– Вчера привезли. Не советую. Берите корзиночки с кремом.
На выходе, проходя мимо рыбного отдела, Марина впилась глазами в жирную скумбрию горячего копчения.
– Хочу, умираю!
– С шампанским самое то! – засмеялся Володя. – Давайте тогда и селёдки, что ли, купим? С лучком! Под картошечку! Валь, может, водочки махнём?
– Чур ты будешь чистить свою селёдку! – озорно сказала Марина.
– Почему это я? У меня что, женщины в доме нет?!
– Не спорьте, я почищу, – вмешалась Амира и покраснела.
– Ну вот, Володенька, а ты боялся. У тебя теперь целых две женщины в доме!
– Не начинай! Что с тобой? – Володя по-доброму посмотрел на совсем сникшую Амиру и быстро перевёл разговор на другую тему. Ему были неприятны и непонятны совершенно беспочвенные нападки Марины на подругу, тем более самую близкую. То, что Амира относится к нему с теплотой, ровным счётом ничего не значит, а Маринка банально ревнует и не понимает, что это полная чушь – ревновать к девушке друга, которая вот-вот выскочит за него замуж.
Посидели они на славу. Много шутили, смеялись. Володя рассказывал, как он тщетно пытался поставить Марину на горные лыжи и как затея с треском провалилась.
– Знаете, как страшно?! И ты не умеешь объяснять! Тебе легко, ты что на коньках, что на лыжах!
– Два метра проехала, и то хорошо, – ржал Володя. – Вы бы видели её на подъёмнике! Глаза круглые от ужаса, руки трясутся.
– Я бы тоже умерла от страха! – вторила Марине Амира. – Жуть боюсь высоты!
Перед глазами Марины пронеслась картинка, как девушки, лихо скользя между другими лыжниками, спускаются по трассе, как, спустившись, снимают очки, лыбятся белоснежными улыбками на загорелых, обветренных лицах, по-пацански опираясь на палки. Казалось, сейчас от них пойдут электрические разряды набранной адреналиновой энергии. Она им завидовала, брала досада, что не может так же. У неё бы точно не получилось, как бы ни старалась, сковывал страх и полное неверие в свои силы. Ощущение скорости всегда пугало её. В детстве прокатиться с горки на санках было тяжким испытанием, и Марина с такой же завистью смотрела на других детей, которые мчались, ещё и радостно визжали от восторга.
Ночью Володя впервые тихо прошептал ей на ухо, будто разглашал самую сокровенную тайну, о которой не смел сказать раньше:
– Я хочу ребёнка. Твоего и моего. Маленькую девочку или мальчика. Нет, лучше мальчика. Я поставлю его на коньки. Или всё-таки девочку? Да, точно девочку. Девочки сильнее любят отцов. И она будет похожа на тебя. – Он разговаривал сам с собой так, словно давным-давно всё решено и обязательно должно сбыться. – Девочку, а потом мальчика… Ты слышишь меня?
– Слышу, давай спать.
Марина отвернулась, свернулась калачиком и закрыла глаза. Ей не приходило в голову, что однажды он заговорит о ребёнке. Нет, она понимала, что это когда-нибудь должно случиться, но не сейчас. Рано. Надо пожить для себя, и стать толстой и неуклюжей вовсе не прельщало. На третьем курсе института с их факультета одна ходила с огромным животом, распухшими губами и вечными тёмными кругами под глазами. Как-то Марина поднималась с ней по лестнице и слышала её тяжёлое сопение, каждая ступенька давалась с трудом. Соня. Некрасивая еврейская девушка на тоненьких иксоидных ножках. Каждый день после занятий её встречал тщедушный будущий отец с несуразно огромным портфелем. Молодой, но уже слегка облысевший юноша, в стоптанных ботинках и в нелепых очках с толстыми стёклами, уродующими его ещё больше, кроме жалости не мог вызвать никаких других эмоций. Марина наблюдала за странной парочкой, как они шли рука об руку и он то и дело останавливался и лез чмокать её в щёчку. Потом Соня взяла академку, и больше Марина её не видела, но почему-то отчётливо запомнила.
Наутро за завтраком Володя как бы невзначай рассказал, что у его товарища по сборной недавно родилась дочка.
– Что бы ему подарить?
Марина смотрела в окно и только пожала плечами в ответ.
– Ты не представляешь, как он счастлив! А мы? Когда у нас? Ты так молчишь, точно тебе неприятны разговоры на эту тему.
– Приятны, – возразила Марина и попыталась улыбнуться. – Просто всё должно происходить само собой. Это же не за хлебом сходить в магазин!
– Согласен! Но мне хочется, чтобы ты хотела этого так же, как я…
– Я тоже хочу, – соврала Марина.
– Тогда заканчивай предохраняться. Я у тебя нашёл венгерские таблетки. Наш врач в команде сказал, что это противозачаточные и от них до фига побочек. Где ты их достала? Просто так они не продаются.
– Во-первых, плохо рыться в чужих вещах!
– Я не рылся, ты забыла их на тумбочке в номере. Я испугался, думал, что-то скрываешь от меня.
– Мне мама достала, – созналась Марина.
– Она не хочет внуков? – удивлённо вскинул брови Володя и ухмыльнулся.
– Я её попросила… Давай закончим этот разговор. Не буду больше принимать таблетки. Хочешь, прямо сейчас выброшу?! – Марина вскочила со стула, но Володя схватил её за руку и заставил сесть на место.
– Давай не так демонстративно. Мне казалось, многие вещи надо решать совместно.
