Народу в столовой находилось немного. Владимир встал в очередь из трёх человек. Крайний, слегка пьяненький мужичонка механизаторской внешности, попытался завязать разговор с «кэпом», но Владимир уклонился. Он устал от напряжённого марша по горным дорогам. Сейчас хотелось скорее добраться до аэропорта, купить билет на завтрашний утренний рейс и заснуть, если повезёт, в аэропортовской гостинице, а если нет, то прямо в зале ожидания на скамейке.
Время наплыва посетителей, видимо, миновало и на кассе, и на раздаче управлялась одна средних лет женщина. Правда, в некотором отдалении от стойки, там, где размещались котлы и электроплиты, находилась ещё одна работница столовой. Она стояла спиной к залу и мыла бидоны из-под молока. Что-то знакомое в её большой, обтянутой синим сатиновым халатом, фигуре Владимир уловил сразу. Вымыв очередной бидон, она обернулась… Это была Катя, и в то же время вроде бы и не совсем она. Шесть лет назад она тоже казалась крупной, но в то же время удивительно грациозной, с плавными жестами, округло-мягкой… Сейчас это была мощная, кряжистая молодая женщина «стахановского типа». Бросалось в глаза, как сильно она раздалась, прежде всего в плечах и спине, так что сзади… Нет, на мужика она не походила, но на спортсменку, толкательницу ядра или метательницу диска, вполне. Нежные мягкие движения сменились уверенными, резкими, сильными. Она как пушинки поднимала порожние сорокалитровые бидоны, переворачивала их и укладывала на специальные стеллажи для сушки.
Человек в форме, стоящий в очереди, не мог не привлечь её внимания: не прерывая работы, она задержала на нём свой взгляд… Она подошла к нему, когда он съел примерно половину первого блюда, наваристого тёмно-красного борща, щедро забелённого сметаной.
— Приятного аппетита… Мы, кажется знакомы? — Катя улыбалась, но её глаза уже не излучали былой радости, доброжелательности.
— Спасибо. Присаживайтесь Катя, — Владимир ощущал некоторую неловкость, он никак не ожидал, что она вот так, запросто явится к нему за стол. Немногочисленные посетители столовой с интересом посматривали на них. Катя же держалась раскованно, даже с некоторым вызовом — она сильно изменилась не только внешне.
— Что-то долго вы у нас не появлялись, — Катя говорила спокойно и громко, не таясь.
— Да, так вот вышло… Я ведь далеко служу, сюда только в командировки приезжаю, — Владимиру было неудобно и есть, и разговаривать, к тому же он почему-то испытывал чувство необъяснимой вины.
Катя уловила его состояние и попыталась помочь:
— Володя, вы не стесняйтесь, ешьте, у нас тут хорошо готовят.
Владимир, словно находя в еде некий выход из неловкой для него ситуации, вновь принялся за борщ… Он очень хотел её спросить… но не решался, ведь судя по всему мечты Кати шестилетней давности не осуществились.
— Как ваши дела?… Гляжу, у вас две звёздочки прибавились… поздравляю.
— Угу… Спасибо, — поблагодарил, проглатывая очередную ложку Владимир. — Хотя поздравлять меня особо не с чем. Это всё ерунда, вышел срок, присвоили звание, — он покосился на свои погоны и пренебрежительно махнул рукой. — Где сидел там и сижу, капитан на капитанской долж— ности, в академию не пускают, — он, прочувствовав ситуацию, специально не скрывал свои проблемы, чтобы Кате было не так неприятно поведать о своих неудачах, в чём он не сомневался.
— Вы, наверное, уже женаты? — по тому, как она слегка побледнела, можно было предположить, что это сейчас самый важный для неё вопрос, но Владимир, уткнувшись в тарелку, этого не заметил и ответил довольно буднично:
— Да, уже четвёртый год, сыну два года.
Катя на мгновение напряглась, замерла… и заговорила с нарочитой весёлостью:
— А я уже и замуж успела сходить и развестись, и тоже сына родила, — она безразлично рассмеялась, не обращая внимания на жующих за соседними столами. Владимир чувствовал фальшь, но спросить, что же с ней такое приключилось, почему она оказалась посудомойкой в столовой, не решался. Он то и дело озирался, стесняясь громкоголосия собеседницы. Когда, доев борщ, он стал прятать глаза уже в гуляш, она сама напомнила ему об их единственном свидании:
— Вы, наверное, уже забыли наш разговор тогда… ведь столько времени прошло?
Владимир покраснел и поднял глаза от тарелки:
— Я всё помню.
— Я тоже, — она сказала это тихо, со значением.
Владимир, перестав жевать в упор, неотрывно смотрел на Катю:
— Что у вас случилось?
Она как-то враз обмякла, будто в ней исчез стержень, ослабла плоть. Устало махнув рукой, она отвернулась в сторону, но Владимир успел заметить, как в её глазах блеснули слёзы.
— Легче сказать, что со мной не случилось… Помните, как я перед вами хвастала? Господи, какая же я была дура… молодая, небитая, никого и ничего слушать не хотела, себя всех умней считала. Совсем ведь жизни не знала, а туда же… Помните, как я вам советы давала, жить учила?
Владимир ничего не ответил, опустив глаза, он ждал рассказа Кати. Она же, видимо, воспринимала его как исповедника.
