- В кого стреляли?
Тот скривил в ехидной улыбке губы:
- В твоего комиссара. Понял?
- У, гад! Иуда! - Козлов затрясся, рванул вверх связанные руки.- На виселицу тебя, изменник!
Кожанка снова хихикнула:
- Опоздал, браток, с виселицей. Придется нам с тобой поменяться местами,- полицай выпрямился, надвигаясь на связанного Козлова широкой грудью, скривил брезгливо губы.- Придумал бы я для тебя, красный командир, что-нибудь поинтереснее, расписал бы вдоль и поперек перочинным ножичком… Да жаль, приказали живого доставить. Что ж, доставим. Они в этом деле тоже неплохие мастера. Получше вашего брата расписывают…
Глава вторая
Доставить живого… А зачем? Чтоб лично казнить? Немецкой рукой затянуть на русской шее петлю? Или еще для чего-нибудь? Получили бы, гады, удовольствие, да жаль - и связан, и кобура пуста. Пистолет ТТ в кармане у главаря. Твой пистолет.
Русские ведут русских. Ведут, скрутив за спиной руки, окружив усиленным конвоем. Опять вражеское кольцо! Только теперь не отгородиться от него ни зарослями чакана, ни вонючей жижей. Его ощущаешь на каждом шагу. Оступился - крепкий подзатыльник. Отстал на метр - пинок сапога. И ни слова. Русские пе говорят с русскими.
Привалы редки. Первая ночевка в каком-то заброшенном сарае, под замком. И опять Козлову не до сна. Как быть? Себя ни капельки не жаль, а вот Галю, всех остальных… Молодые, добрые, хорошие… Как выручить их?-Что посоветовать? Если гитлеровцы услышат, что они партизаны из соединения Дедушки,- не уцелеть никому.
После захвата партизанами Дорогобужа в город вошли части кавалерийского корпуса генерала Белова. Партизанское соединение было переформировано в стрелковую дивизию. Всем выдали армейскую форму. И на Козлове тоже форма. В малиновых ромбиках петлиц - по два кубика, на рукавах гимнастерки - золотистые, в две узенькие полоски нашивки. Значит, и говорить надо так: из корпуса Белова. Отстали от своих частей, не успели вырваться из окружения…
Из окрестных лесов вывели еще несколько таких же групп: полицаи выслуживались. А потом на станции Сафоново немцы погрузили пленных в товарные вагоны-теплушки, оплели колючей проволокой окна, заколотили досками двери. По тамбурным площадкам встали автоматчики, на хвостовом тамбуре - с двумя овчарками. Довезли до Вязьмы. Мужчин загнали в разрушенное бомбежкой четырехэтажное здание с провалившимися потолками, вырванными взрывной волной окнами и дверьми, опаленными до черноты кирпичными стенами. Женщин поселили отдельно: в бараке. И сразу приступили к делу. Полицаи водили к лагерному начальству до одному,
Козлов! - выкрикнул полицейский, неожиданно появившись в проеме двери.- К коменданту!
Дощатый, наскоро сколоченный барак, просторный, кое-как обставленный кабинет, за столом - офицер-немец. Лицо жирное, лоснящееся, глаза холодные, неживые. Взглянул на вошедшего вслед за Козловым фельдфебеля, медленно, выделяя каждое слово, сказал по-немецки:
- Переведите ему: будет врать, повесим или расстреляем.
Фельдфебель перевел.
- Нам известно,- продолжал с прежней суровостью гитлеровец,- вы есть советский комиссар: Это так?
- До комиссара^ мне далеко,- ответил Козлов,- не дорос. Разве господин офицер не видит, что в моих петлицах только по два кубика?
Фельдфебель открыл рот, чтобы перевести эти слова, но офицер нервно взмахнул рукой. Он и без перевода понял, что сказал ему русский командир. Чересчур свободно держится он на допросе, не проявляет ни страха, ни покорности. Щенок! Офицер передернул плечами, скривил губы.
- Так кто же ты есть?! - заорал он, вскочив.
- Лейтенант Красной Армии.
Гитлеровца словно окатили кипятком:
- Вашей армии больше не существует. Она разгромлена. Ей капут!
- Кто же тогда погнал вас от Москвы?
Фельдфебель поперхнулся. Он слишком хорошо знал своего господина, чтобы переводить столь дерзкий ответ. Хотя судьба русского офицера его ничуть не волновала - за год войны привыкнешь ко всему,- тем не менее ему не хотелось, чтобы этот еще очень молодой человек уже сегодня расстался с жизнью. Фельдфебель и не подозревал, что самому Козлову было сейчас все равно… Пока не избили до полусмерти, пока он в состоянии мыслить и говорить, он ни за что не унизят себя перед врагом.
Кровь, прилившая было к лицу коменданта лагеря, вдруг отхлынула. Он побледнел, снова, по своему обыкновению, скривил губы и, нервно дернувшись, грохнул кулаком по столу.
- Ты есть комиссар! - теперь из его рта летела слюна.- Комиссар!
- Вы, господин офицер, наверное, здорово напуганы комиссарами?..
- Молчать!
- Победитель, а нервничает,- пожав плечами, сказал Козлов фельдфебелю.- В каждом русском видит комиссара.
- Что он там говорит? Я приказал молчать!
Если бы в эту минуту в комнату не вошел еще один офицер, комендант лагеря разошелся бы всерьез. Но тут он внезапно притих.
