городской стене. Деметрий был по хож на огромного кота, загипнотизированного мышиной норкой, такой крохотной, что туда можно просунуть только лапу. Вялые аргументы послов едва ли могли ослабить его страстную нетерпеливую решимость атаковать, подчинить этот непокорный город.
А вот вам восхитительный пример извечной греческой склонности к авантюрам самого сомнительного свойства. Незадолго до начала осады на Родос прибыл некий Каллий из Арадоса и назвался инженером, специалистом по осадной технике. Один из его проектов потряс воображение родосцев. Каллий предложил воздвигнуть на стене кран, якобы настолько мощный, что он сможет захватить целиком всю Гелеполис и одним махом перенести через стену в город. Идея была красивая, хоть и совершенно безумная, если брать в расчет законы механики. И все-таки даже сейчас понятно, чем Каллий так подкупил родосцев… Вот Гелеполис внезапно взмывает в воздух, вражеские воины сыплются из него вниз, как жучки из лежалого сломанного сухаря, беспомощно хлопают по бортам перекидные мостики, потоками льется из баков вода… Кран, задуманный Каллием, превзошел бы по всем статьям саму Гелеполис: по крайней мере, так об этом рассуждали на улицах люди. Каллий был восхищен теплым приемом жителей Родоса и без колебаний принял предложенную ему должность главного архитектора, которую до него занимал человек по имени Диогнет. Согласно представленным чертежам, кран был построен и установлен на стене. Но, к сожалению, выполнить задачу, возложенную на него Каллием, он оказался не в состоянии: он не только не перенес Гелеполис через стену. Он не смог ее даже поднять. Грохот обваливающейся стены, облако пыли, оставшееся висеть в воздухе на том месте, где когда-то стояла башня, избранная в качестве точки опоры, наглядно продемонстрировали всем заинтересованным сторонам непреложность законов механики. Отцы города чуть не бегом кинулись к дому Диогнета. Они хотели, чтобы он снова занял пост главного городского архитектора. Но Диогнет обиделся — то есть впал в то самое беспредельное греческое негодование, которое в неизменном виде дожило и до наших дней и с которым рано или поздно приходится сталкиваться каждому заехавшему в эти края путешественнику. Уязвленный в самое сердце, сжигаемый невыносимой, всепоглощающей обидой, которая и поныне гложет тех его потомков, чьи мельчайшие прихоти не были должным образом исполнены, он отказался даже выслушать просьбы сограждан. В ответ на слезы и мольбы седобородых стариков он лишь пожал плечами. Он кушал фрукты и вздымал брови в знак того, что решение его окончательное и обжалованию не подлежит: он уже давно умыл руки, и теперь вся эта суета нимало его не касается. Люди, у которых хватает глупости доверяться шарлатанам… И сам тон и ход разговора представить несложно. Такие разговоры ведутся каждый божий день и в нынешней Греции. Ничто, кроме полномасштабной процессии искренне страдающих юношей и дев, несущих ветви, не сможет утешить самолюбие, столь глубоко задетое. Диогнет хотел, чтобы родосцы попросили его как следует. И вот в самый разгар осады была организована процессия: во главе шли жалобно стенающие жрецы из местных храмов, а за ними по пятам — хор за хором горько оплакивающих свою несчастную долю юношей и девушек с лавровыми ветвями в руках. «Спаси нас!» — рыдали они; Диогнет, оценив масштаб шествия и выслушав прочувствованные вопли страждущих, решил-таки вернуться на свой прежний пост. По городу прокатилась волна облегчения. Диогнет снова возьмется за работу. Процессия все же растопила лед в его сердце. Отстоявший свои права главный архитектор поднялся на стену и окинул взглядом разоренные городские предместья, посреди которых, в ожидании очередного сигнала к атаке, стояла колоссальная машина. Родосская пехота по-прежнему отчаянно пыталась укрепиться на позициях за лежащим в развалинах полумесяцем бывшей городской стены. Тошнотворная тревога ожидания — густая, как белые клубы пыли от разбитых статуй и взломанных стен, которые неподвижно застыли в горячем летнем воздухе, — повисла над городом. Враг приготовился к новому штурму. Полторы тысячи отборных бойцов ночью одолеют пролом и проложат дорогу в город; после того как будет дан сигнал ко всеобщему наступлению, они должны захватить плацдарм в районе городского театра, закрепиться на нем и держаться до тех пор, покуда Гелеполис не расширит брешь в стене и не позволит всей остальной пехоте пробиться им на помощь. План вроде бы сработал. Штурмовая группа вошла в проем, театр был захвачен, и весь осажденный гарнизон впал в панику, услышав о том, что враг уже в городе. Однако родосцы сумели собраться с духом куда быстрее, чем рассчитывал Деметрий; район вокруг театра был обложен лучшей родосской пехотой, а потом в бой были брошены египетские наемники. Всю ночь над городом полыхало зарево и шла жесточайшая рукопашная. Тем временем неуклюжая громыхающая Гелеполис встретила на своем пути второе и на сей раз роковое препятствие — благодаря инженерному гению Диогнета. Существуют две версии этого сюжета, из которых вторая куда привлекательней. Первая повествует о том, что на пути предполагаемого продвижения Гелеполис была вырыта огромная подземная шахта; вторая утверждает, что Диогнет умело отвел городские стоки прямо под колеса чудовищу и что оно застряло, по колено в грязи, и сдвинуть с места его не удалось никакими усилиями. Это была катастрофа. План Деметрия по переброске войск в город на выручку штурмовой команде провалился. Отряд штурмующих к этому времени был уже сильно прорежен непрекращающимися атаками родосцев, и к середине следующего дня они были вынуждены сдаться в плен. На этом штурм и закончился.