— Вы, конечно, поняли, что ни в какой университет я не поступила. Тут даже не в самом факте дело, а в том, как это произошло… Конкурс дикий … Я хоть и наслышана была, но даже представить себе не могла такое, это даже не поступление в ВУЗ, а какая-то война, битва за существование. В общем, за сочинение мне поставили тройку, хотя в школе у меня даже четвёрки случались крайне редко. Представляете, я русская, окончившая русскую школу, имеющая пять в аттестате получаю за сочинение написанное по-русски три, а казахи четыре и пять… И это ещё цветочки. Конечно, я была потрясена, и вроде бы должна была понять, что не туда лезу… Но не доходило до меня, что я из села, да ещё из области, которая у республиканских властей костью в горле. Вы же в курсе, что Протазанов Кунаеву фактически не подчиняется, что хочет то и делает, и потом… потом я русская и без блата.
— Неужто, вы совсем безо всякой поддержки решились туда поступать? Я тогда думал, что у вас что-то или кто-то есть. КАЗГУ ведь очень серьёзная контора.
— Я тоже думала… Снабдили тут меня грамотами всякими, да чем-то вроде рекомендательных писем по линии комсомола. Там на них даже не взглянули. Это здесь я была активистка, отличница, а там… Мне после первого же экзамена уехать надо было, чтобы хоть в наш устинский «пед» успеть поступить, но меня чёрт понёс историю сдавать, всё доказать чего-то хотела.
В столовой почти никого не осталось, а Владимир, совсем забыл, для чего держит в руках вилку, и что недоеденный гуляш уже остыл.
— На билет я ответила от и до, но экзаменатор, ещё относительно молодой казах, начал задавать дополнительные вопросы о Ермаке. Я просто не могла тогда знать, что они считают Ермака врагом своего народа, если бы среди них хоть немного пожила… Минут десять я ему всё про Ермака говорила, я всё знала, все даты, битвы, походы, осады. А он меня спрашивает: «Как вы считаете, кто всё-таки такой Ермак?» Я опять, открыватель Сибири, русский Колумб…
— А он вам, что не Колумб, а Кортес, — предположил Владимир, узнавший за восемь лет службы в Казахстане отношение казахской интеллигенции ко всему, что связано с именем Ермака.
— Ещё хуже, — Катя невесело усмехнулась. — Бандит, грабитель, насильник, убийца, колонизатор… Потом спрашивает, как погиб Ермак. Я как в учебнике, что де хан Кучум напал ночью на спящих казаков… А он аж визжит, ложь говорит, его убил в честном поединке казахский батыр Сатабек. В общем, говорит, не знаете вы истинной истории республики, в которой живёте… А по истории у меня в школе вообще даже четвёрок никогда не было, одни пятёрки.
— А он вам, что двойку поставил?
— Да нет, наверное, испугался, что я пожалуюсь, и его национализм наружу выйдет. Тройку поставил. Но на этом ещё не кончилось.
— Так вы и дальше сдавать остались? — недоумевал Владимир.
— Я хоть и наивная была, но не до такой степени, чтобы после двух троек на что-то надеяться. Когда за документами пришла, подошёл ко мне один слащавый тип и говорит: «Вы девушка не торопитесь, если хотите можно пересдать». Я то, идиотка не пуганная, и поверила, даже обрадовалась, хотя вроде бы поумнеть должна была после Ермака.
— Ну и как, пересдавали? — не сообразил сразу, что она имела в виду Владимир.
— Всё это оказалось не бесплатно… — Катя скривила свои, по-прежнему сочные губы в бессильной злобе и вновь на глаза её, казалось, вот-вот навернутся слёзы.
— Взятку вымогали? — спросил, было, Владимир, но взглянув на лицо собеседницы, наконец, догадался, ведь она была красива и соблазнительна. Он вспомнил и то, как сам готов был за ней, семнадцатилетней девчонкой, помани она его… — Понятно, — тихо проговорил Владимир и, вновь опустив глаза в тарелку, стал ковырять вилкой холодный гуляш.
— Калбиты проклятые… и ведь не одной мне… всем кто посимпатичней и за кого вступиться некому… Потом я узнала, что в их среде ходит такая байка, де казаки столько их женщин поизнасиловали, потому надо восстановить справедливость, а я то со станицы бывшей родом, так что должна… — Катя сдержала слёзы, но голос её дрожал.
— Ну, и что же дальше, — Владимир решил узнать всё и переборол смущение.
— Тогда я сделала вид, что не поняла… Сейчас, конечно, я бы им всё сказала, но тогда… Вы ведь помните, какая я была тогда… Домой приехала, меня не узнали, одежда висит и взгляд как у тронутой. Три месяца проболела, мать меня в Устье, к невропатологу возила. Подружки, все хуже меня учились, кто в институт, кто в техникумы поступили, а мне, поверьте, даже жить тогда не хотелось. Не знаю, когда бы это состояние у меня само собой прошло, но тут мама моя на работе застудилась сильно, заболела, и на меня все заботы по дому свалились. Потом… ох потом… Отец, как мама слегла, погуливать стал. В общем, пришла беда отворяй ворота, пошло поехало, младший брат школу начал пропускать… Катя говорила и смотрела на Владимира, и он как будто чувствовал немой укор: а где ты в это время был, почему не появился, не помог, когда мне было так тяжело… Чтобы отогнать наваждение Владимир энергично заработал челюстями, а потом спросил: