Пехотный командир был понимающим человеком. Уже через несколько минут по одному, по два пехотинцы стали отходить на свою вторую линию.
— Все? — спросил я через некоторое время.
— Все, — ответили мне.
Я вернулся на пункт. Можно было начинать пристрелку, но оставалась невыполненной еще одна задача. На пункте, как я уже сказал, нас было четверо. Не очень крупное подразделение, но и его следовало рассредоточить.
Мы будем находиться не только под обстрелом финских снарядов и пулеметов, но и под своими снарядами. Если одного убьют, вести огонь должен другой. Стало быть, надо разместиться так, чтобы прямое попадание снаряда не могло вывести из строя сразу всех. Мы расположились на расстоянии 15 метров друг от друга. На самом удобном месте, с которого был виден пригорок, лег я сам, вправо от меня, ближе к пехоте, лег разведчик, слева — телефонист, еще дальше, на фланге — пулеметчик. Пункт был готов к открытию огня.
Репер для переноса огня нужно было найти за целью и начинать стрельбу с перелетов. Всякий иной метод, например попытка вести огонь сразу на поражение, был бы непростительно легкомысленен. Я подал первую команду, зная заранее, что снаряд разорвется в 500–600 метрах за целью. Так оно и случилось. Медленно, отделения к делению, я приближал разрывы к пригорку.
— Левее 0-02, — говорил я. — Прицел… Огонь!
— Выстрел! — отвечали мне с огневых позиций.
На сосновой ветке передо мной лежал секундомер. Около 20 секунд снаряд летел к цели. Было время нырнуть в окоп, вплотную прижаться к земле. И вот он проносился над нами с глухим ворчанием, сметая с деревьев снег, и разрывался. Осколки свистели вокруг, и сосновые ветви падали в снег.
Я подвел разрывы вплотную к доту. Наводка была исключительно точной. Ни один из снарядов не разорвался ближе, чем в сорока метрах от нас.
Заботясь о людях и о самом себе, я проявил оплошность. Удалил от себя телефониста и был вынужден громко подавать ему команду. Нас слышали в доте. По крайней мере, до нас доходили крики финнов. Через несколько минут вражеские орудия начали нас обстреливать. Это было неприятно.
Тогда мы стали временно умолкать. Стреляли 5-10 минут и вдруг переставали вести огонь. Финны думали, что разгромили нас, и также прекращали стрельбу. Тогда мы открывали огонь снова. Так продолжалась эта дуэль наших тяжелых гаубиц с финскими пушками. Дот огня не вел. Как потом оказалось, он был фланкирующим и не имел амбразур в нашу сторону. Из соседнего дота не видели нас за деревьями.
Через 15–20 выстрелов первый снаряд попал в дот, рикошетировал, разорвался в стороне, но все же свалил одну из росших на доте сосен. Еще через несколько минут снаряд сорвал «подушку» дота. Справа пошла пехота, но залегла. Дот открыл огонь. И вот, наконец, снаряд разорвался прямо на куполе. Из дота бегут финны. А мой пулеметчик за деревьями их не видит. Еще одна оплошность. Сразу же, только выбежав, финны снова проваливаются под землю. К доту, как выяснилось позже, был проведен глубокий ход сообщения. А ведь если бы мы предусмотрели это раньше, наш пулемет скосил бы врагов в самом начале их бегства.
Мы вернулись на батарею и улеглись спать.
21 февраля началась артиллерийская подготовка. Через четыре часа она кончилась, пехота пошла. Но не пройдя и километра, легла снова. Сзади первой линии дотов у финнов была вторая, еще более сильная, еще лучше замаскированная.
Мощные долговременные огневые точки здесь были созданы по лучшим французским образцам. Огневая разведка их с дальнего расстояния не дала ощутительных результатов, да и не могла дать. Мы не знали, где они расположены. Надо было не только разрушать, но и находить эти чудовища. 24 или 25 февраля лейтенант Тарасов, ныне Герой Советского Союза, первым вывез свое тяжелое орудие для стрельбы по доту прямой наводкой. 26 февраля такой же приказ получил я.
— По какому доту вести огонь? Куда вывозить орудие? — спросил я старшего командира.
Он ответил, что предоставляет батарее самую широкую инициативу.
— Стрелять хочется всем, — сказал он, — но стрелять по доту прямой наводкой будет тот, кто обнаружит его. Понятно, товарищ старший лейтенант?
Да, понятно. Я взял с собой младшего лейтенанта Мордасова, приказал трактористам приготовить два лучших трактора, проверить орудия и опять ушел в разведку.
Слово «ушел» никак не определяет способа нашего передвижения. Мы собственно не ползли, а извивались ужами где-то между снегом и землей. Так мы пролезли надолбы, «подошли» к проволоке, огляделись по сторонам — никаких признаков дота не было. Спокойные и одинаковые виднелись то тут, то там бугорки, камни, сугробы. Снег набивался за шиворот, а особенно в валенки. Потом я уже приспособился — сверх валенок надевал еще одни штаны. Проволока казалась бесконечной.
