Наталья СапунковаРаздвоение личности
У Регины Дымовой не получалось свести баланс. Вот не получалось — и все тут. И вообще, день не задался — столько всего навалилось. И компьютер с утра сломался, и у калькулятора нижние клавиши западать стали — как прикажете работать? Вот именно.
Домой бы сейчас. Посидеть у телевизора и помолчать.
Вот раньше все получалось сразу. Она никогда ничего не упускала, и считала, как электронно-вычислительная машина, даже в те незапамятные времена, когда компьютера у них в помине не было!
Еще раньше трава была зеленее, дни — длиннее, шоколад вкуснее, и мороженое тоже, и мужчины вокруг были без животиков, и вообще, практически все — приятные и веселые молодые люди.
Сейчас все не так. Сейчас…
Еще, говорят — кризис. В ее возрасте у всех бывает кризис. Что это за зверь такой, никто толком не знает, но на него можно списать все. Когда сестра Вероника в прошлом году, проводив мужа в командировку, вдруг все бросила, поручила дочку маме и укатила на две недели в Сочи, причем в гордом одиночестве, это тоже был кризис. Вероника — сложная, тонкая, творческая личность. Ей надо было побыть одной. Разобраться в себе. Отдохнуть, наконец. Плохо ей, Веронике!
Конечно, где же еще побыть одной и разобраться в себе, как ни в Сочи в разгар сезона? Правда, сестра рассказывала, как убегала к морю рано утром, выбирала места самые глухие и безлюдные, любовалась морем и небом и фотографировала чаек. Регина попросила показать фотографии, интересно же. Вероника пообещала, но так и не показала.
Мама тогда даже заболела — давление поднялось. Беспокоилась, как ко всему отнесется Виталик, Вероникин муж, и что, вообще, у них случилось? И что-то будет? Регина, она просто недоумевала. Почему дорогой сестренке вечно всего не хватает? Дочка замечательная, муж — по настоящему классный мужик, и еще ей не надо сидеть на работе с восьми до пяти!
Получилось так: Виталик примчался к родителям с тортом и цветами и долго объяснял им, как он любит Веронику, как ценит ее как женщину и друга, и мать своей дочери, разумеется, и так далее, и так далее. Регина тоже там была и все слышала. И думала только — вот это да. Ничего себе. А если бы это она сбежала в Сочи?
Исключено. С ее Иваном такие номера выкидывать — потом не расхлебаешь.
Было, правда, кое-что, из-за чего Виталик сразу начинает переживать и мести хвостом. Было ужасно. Виталик всегда боялся расстраивать Веронику, потому что однажды она, испугавшись его нелюбви, перерезала себе вены. Вероника тогда была беременна дочкой Сонечкой, которой сейчас четырнадцать. Психиатр так и объяснил — психоз беременной. Гормональный удар. И бывает же такая галиматья на свете. Кажется, Виталик действительно был в чем-то виноват, то есть, причину Вероника не придумала, просто отнеслась ко всему чрезмерно — из-за гормонального удара.
Но, все равно — Виталик любит Веронику. Все позволяет. Все прощает. Ни в чем не отказывает.
Правда, а как все вышло бы, если бы она, Регина, сбежала в Сочи?
Захотелось плакать. А калькулятор показал число, которое опять никуда не годилось. Регина со злостью нажала “сброс” и шмыгнула носом.
Почему она должна считать на этом калькуляторе? Почему их паршивый компьютер ломается так не вовремя? И вообще, почему у них тут стоит это старинное барахло, которое все время ломается, когда на дворе уже двадцать первый век?
— Да потому что вас устраивает. Если не нравится, перестаньте так хорошо работать на морально устаревшей технике.
Регина удивленно посмотрела на компьютер в углу. А как на нем плохо работать? Там стоит программа, которой им, в принципе, достаточно, чтобы работать. То есть, получается — да, их устраивает. Когда не ломается.
Она вздохнула, и опять принялась считать.
Опять не то.
— Подруга, ты меня уже укачала. Третий раз прибавляешь там, где надо вычесть, — очень отчетливо сказал кто-то рядом с ней.
Рядом, очень близко. Голос прозвучал прямо-таки у нее в голове. Регина вздрогнула, и опять огляделась — никого, конечно. Все уже домой ушли.
А голос продолжил:
— Видишь число 2435? Вычти его два раза из итоговой суммы. Получается? Нет, нет, больше не проверяй, я этого уже не вынесу. Все зер гут. Утром начисто напишешь. Кидай эту муру в ящик, и пошли на воздух.
Регина послушно сложила в ящик стола бумаги и калькулятор, и принялась собирать сумочку.
“Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо”.
На улице холодно, но — весна! Острый, пьянящий воздух освежал не только легкие, но и измученные за день мозги. Вот, уже с головой что-то творится. Она устала, устала она! Ей все на-до-е-ло!!
Ну и что? Некому же больше работать. Леночка на больничном. Она больная, несчастная и мать-одиночка, и еще она какая-то родственница начальника. Толку от нее — чуть. Аделаида Степановна на больничном, только что операцию перенесла. Да ей и на пенсию скоро. Елена Васильевна, начальница, в отпуске — внук родился. Вот Регина за всех и пашет, а у нее зато прибавка к зарплате — ого-го, какая большая!
