раз они дали мне несколько монет, которые подняли со диа, и я обменял их у немцев на хлеб.
В ту ночь мы хорошо выспались в таверне, а на следующее утро лихо покатили к Родосу, проезжая иногда по каменистому бездорожью, чтобы попасть на зеленые равнины Калато. Справа от нас на побережье виднелись зубчатые руины Фераклеи, но Гидеон, бывавший там раньше, заверил нас, что от крепости остались одни булыжники, к тому же там вокруг сплошные минные поля, местность очень опасная для туристов.
Мы проехали через Малону и мимо опаленных солнцем ферм, которые субсидировало итальянское правительство, поселившее на них фермеров из Сиены — то был один из богатейших сельскохозяйственных районов Родоса. Здесь Гидеон остановился переговорить со своим итальянским инспектором. Многие семьи ожидали, когда можно будет вернуться в Италию, но по-прежнему работали в поле, как всегда улыбаясь и напевая.
Дорога, обернувшись вокруг столба — горы под названием Цамбика, идет через ущелье, так что во вторую долину выезжаешь почти так же неожиданно, как к Линдосу.
И вот мы наконец-то взобрались на последний горный хребет, повернув, увидели вдалеке шпили и башни столицы. Здесь мы остановились выпить по чашке кофе, прежде чем разъехаться по делам. Пили мы его под оливой, сидя на сухой траве, уже пробуждающейся под барабанную дробь цикад.
У меня обрывается сердце, когда я представляю все эти гранки, письма, папки, ждущие меня.
Миллз заводит машину и не спеша садится за руль. — У нас есть еще немного времени, — говорит он, — пока нас не раскидали по всему миру.
Кавалькада трогается, оставив за собой шлейф пыли.
Глава VIIЭпоха рыцарей
Когда в палящем зноем июле 1099 года крестоносцы наконец-то взяли Иерусалим, родосцы могли бы заявить, что это и их победа, хотя они и не были причастны к ужасающей бойне, которая последовала за ней: около семидесяти тысяч человек были зверски убиты на улицах, после чего крестоносцы опустились на колени на залитые кровью булыжники у Гроба Господня, «плача, ибо радость их была слишком велика», чтобы возблагодарить Всевышнего за победу. Корабли с Родоса доставляли провиант осаждающим. Но и до того остров посылал припасы крестоносцам, когда те разбили лагерь у Антиохии. Эта поддержка была следствием скорее религиозных, нежели политических предпочтений родосцев, впрочем, в ту эпоху трудно отделить одно от другого.
И все же о прямой связи рыцарей-иоаннитов с Родосом можно говорить лишь предположительно, ссылаясь на единичные эпизоды, поскольку это лишь малая часть грандиозной истории рыцарства, выходящей за временные рамки истории острова. Очень долго сам Родос пребывал, если можно так выразиться, на задворках этого огромного поля битвы.
Его значение начало возрастать, когда рыцарей изгнали из Иерусалима, и те укрылись на Кипре — в 1291 году. В ту пору, будучи номинальным владением императора Константинопольского[73], остров, по сути, был отдан на милость генуэзцев, которые им правили и — в качестве союзников Византии — пользовались своего рода пиратской лицензией в гаванях и бухтах Родоса, где снаряжали свои галеры для нападения на богатые торговые караваны Венеции в Средиземноморье.
Одним из первых в перечне этих негодяев, которые присваивали себе титул Адмирала, стоит Виньоло де Виньоли. Это он предложил Великому Магистру рыцарей Святого Иоанна овладеть Родосом и сопредельными островами. Остров был его базой, откуда этот разбойник совершил набеги на Кипр, и, вероятно, он все больше осознавал, какую силу представляют собой рыцари, порой пересекающие пути его разбойничьих экспедиций. А кроме того, ему постоянно докучали турки, нападавшие из бухт и заливов нынешней Анатолии. Они практически отрезали острова от материка. Они-то и вынудили Виньоли полностью сосредоточиться на своем коварном замысле. Ведь каждый раз, возвращаясь после нападения на венецианские караваны, он только и слышал, что натворили турки в его отсутствие: сожгли город, потопили несколько галер, вырубили лес на одном из островов… Почему бы, подумал Виньол и, не решить одним махом три проблемы: нейтрализовать кипрских рыцарей[74], заключив с ними союз, убедить их объединить острова Додеканес в борьбе против турок; и оставить себе полную свободу действий?
Фульк де Вилларе, Великий Магистр рыцарей-госпитальеров, был человеком ответственным и осторожным, неусыпно пекущимся о своем Ордене и о вере, ради которой тот был основан; Виньоли же был дерзок и умел убеждать. Стратегическая ценность плана была очевидна — поскольку острова Додеканес, как их теперь называют[75], обеспечили бы крестоносцам естественную вторую линию обороны, те и сами наверняка понимали, что слишком удлинили линии сообщения с Европой, от которой зависели. После потери Иерусалима Кипр стал похож на ненадежные мостки, которые уже почти затоплены водой. И хотя рыцари ревностно хранили то, что было им вверено, стало очевидно, что невозможно вечно противостоять нарастающей волне варварства. Да и само море было небезопасно; там хозяйничали каперы всех расцветок. Рыцари были словно жертвы кораблекрушения на каменных плотах своих крепостей в море, кишащем акулами; для поддержания этих возведенных ими ненадежных религиозных анклавов — каждый замок даже сегодня, кажется, сжат, как облаченный в броню кулак, — требовалась кровь и камень.
