившись, Рома поднимается, – возьми свои слова назад.
– Нет! О чем ты говорил с Егором? Это ты его…
Резкий хлопок оглушает. Вздрогнув, ученики поворачиваются к учительнице. Она держит в руке лопнувший пакет: пока эти двое переругивались, Светлана достала из сумки пищевой пакетик, надула его и со всего размаху хлопнула о доску.
– Успокойтесь, – стальным голосом велит она. – Сядьте и послушайте меня.
Лисов, раздраженно поведя губой, садится первым. Храмов нервно плюхается на свой стул.
– Вот о чем я и говорю. В вас кипит столько чувств и мыслей, но им негде выплеснуться. И когда терпение на пределе, происходят подобные инциденты, – Светлана переводит взгляд с Демьяна на Рому, потом на класс. – Ящик для анонимных писем будет ждать ваших откровений. Если вы прогуляете классный час, отправитесь к директору. Если никто не напишет писем, мы не сможем построить с вами конструктивный диалог. Вы умные ребята; не ведите себя как малыши, не умеющие разговаривать.
Светлана переводит дыхание и затягивает хвостик на затылке. Самара открывает рот, но учительница перебивает ее, пока ученики снова не устроили бунт:
– Итак: кто будет старостой?
Ученики не торопятся поднимать руки. Пауза затягивается.
– Может, ты, Де… – начинает Светлана, но ее перебивает бойкий девичий голос:
– Я хочу.
Зара поднимает руку и встает. Выходит к доске, поворачивается к классу.
– Если никто не против, я буду вашей старостой, – предлагает Сухудян.
– Ты ваще кто? – подает кто-то голос с задних рядов.
– Я – Зара Сухудян, рада познакомиться. – Она шутливо изображает книксен, чем вызывает смешки в классе и разряжает обстановку.
Светлана улыбается. Непрошибаемая ученица подходит лучше всех.
– Раз возражений нет, поздравляю, – похлопав в ладоши, она вызывает вялые аплодисменты от нескольких учеников в классе. – Вы свободны. Подумайте над тем, что вас тревожит.
Шумят стулья, парты, скрипят подошвы о линолеум. Гулкий ручеек учеников вырывается из кабинета в коридор.
– Лисов, задержись, – бросает как бы невзначай Светлана, выкидывая лопнувший пищевой пакет.
– Чего вам? – Рома садится за первую парту, облокотившись на нее и держа в свисающей руке рюкзак.
– Как твое лицо?
– Не вспоминал, пока вы не спросили.
– Не хочешь поговорить о том, что произошло на линейке?
Лисов недоверчиво прищуривается.
– Вы ко мне че, в друзья набиваетесь?
Светлана невольно усмехается его враждебности и прислоняется бедром к учительскому столу. На сегодня у нее закончились силы и без опоры она просто сядет на пол.
– Прежде всего я взрослый человек, а еще твой учитель, и как член общества я заинтересована в том, чтобы ты не боролся с проблемами в одиночку.
Лисов вскидывает брови, а она продолжает:
– Я почти ничего о тебе не знаю, и поэтому я, можно сказать, чистый лист. Только от тебя зависит, как я буду к тебе относиться.
– Да вы все сговорились, че ли… – бормочет он, откидываясь на спинку стула. – Почему всё всегда зависит от меня? Я, блин, просто хочу отсидеть два долбаных года и свалить куда-нибудь, где обо мне никто не слышал.
– Бегством от проблем спасаются только трусы. Мне показалось, что ты не трус.
Он поднимает на нее глаза, полные холодного гнева. Таких ясных глаз Светлана не видела с тех пор, как сама сидела на школьной скамье. Этот мальчишка все понимает, но зачем-то играет не свою, а чужую роль.
– Можете считать меня кем угодно, – спокойно говорит Лисов, поднимаясь и закидывая лямку рюкзака на плечо. – Я пошел.
Глядя ему в спину, Светлана прикладывает руку ко рту:
– Главное, кем себя считаешь ты, Рома.
Он выходит из класса, задев дверь. Со скрипом она, подгоняемая сквозняками, прикрывается. Вместо того чтобы достучаться до разума ученика, Светлана сама же его закрыла.
9. Рома
В первый же день учебы Рома обнаруживает нацарапанные на парте оскорбления. Одноклассники с презрением посматривают на него, в открытую осуждают, а особо смелые швыряют скомканную бумагу. Не привыкший к такому обращению, Лисов закипает к третьему уроку:
– Да хватит!
– А то что? – Самара, подкидывая в руке очередной смятый комок, с вызовом вздергивает подбородок. – Ты издевался над нами многие годы, а как попал на другую сторону, так сразу «хватит»?
Ремизова единственная из девчонок, кто не боится говорить резкие вещи не только Роме, но и другим ребятам постарше. За это ее уважают ребята, но недолюбливают одноклассницы. Если бы она была парнем, Рома бы выяснил с ней отношения в хорошей драке.
– Знаешь, Лисов, – Самара покачивается на стуле, – я в своей жизни никогда такого убожества, как ты, не встречала. Скажите ж, ребят?
– Да-да, мы тоже не встречали, – поддакивают парни, которых Рома еще не знает.
– Никто из нас тебя не уважает, – Ремизова смотрит на него с насмешкой.