— Ты же согласилась, моя хорошая. Не нравится — не соглашалась бы.
Регина кивнула — ну, да, согласилась.
“Зер гут”, кстати, что такое? Определенно, много раз слышала.
— Лахудра, — опять сказал кто-то, но как-то грустно, по-доброму даже. — Хоть бы причесалась перед выходом. Ты же, пока сидела и страдала, все прическу себе истрепала, у тебя на голове гнездо воронье.
Регина вздрогнула, посмотрелась в ближайшее стекло — это оказались огромные окна закрытой парикмахерской. Ничего, конечно, не увидела, лишь некий смутный силуэт. Но не может быть, чтобы лахудра, и чтобы гнездо воронье! К тому же она еще и в капюшоне, так что откуда гнездо?!
Позвольте. А кто это сказал?
Дома вкусно пахло жареной картошкой. Мужчины вполне могут быть самостоятельными, особенно когда кушать хотят, и по телевизору футбола нет. Регина громко хлопнула дверью и объявила:
— Я дома!
И насторожилась. В воздухе витали не только вкусные запахи, но и еще что-то. Напряжение какое-то. А ее семейство — муж Иван и сын Сережка — распределилось по разным углам комнаты. Если бы все было в порядке, они бы сейчас сидели на кухне и ели картошку.
— Ну, давайте, рассказывайте. Что случилось?
Сын скромно промолчал. И это было плохо, потому что он у них по натуре не молчун, и не слишком скромный.
— Да ничего, мать, страшного. Сходишь завтра в школу к своему оболтусу, и все дела, — заявил Иван.
У него был только “сынуля” и “молодчина”. “Оболтус” всегда доставался ей. Однозначно.
— Классная болеет, так что тебя Корнелия вызывает, — торопливо сообщил Сережка, который еще надеялся, что все кончится достаточно быстро и более или менее спокойно. Что все кончится совсем быстро и совсем тихо, он не рассчитывал.
Но зря он сказал про Корнелию, про завуча, то есть. Классная — это бы еще ладно…
— И что же на этот раз?
— Так, ерунда. Девицу одну к стулу приклеил, — хмыкнул муж.
Если судить по его виду, он не сердился, он скорее забавлялся, еще, может быть, недоумевал немножко.
Значит, им хаханьки, а ей завтра в школу тащиться, с завучем беседовать?..
— Так таки и приклеил? Взял клей и приклеил, да? — уточнила Регина, усаживаясь на диван, и потихоньку закипая.
Между прочим, проблем у нее хватало и без приклеенных девиц, а чтобы пойти в школу, придется отпрашиваться и ехать через весь город. А ей нужно в налоговую, к примеру, а их инспектор — тот еще тип, с язвой и мерзким характером — одно вытекало из другого. И вот, пожалуйста, еще Корнелия Ивановна.
— Ну, да, — подтвердил Иван. — И очень хорошо приклеилась, отодрать не могли. Ты чем хоть клеил, олух малолетний, просвети отца — так, для общего развития?
Он еще и насмешничает. Конечно, ему завтра в школу не идти.
— Какая разница? — не без гордости ответил Сережа.
— Идемте ужинать, — взмолилась Регина.
Это было самое разумное. Она голодная, и мечтает о жареной картошке. Она не готова выслушивать все это, и адекватно реагировать.
— Идемте-идемте, — с готовностью согласился муж, но тут же безжалостно продолжил:
— В чем, собственно, проблема… Платье погибло. За двести долларов, кажется. А может, и четыреста, я не понял. Не смогли его целиком от стула отклеить. Так что вот, мать, возместить придется.
— Двести долларов? Или четыреста?.. — медленно повторила она, осмысливая информацию. — Это что, теперь в таких платьях в школу ходят?
На Регину все еще влияли заблуждения собственной юности, насчет того, что девочкам следует одеваться скромно. Мальчикам тоже. В школу особенно.
— Было бы платье, почему не сходить? — заметил Иван.
— Да откуда же я знал, сколько оно стоит? Тряпка, она и есть тряпка! — пробубнил сын виновато.
Регина как раз отложила деньги на новый костюм и туфли. И вот теперь все летело к черту, потому что сыночку вздумалось пошалить, видите ли. Нет, она прекрасно понимала, что чисто из педагогических соображений надо не терять голову. Но не могла не терять. Была не в состоянии.
Все правильно. Кого сейчас удивишь платьем за шесть тысяч рублей, за двенадцать тысяч, или даже за все двадцать? С чего это она вздумала сомневаться? С того только, что она сама не ходит в таком на работу?
— У тебя совесть есть, скажи, есть? — в сердцах сказала она. — Подумай еще о девочке. Платье — это раз, а два — в какое положение ты ее поставил? Зачем? Ты головой думать когда-нибудь будешь?..
— Мам, ты послушай, я все объясню!
— Да что тут объяснять?! — она говорила куда громче, чем следовало.
Ей хотелось кричать на Сережку, что бы до него, наконец, дошло. Ей хотелось кричать долго и громко!
И она стала кричать, что-то. Какие-то правильные слова. А Сережка, пользуясь любой ее паузой, принимался, что-то ей объяснять, до нее не доходило, что именно.
Иван покачал головой и ушел на кухню. Хоть бы не уходил, хоть бы…