Однако еще в самый разгар баталии Деметрий получил срочное послание от отца, повелевавшего как можно скорее заключить мир с Родосом и спешно возвращаться назад. У Антигона возникли другие, более насущные проблемы. В тот же самый момент — и на сей раз весьма кстати, поскольку их приезд позволил Деметрию сохранить лицо, — прибыли послы от этолийцев с просьбой позволить им выступить в роли посредников. Деметрий принял это предложение, заранее оговорив, что условия мирного договора должны быть для него приемлемы, и послов пропустили в город оговаривать эти самые условия. Граждане Родоса к этому моменту также созрели для начала переговоров; в последний раз они чудом избежали окончательного поражения — и уже сполна вкусили все ужасы войны, от которых их мог избавить мирный договор. Они с готовностью пошли на компромисс — впрочем, статьи договора были не так уж плохи для политического будущего Родоса. В обмен на заключение союза с Антигоном против любого другого противника за исключением Птолемея им было позволено сохранить независимость. В качестве гарантии они должны были выдать Деметрию сотню заложников. Как только по всем статьям договора будет достигнуто соглашение, осаждающие свернут лагерь и оставят остров в покое. Это был компромисс, но компромисс довольно почетный, и родосцы были ему рады; Диогнет получил причитающиеся ему почести, а Гелеполис была доставлена в город и предъявлена народу.
Прогуливаясь по разрушенным предместьям великого города с маленькой группой уполномоченных вести переговоры официальных лиц, Деметрий поймал себя на мысли: что же ему теперь делать со всеми этими бессмысленными, искореженными осадными приспособлениями, которые громоздятся вокруг? Его натуре не было чуждо известное благородство. Упорство, с которым родосцы защищались, вызвало у него чувство уважения. Разве он не может внести свой вклад в ту эпидемию доброй воли, которая теперь, с окончанием осады, казалось, поразила всех вокруг, как друзей, так и бывших врагов? Поддавшись минутному порыву, он подарил весь привезенный с собой арсенал народу Родоса; он попросил их все это продать, а на вырученные деньги воздвигнуть статую в память об этой осаде, ставшей одним из самых значимых событий тогдашней истории. Сей жест был вполне в его духе, и принят он был как таковой. Вот так и появилась статуя Бога Солнца. Только колосс мог стать достойным памятником этой великой осаде, колоссальным машинам, построенным ради нее, героизму, который проявили обе стороны, и тем странным порывам щедрости, которые иногда возникают в сердцах тиранов.
Статую возвел Харес из Линдоса, ученик Лисиппа. Она обошлась в триста талантов (72 000 фунтов стерлингов), которые были выручены от продажи осадной машинерии, оставленной на острове Деметрием весной 304 г. до н. э. На то, чтобы спроектировать ее и воздвигнуть, скульптор потратил двенадцать лет. Высота ее оценивается по-разному, но, вероятнее всего, составляла 105 футов[46]. Если представить себе строительную технику того времени, процесс изготовления и сама установка этой статуи и впрямь не могут не изумлять. Плиний не сообщает, скольких учеников и работников привлек скульптор к своему труду, какого рода оборудование и машины использовались для того, чтобы установить ее на место. Однако он замечает, что даже когда она рухнула и превратилась в груду обломков, вид у нее был грандиозный. Один ее палец превосходил размерами многие из статуй в этом городе колоссов. Зияющие дыры в упавшем гиганте, разломы и трещины явили миру огромные массы железа и камня, ушедшие на создание арматуры, способной выдержать эту гигантскую конструкцию.
Рассказ Плиния необычайно подробен. Писатель жил через триста лет после землетрясения, которое погубило статую, но и в его времена обломки по-прежнему лежали там, где упали. Для тех, кому по нраву неопределенность и научные споры, существует надпись, приписываемая некоему Симониду и утверждающая, что статую создал Лахес из Линдоса. Величественный интеллектуал Секст Эмпирик предложил компромиссное решение этого спорного вопроса, предложив читателю весьма правдоподобную историю о том, что, когда Харес, автор проекта, представил смету и чертежи, ему велели увеличить размеры статуи вдвое; так он и сделал, но поскольку все деньги, выделенные на постройку, были уже истрачены, он покончил жизнь самоубийством, и осуществил его проект Лахес. На возведение статуи ушло двенадцать лет, и простояла она еще пятьдесят шесть, пока не рухнул