– А мне и не нужно ваше уважение, – фыркает Рома.
– Это тебе так кажется. Без уважения трудно стать полноценным членом общества. А тебе ведь этого так не хватает? – Самара наигранно вздыхает и качает головой. – Такие отбросы, как ты, должны быть там, где им место.
– И где же?!
– На шконке.
Со звонком в класс заходит Светлана Александровна, прервав перепалку. Рома неотрывно глядит на Ремизову. Она крепкий орешек: не моргает, не отводит глаза. Лисову приходится сдаться, когда его вызывают отвечать. Он нехотя встает и идет к доске.
– Я продиктую тебе пару предложений, а ты записывай, – говорит учительница.
Голова Ромы возвышается над выключенной лампочкой. Он берет мел, приседает и чуть нагибается, чтобы записывать под диктовку. «Доски рассчитаны на обычных детей, а не на переростков», – так ему однажды сказал кто-то из учителей, когда он пожаловался на затекшую шею.
Рома выводит размашистым кривым почерком: «Махнатые сизые туче словно расбитая стая изпуганых птиц ниско нисутся над морем. Пранзительный реский ветер с акиана то збивает их в тёмную сплашную масу то словно играя разрывает и мечит громасдя в причудлевые ачертания»[2].
– Ой-ой, Рома… – разочаровывается Светлана Александровна.
Лисов кладет мел в подставку и возвращается на свое место.
– Неудачник! – выдает Демьян.
– Храмов, без оскорблений, – делает ему замечание учительница. – Рома, задержись после урока.
Одноклассники перешептываются и по очереди пишут на доске под диктовку. Рома остро чувствует, что потратил слишком много времени на прогулы. Обычно ему ни перед кем не бывает стыдно, он не привык извиняться, но в этом году все изменилось. Теперь Лисов стыдится самого себя. Простейшие правила русского языка выветрились из памяти.
Рома нервно крутит в руках карандаш: сжимает то в одной, то в другой, то обеими; катает между потеющими ладонями, касается грифеля, щупает резинку, прячет под длинными пальцами. Нервозность не проходит.
Всю его прежнюю жизнь можно описать одним словом: «Позор».
Резкий хруст, больше похожий на щелчок. Разломившийся в сжатых пальцах карандаш крошится на парту.
Самара подается в сторону Лисова и шепчет:
– Ты как этот никчемный карандаш. Тебя так же легко сломать, да?
Те из одноклассников, кто ее услышал, гнусно смеются.
Рома отворачивается к окну и поднимает глаза вверх, чтобы не дать слезе скатиться. Нет, он не сдастся так легко и уж тем более не позволит им сломить его. Некоторые периоды в жизни нужно просто перетерпеть.
Раньше на его месте были все остальные. Самара училась с ним с пятого класса, и хоть он много прогуливал, иногда они сталкивались в коридорах. Однажды, догоняя кого-то, он со всего размаху врезался в Ремизову. Она упала и сильно ушибла колено. Не извинившись, Лисов лишь глянул на нее и побежал дальше. Из-за этого Самара долго хромала и пропустила соревнования по волейболу, где она была одним из сильнейших игроков. Рома слышал об этом, но не обращал внимания. Теперь же ее грубость он счел справедливой расплатой за нанесенный ущерб.
– Рома, у тебя действительно проблемы с русским языком или ты притворяешься? – Светлана Александровна сидит напротив.
– А вы как думаете? – бесцветно спрашивает он.
– Я могу тебе помочь…
– Знаете, я лучше пойду, – Лисов протягивает руку. Замешкавшись, учительница не сразу вспоминает про дополнительные задания. Суетливо сгребает распечатки и отдает ученику. – Вам не стоит тратить на меня время.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я раздолбай. Мне неинтересны оценки, я хочу просто пережить школу. – Поправив лямку рюкзака на плече, Рома уходит из класса, бросая через плечо: – До свидания.
Внимание молодой учительницы похоже на рыбью кость: вроде приятно, когда ешь, но когда глотаешь ее, царапает горло.
В начальных классах задания давали легкие, поэтому Лисов без труда решал примеры и даже почти не ошибался в словах. За полученные пятерки мама гладила его по голове и в конце четверти водила в кино или дарила что-то, о чем он страстно мечтал. С появлением в расписании физики и химии в Роме проснулся интерес к точным наукам. Он без труда щелкал примеры и задачи, заданные на дом. Но стоило кому-то из учителей вызвать его к доске, как он терялся и отказывался отвечать. К тому моменту он уже приобрел репутацию местного хулигана и задиры, и ему не хотелось, чтобы кто-то просек, что на самом деле он умный. Исключением стала история, в которую Лисов влюбился, когда открыл подаренную мамой энциклопедию. Древние цивилизации, мифы, культуры и религии так увлекли его, что на следующие дни рождения он просил у мамы только энциклопедии и сборники древних мифов. Читал он много, а практиковался мало, отсюда и пошли плохие оценки и незнание русского языка. Однако сам Рома иногда подозревал: всему виной его безалаберность и невнимательность. Как-то раз Михаил Сергеевич подозвал его и спросил: «Как так вышло, что контрольные ты пишешь на пятерки и четверки, а у доски всегда получаешь два?» Лисов тогда пожал плечами: «Само выходит». С тех пор завуч его к доске не вызывал, но пристал