Рыцари двинулись через здешние чарующие красоты, повинуясь импульсу, как диковинные автоматы, эти железные люди, и там, где правили бал лишь алчность и хаос, воцарялся порядок и прояснялись цели. Поддерживая себя строжайшей дисциплиной и стремлением к нравственному идеалу, рыцари пробуждали нечто вроде восхищения даже в сердцах врагов. Их пылкая преданность своему делу могла противостоять любому соблазну — кроме, в конце концов, томных левантийских пейзажей, в которых они так долго владычествовали.
Но план Виньоли предлагал нечто совершенно иное: цепь островных крепостей, откуда можно было держать под контролем и прицелом все пестрое побережье Анатолии; цепь переходных мостков, ведущая на север, к Константинополю. Надо сказать, слуга Господа Фульк де Вилларе оказался человеком достаточно земным, чтобы потребовать у красноречивого и ласкового пирата четких условий договора. В случае успешной кампании каждый получал то, что больше всего хотел: рыцари — оборонительный рубеж, а Виньоли — драгоценное спокойствие, столь необходимое для реализации всех его талантов. Договор был таков: Родос отходил рыцарям, у Виньоли оставались только две деревни. Острова Лерос и Кос, которыми пират уже владел, возможно, на основании какой-нибудь Золотой Буллы, он был готов уступить своим союзникам. Треть дохода от любых других островов архипелага, которые могли быть завоеваны, должна была выплачиваться Виньоли, а две трети доставались рыцарям. Виньоли сохранил за собой право быть владыкой всех островов, кроме самого Родоса.
Кстати сказать, среди тех, кто удостоверил этот документ своей подписью, был член влиятельного флорентийского банковского дома Перуцци. В конце концов, поход такого рода требовал и заботы о побочных доходах, поскольку торговля следовала за Орденом, как позднее будет следовать за британским флагом.
Великий Магистр снарядил две больших военных галеры и четыре корабля поменьше. На них погрузились тридцать пять избранных рыцарей и пехота, и 22 июня конвой этот при крепчающем ветре отправился в путь. В Кастель-Россо[76] они месяц делали запасы воды, а пока Виньоли двинулся вперед на разведку. По его возвращении флот поднял паруса и подошел к гавани Макри — в соответствии со стратегическим планом Виньоли, питавшего надежды на скорое и бескровное завоевание Родоса. Две генуэзские галеры должны были незаметно войти в гавань, так, чтобы застать врасплох византийцев, владевших городом, но они испортили все дело. Оба капитана были арестованы и умудрились вырваться только благодаря отчаянному вранью, заморочив голову тем, кто их поймал. Когда они вернулись, Фульк де Вилларе отдал общий приказ: атаковать всем сразу. Все получилось не так гладко, как обещал Виньоли.
Город был атакован и с моря, и на суше, но к концу сентября только Фераклея, гора бесполезных булыжников, перешла под контроль рыцарей. В начале ноября была взята твердыня Филеримос — врасплох: греческий слуга коменданта, чтобы отомстить за порку, показал захватчикам неохранявшийся тайный ход. Началась чудовищная резня, были убиты триста турецких наемников. Сами византийцы попросили убежища в церкви на горе.
Между тем наступала зима. Первые легкие снегопады выбелили мрачные утесы Атабироса и переполнили горные потоки. Северный ветер денно и нощно хлестал северо-восточную сторону острова. Фульк де Вилларе понял, что Родос ему не покорить: пехота была измотана в сражениях, а многие рыцари ранены. Они с грехом пополам передислоцировались, чтобы разбить лагерь на продуваемых склонах Филеримоса, и, глядя, как дрожащие воины сгрудились вокруг бьющихся на ветру костров из сосновых веток, Великий Магистр заранее знал, что им не справиться с островом. Миновали весна и лето. Дело не сдвинулось с мертвой точки. Но рыцари научились тому, чему может научить только долгая кампания: терпению, упорству. Правда, после яростной битвы при Филеримосе число их увеличилось — за счет пополнения, спешно вызванного с Кипра. Но и с пополнением сил было недостаточно. Но самым печальным было то, что казна Ордена оскудела.
Пауза в сражениях длилась два года, и все это время Фульк де Вилларе пытался усилить свои позиции.
Сначала он обратился к императору Констаитинопольскому с просьбой пожаловать на остров взамен на рыцарей в качестве вассалов: на воинскую службу у императора он был готов отрядить триста человек. В ответ на прошение он получил категорический отказ. Тогда Великий Магистр вынужден был обратиться за помощью к Папе, которая была оказана лишь после того, как сам де Вилларе дважды ездил на север, чтобы приложиться к руке и лично умолять о поддержке. Весной 1309 года он все же собрал значительные силы и смог снарядить двенадцать галер, все за свой счет. Византийцы к тому моменту были измучены длительным ожиданием атаки, и когда был захвачен генуэзский транспорт с зерном и оружием, предназначенными для гарнизона, Фульк де Вилларе велел его капитану идти на Родос и начать переговоры о сдаче острова. Он был уверен, что те перечить не станут, и не ошибся.