Вошедший внимательно посмотрел на Козлова и, остановившись в углу комнаты, молча опустился на стул. Он, вероятно, не был прямым начальником коменданта лагеря, однако и не подчинялся последнему. Его, неизвестное Козлову, служебное положение явно стесняло коменданта и вынуждало быть в обращении с допрашиваемым более .сдержанным.
Собственно, допрос и не возобновлялся. Гитлеровцы без слов поняли друг друга. Пленный русский представлял для одного из них особый интерес.
- Вам нечего бояться,- сказал вошедший, не прибегая к помощи переводчика,- Господину обер-лейтенанту поручено выявить комиссаров совсем не для того, чтобы их тут же повесить. Вас запугали большевики, они каждый день твердили вам о нашей жестокости. Не так ли?
Он говорил по-русски очень правильно, с той сравнительной легкостью, которая приходит после длительных упражнений. Кто он и зачем изучил русский язык? Козлову казалась подозрительной его неожиданная мягкость. Стелет? Для чего? Что ему нужно? Почему и этот обер-лейтенант - такой вежливый, тактичный - хочет знать, не был ли он комиссаром?
- Вам лучше меня известно,- холодно ответил Александр Иванович,-что делают ваши люди с комиссарами. Их не просто вешают, не просто расстреливают…
Козлов ожидал, что и этот гитлеровец взорвется. Но удивительное дело - обер-лейтенант слушал его с необъяснимым спокойствием.
- Прошу вас, господин Козлов, ответить мне честно… Если вы были комиссаром, мы направим вас в другой лагерь. Только и всего. Слово немца.
- К сожалению, я не был комиссаром. Я командовал подразделением в корпусе генерала Белова.
- А чем подтвердите?
- Здесь, в лагере, моя жена…
- Жена? - удивился гитлеровец.- Как она сюда попала?
- Нас взяли вместе.
- Вы служили в одной части?
- Да… Галя - военный фельдшер.
Обер-лейтенант оживился.
- Что ж, это очень интересно. Очень… Если хотите знать, это даже может решить вашу судьбу. Не потому, что жена подтвердит ваши показания. Она покажет только то, что выгодно мужу, и мы не круглые дураки, чтобы ей верить…
При этих словах комендант, начинавший допрос, встал и быстро вышел. Фельдфебелю ничего не оставалось, как последовать за своим шефом.
- Итак, вы здесь с женой? - продолжал обер-лейтенант.- Каким образом очутились в плену?
- Вы еще спрашиваете!
- Но я тут ни при чем. На меня не сердитесь,- обер-лейтенант развел руками, сочувственно вздохнул.- Война есть война. Сильный побеждает, слабый сдается…
- Пока еще не ясно, господин офицер, кто из нас слабый,- Козлов и впрямь начинал злиться.- Война далеко не окончена. Что касается плена, то не тешьте себя мыслью, что я поднял перед вашими солдатами руки…
- Этого я не думаю. Вы, господин Козлов, не трус. Сразу видно. К тому же вы служили в кавалерийском корпусе, совершившем, насколько мне известно, смелый рейд по нашим тылам… Вы чем командовали там - ротой, взводом?
- Я работал в штабе,- соврал Козлов,- помощником начальника штаба по разведке. В районе Дорогобужа наша часть была разбита. После неудачной попытки прорваться через линию фронта я попал в плен…
По лицу обер-лейтенанта легкой тенью скользнула улыбка.
- Не верю,- сказал он, поджав нижнюю губу.- Не верю… Все это вы сочинили. Красиво придумали. Но вы мне нравитесь. И я мог бы помочь вам. К сожалению, здесь я не начальник. И поэтому я не могу обещать вам наверняка. Но все возможное постараюсь сделать.
«Куда я попал? - думал Козлов.- Кто он - нацист или антифашист? А если это немецкий коммунист в офицерском мундире? Подпольщик? Нет, нет. Здесь что-то другое!»
А тот продолжал:
- Курите?
Козлов кивнул.
- Хотите сигару? Или предпочитаете сигарету?
- Все равно.
Обер-лейтенант раскрыл портсигар с сигаретами, протянул зажигалку.
- Вы голодны?
- Во всяком случае, не сыт.- Козлов начинал осваиваться с обстановкой. Ему становилось ясно, что гитлеровцы замышляют что-то. Но что именно? Рассчитывают получить от него сведения о сражавшихся под Дорогобужем частях? А для чего? С какой целью? Ведь это уже пройденный этап…
- Покушать я вам организую, - сказал обер-лейтенант, вставая. Он подошел к полевому телефону, кому-то позвонил. Тут же в комнату вбежал солдат.
- Принесите этому русскому обед,- распорядился офицер по-немецки.
- Яволь, герр обер-лейтенант,- ответил солдат, выслушав приказание, и, лихо щелкнув каблуками, вышел.
Он вернулся с двумя котелками - в одном был горячий, дымящийся суп, в другом - макароны с мясом. Поставил котелки на стол и удалился.
- Кушайте, пожалуйста,- любезно предложил Козлову обер-лейтенант. Сам же отвернулся к окну, словно там, во дворе лагеря, что-то привлекло его внимание. Скорее всего, он был занят своими мыслями и не замечал ни этих страшных кирпичных коробок на месте домов, ни бесцельно бродивших по двору людей, участь которых была известна ему заранее. Предложив русскому обед, обер-лейтенант выиграл время, так необходимое сейчас. Прежде чем сделать следующий шаг, он должен был все взвесить. Решительно все. Ему не хотелось попасть впросак.