Обижаться долго он не умел, тем более на Марину. Подкралось чувство вины: такой притихшей и испуганной он её ещё не видел. Марина всегда умела отстаивать свою точку зрения и обычно шла напролом, не принимая никаких доводов. «Зря я на неё давлю. Может, действительно всему своё время? Странно одно: как не хотеть ребёнка от любимого человека? Разве я даю ей усомниться в своей преданности и что стану отличным отцом? Наверное, я не так хорошо понимаю женщин и что для них значит этот шаг. Огромная ответственность, в чём-то жертвенность. Нам-то, мужикам, не рожать!»
Марина стояла у окна и чертила пальцем по стеклу. На улице кружила вьюга, и на запотевшем стекле отчётливо вырисовывались круги, зигзаги и прямые линии. Стало тоскливо. Таблетки она выбрасывать, конечно, не станет, пока не примет окончательное решение. С другой стороны, что тянуть? Где поставить кроватку? Места не так много, и квартира совсем не рассчитана на прибавление в семействе. Она представила, что везде разбросаны детские вещи, в ванной натянуты верёвки с пелёнками и бог знает что ещё. Страшней всего рожать. Говорят, это нестерпимо больно и хочется умереть. «Как же было хорошо в горах. Закрыть бы глаза и опять оказаться на заснеженном склоне, где над головой висит яркое солнце. Там всё было просто, и я считала себя самой счастливой. Что изменилось?» – спрашивала себя Марина и не находила ответа.
До его отъезда они практически не выходили, пару раз сбегали в гастроном за продуктами и съездили навестить маму, Светлану Алексеевну.
– Проходите, проходите! – щебетала мама и заботливо помогала Володе снять куртку. Ей нравился муж дочери – вежливый, улыбчивый и души не чает в Марине. О таком зяте она и мечтала, когда можно полностью положиться и ни о чём не беспокоиться. Её тревожил Маринин затянувшийся максимализм, полное равнодушие ко всему, что не связано лично с ней, этакий эгоизм в чистом виде. Порой ей было слишком трудно найти общий язык с дочерью, отчего щемило сердце. Светлана Алексеевна скучала по присутствию Марины в доме и в то же время была рада, что забота о ней теперь легла на плечи Владимира.
– Ну, как вы живёте? Что нового? Как съездили?
– Мам, уже устала рассказывать. Отлично съездили!
– А я вот ни разу не была в горах. Мне интересно!
– Значит, надо съездить и всё увидеть своими глазами. Это не описать. Жаль отца нет. Без него всегда пусто за столом.
– Не очень он и баловал нас своим присутствием. Ты, считай, без него выросла.
– Не знаю, мне так не казалось, – возразила Марина и задумалась: «А ведь правда. Отец редко бывал дома». Рейсы, рейсы… Проводы, встречи… Но когда он бывал на суше… запоминался каждый миг, проведённый с ним. Просто привыкла, что ему надо уходить в море, и каждый раз с нетерпением ждала возвращения, особенно в детстве. Папа был сродни Деду Морозу, только случался гораздо чаще, а не только на Новый год. Теперь своя жизнь напоминала мамину, и к такому она была подготовлена, и, честно говоря, вовсе не скучала по Володе. Одной было спокойней, хотя и любила, когда он стоял на пороге квартиры с огромной спортивной сумкой, в которой всегда прятались приятные сюрпризы. На себя почти не тратился, откладывал на машину и должен был её вот-вот приобрести. Сказал, что, пока он в разъездах, машина будет полностью в её распоряжении и что пора записываться в автошколу.
Марина проснулась и откинула одеяло. Было зябко и темно. Она нехотя вылезла из кровати, прошлёпала босыми ногами до окна и отдёрнула занавески. Комната наполнилась голубоватым светом. Обернулась. На кровати никого, лишь мятая постель, где ещё недавно спал Володя. «Чёрт, он же уехал! Сказал, вставать не надо, сам справится».
В коридоре аккуратно примостились Володины тапки, на кухонном столе чашка с недопитым кофе. Она машинально взяла чашку и отпила глоток, кофе был холодный и противный. Тихо, только слышно: наверху кто-то бегает. Дети. Над ними живёт семья. У них мальчишки-погодки, шумные и непослушные. Марина видела их часто гуляющими на детской площадке перед домом. Братья постоянно ссорились, мать их разнимала и читала нотации с ничего не выражающим лицом. «Устала, поди, справляться с такими хулиганами. Это они ещё мелкие. А подрастут…»
Марина огляделась. Надо прибраться. Руки не доходили, пока Володя был дома. Даже постель не заправляла. Стирки накопилось! Ладно стирки, ещё и перегладить всё надо. «С одной стороны, хорошо жить с мамой, на всём готовом. С другой – полная свобода. Свобода от чего?! Можно подумать, я ею пользуюсь! Звонить Амире бесполезно – работает, а выходные проводит с Валентином. Неужели поженятся? Похоже, её мать смирилась с неоднозначным выбором. Мне-то что?! Её жизнь, пусть что хочет делает!»
Недолго думая, Марина побежала в ванную. «Соберусь и пойду шляться по Невскому, как в старые добрые времена». Долго выбирала, что надеть, хотелось праздника. На улице подморозило, и сапожки весело скользили по тротуару. Такси с зелёным глазком поймала без труда. Машина была старая, пахла бензином, дерматиновыми сиденьями и дешёвыми папиросами. Вышла у Казанского собора и направилась вдоль Невского к площади Восстания. Падал редкий мягкий снег. Несмотря на будний день, народу полно. «И куда они все прутся? Бездельники! Нет чтобы по рабочим местам сидеть. Сейчас бы подойти и спросить. Просто так, из интереса…»