И вдруг, на наших глазах один из снежных сугробов, безобидных на вид, повернул свою верхушку, осыпая снег. Мы даже и не думали о том, что финны повертывают башню дота, может быть разглядев наше приближение. Цель была найдена, вот в чем все дело!..
В 300 метрах от дота одно из моих орудий встало на открытую позицию. Мы вывезли его в ночь с 26 на 27 февраля. Саперы, по пояс в снегу, работали целый день и часть ночи, прокладывая дорогу тяжелым тракторам. К утру все было готово.
Опять приходилось итти к пехоте. Я уже не хотел выпустить на этот раз гарнизон дота.
Командир батальона встретил меня недоверчиво. Несколько дней подряд вели артиллерийские полки огневую подготовку атаки. Но каждый раз, когда пехота поднималась для броска, ей приходилось залегать под жестоким огнем. Все было вокруг изрыто воронками от наших снарядов, а доты жили.
Надо было как-то убедить товарищей в том, что никакая сталь, никакой бетон не выдержат наших снарядов. На огневую позицию я пригласил с собой начальника штаба батальона. Не помню сейчас фамилии этого лейтенанта. Мы пришли. Наводка была уже закончена.
— Огонь!
Первый же снаряд попал в левый край снежного сугроба, и, когда улеглись обратно на землю осколки камня и тучи песка, мы увидели, что сугроб почернел, под снегом появилась глянцевитая стальная стенка, рухнуло дерево, что росло на сугробе, и наружу вылез смотровой купол.
Финны даже не успели организовать огня по нашей открытой позиции. Второй снаряд пронесся мимо, в каких-нибудь двух метрах, но третий ударил в основание купола, и мы увидели, что его огромная стальная толща развалилась, словно расколотая гигантским топором.
Я оглянулся на начальника штаба батальона. Он стоял, подавшись вперед, напряженный, словно окаменевший. Многое он видел, но вот этого не приходилось.
— Добре? — спросил я.
— Здорово, — сказал он. — Очень здорово. Хватит.
Но я уже имел опыт борьбы с этими коробками. Даже с виду уничтоженный дот, разделенный на отсеки, может еще жить и вести успешную стрельбу по наступающей пехоте. Дот нужно было занять. Я предложил командиру батальона начать движение к доту с фланга. Пехота поднялась. Дот молчал. Но мы продолжали стрельбу. Вот отвалился железобетонный угол с правого края, лопнула напольная стенка.
— Хватит… Куда вы… Довольно! — говорил мне начальник штаба батальона.
Я продолжал вести огонь. Пехота залегла недалеко от дота, на расстоянии короткого, энергичного броска. Последний снаряд. Бросок. Дот занят. Казалось, что мы снесли его с лица земли. Но когда наши славные пехотинцы проникли в глубокие отсеки, они нашли там двух контуженных финнов и спаренную пулеметную установку.
Герой Советского Союза старший лейтенант С. ГоворовБоевое содружество
Вспоминая о боях на Карельском перешейке, я часто думаю, как велика роль совместных действий танкистов и пехоты. Именно тесный контакт с пехотинцами, дружная, согласованная работа с ними позволили нам успешно решать боевые задачи и при наступлении на Пиенперо и при штурме высоты 10,7.
Болото в районе местечка Пиенперо, не замерзавшее даже в самые суровые морозы, и гранитно-бетонные надолбы, расставленные в четыре ряда, исключали возможность развертывания танков. Между тем как раз здесь белофинны оказывали самое яростное сопротивление. Трижды наши бойцы поднимались в атаку и трижды под ураганным огнем врага вынуждены были залечь.
Приказ говорит коротко и ясно: во что бы то ни стало танки должны очистить путь пехоте и своим огнем прикрыть ее действия. Продумав обстановку, я приказал лейтенанту Селянкину разбить бетонные надолбы выстрелами из танковых пушек. Тем временем остальные танки должны были с помощью пехоты сковать огневые точки врага, мешавшие выполнению нашей задачи.
Лейтенант Селянкин отлично сделал свое дело. Следуя боевому девизу советских танкистов «Встретил препятствие — сокруши его», он открыл ураганный огонь. Куски бетона и гранита — вот все, что осталось от недавних мощных препятствий. Воспользовавшись проходами, танки рванулись вперед к опушке леса, где засел враг. Пехота пошла за ними, прикрываясь броней машин.
Если стрелки отстанут, то они могут попасть под огонь минометов и пулеметов противника. Поэтому я внимательно следил за действиями стрелков, непрерывно поддерживал связь с командирами стрелковых батальонов. Едва пехота залегала, я возвращал танки обратно и подавлял огневые точки белофиннов, мешавшие ее продвижению. Такие возвращения назад, конечно, снижают темпы наступления, зато практический результат их очень значителен.
Непосредственно под Пиенперо мы встретили в лесу сильно укрепленный участок. Шесть раз танки врывались на опушку леса и лишь на седьмой им удалось смять огневые точки белофиннов, разрушить вражеские укрепления. И опять успех решило взаимодействие с пехотой. Следовавшие за нами стрелки завершили бой танков штыковым ударом, наголову разбив противника.