Амира задерживалась, и Марина бродила туда-обратно по мосту, поглядывая в сторону Спаса на Крови. Если вдруг неожиданно увидит идущего от своего дома по набережной Александра – что делать? Спрятаться глупо, объясняться ещё глупей. Она улыбнулась и на всякий случай откинула капюшон норкового полушубка и пригладила волосы. Полушубок из серой норки она надела впервые, сшила на заказ у знакомого маминого скорняка. Водились у него шкурки, а как попадали к нему, не распространялся, вроде с какого-то совхоза из Сибири левак гнали. Марина то и дело нежно трогала мягкую обновку и представляла, как сейчас у Амиры вытянется лицо: «Ведь виду не подаст! Точно ничего не замечает!» Вдруг в толпе прохожих показалась Амира.
– Прости, задержали! Мать одного ученика пришла. Пыталась убедить меня, что я специально занижаю ему отметки. А я вместо двойки всегда на тройку его вытягиваю. Во время контрольных от парты его не отхожу! – тараторила Амира и пыталась отдышаться.
Амира была создана для учительства: ответственная, радеет за каждого шалопая и постоянно совершенствуется, придумывая интересные формы подачи новых знаний. Точно мать-наставница, Амира пестовала каждого своего подопечного, устраивала всему классу поездки за город, в Царское Село, в Павловск, походы в музеи, театры. Обожала Театр юного зрителя. Словно сама попадала в детство, когда с классом парами за руки подходили к огромному зданию ТЮЗа в предвкушении загадочного приключения. В кармашке передника всегда лежала конфетка, соевый батончик или пару сливочных тянучек – полакомиться в антракте, и обязательно мелочь, которую выдавала мама на стаканчик сладкого лимонада «Дюшес» и песочную полоску с джемом.
– Куда пойдём? Предлагаю в «Север». Я угощаю.
– Я и сама за себя заплатить могу, – обиделась Амира и пошла в сторону кафе, чуть впереди Марины. Потом повернулась и с улыбкой отметила, что полушубок – просто прелесть и когда-нибудь она купит такой же.
– Марин, как ты можешь без дела дома сидеть? Это, наверное, скучно?
– Скучно на работу каждый день топать с утра пораньше. А мне вовсе не скучно.
Ей было скучно, Амира абсолютно права, но заниматься тем, что не перевариваешь, ещё хуже. Всегда сетовала – не наградил её Бог талантами. Дал бы голос звонкий и мелодичный или какие актёрские способности. Этим бы она занималась с огромным удовольствием… В детстве ходила целый год на бальные танцы. Только ленилась и радости особой не испытывала. Мама махнула рукой и забрала её из кружка. То же самое случилось с уроками музыки. Пианино купили, но вскоре продали через комиссионку, откуда оно и появилось в доме. Не пошло. Чем только ни занималась: и гимнастикой, и фигурным катанием – и везде одно и то же – нет ни желания, ни способностей. Комплекс неполноценности не развился, мама успокаивала и утверждала, что просто это не Маринино, и что она самая красивая, умная, сообразительная, и все таланты ещё раскроются.
– Будешь есть? Что не смотришь меню? Ты же с работы.
– Бутербродов наелась. Мама целых три с собой дала. Еле осилила, – хихикнула Амира. – А вот от сладкого не откажусь!
– Знала ведь, что пойдём куда-нибудь! Зачем налопалась?
– Так не пропадать же добру! Ты ешь, ешь, я кофе выпью. Рассказывай давай, что новенького?
Поведать о встрече с Александром хотелось нестерпимо, но удерживало, что подумает о ней Амира с высоты своей занудной нравственности. Немного помявшись, Марина решилась. Ей было смешно смотреть, как у Амиры округлились глаза, лицо вытянулось, а эклер застыл в руке где-то на уровне открытого рта. Если бы она успела откусить кусочек, то, без сомнений, подавилась бы. Опомнившись, Амира решительно зыркнула на легкомысленную подругу.
– Надеюсь, ты не собираешься ему звонить?!
– Ещё не решила, – ответила Марина, но тут же осеклась и даже пожалела, что сболтнула лишнего. Точно опять оказалась у Саши в квартире и стояла перед выбором: уйти или остаться? – Зачем мне он?! Баловство! Ты же знаешь, меня всегда влекли непонятные ситуации.
Уверенности в том, что Амира ей поверила, не было, уж слишком она подозрительно поглядывала и явно о чём-то размышляла. Нужно было срочно перевести разговор на другую тему, и ничего лучшего не нашла, как начать расспрашивать о Валентине. На этот раз Марина проявила редкую лояльность и даже нахваливала его, чтобы хоть как-то отвлечь Амиру. Судя по всему, своими откровениями она произвела ошеломляющее впечатление. «Вот дура! Ей-то какое дело!»
После замужества Марины их отношения стали несколько другими. Пропали прежняя теплота, необходимость друг в друге, желание созваниваться по любому поводу. В отличие от Марины, у Амиры было много подруг. Она удивительным образом ухитрялась плодить их повсюду. Могла стоять в очереди в гастрономе, вдруг о чём-то спросить впереди стоящую девушку, и – бац – уже тесно общаются и обмениваются телефонами с обещаниями продолжить приятное знакомство. С этим делом у Марины было туго, совсем туго. Новые знакомые всегда чем-то раздражали, надоедали, утомляли. С пацанами ещё со школы легче находила общий язык, чем с девчонками. А вот с Амиркой ей крупно повезло. Спокойная, ненавязчивая, больше слушает, чем говорит, и в лидеры не лезет. В институте все их общие подружки держались только на Амире. Занятая семейной жизнью, Марина не сразу заметила, что пути их потихоньку расходятся. Последним связующим звеном стал Валентин. Нет, иногда Марина скучала по прежним временам, когда Амира всецело принадлежала ей. Но появилось полное несоответствие. Она жена известного спортсмена, а Амира – девушка простого прораба, учительница, которая так и состарится над грудой школьных тетрадок в линейку и клеточку. И разрыв будет только увеличиваться. Выйдет замуж и однажды превратится в ту Соню из студенческой жизни, обременённую огромным животом и житейскими заботами. «А может, наладится между нами? Не оставаться же мне одной! И у Амиры никого ближе меня нет. Надо помягче. Не её вина, что такая бестолковая. Лучше бы за своего замуж вышла. Мать же хороший вариант предлагала. Отказалась! Не верю я, что Валентин уж так ей нравится. Вот не чувствую, и всё тут!»
Сидели недолго, говорить особо не о чем. Выслушивать рассказы о школе и её учениках Марине вовсе было неинтересно. Таким далёким это стало, словно сама ни дня учительницей не проработала, как дурной сон, вспоминала. На улице опять падал снег, снежинки искрились под лучами фонарей, кружились, желая продлить свой танец, и с неохотой падали вниз, где терялись среди себе подобных и превращались в сплошной белый покров, на котором отпечатывались следы прохожих.
– И это почти конец марта! Весной и не пахнет! Зима зимой! У меня ни Нового года, ни Восьмого марта толком не было. У Володи сборы, соревнования, опять сборы… – глубоко вздохнула Марина. – Ты на чём домой?
– На метро, – пожала плечами Амира.
Они молча шли по Невскому. Люди торопились домой с работы. Невский проспект что-то шептал устами прохожих, скрипел дверями подъезжающих автобусов, жужжал проводами троллейбусов, фыркал выхлопными газами машин, моргал светофорами и сверкал зажжёнными окнами домов. Город жил своей жизнью, а каждый человек в нём – своей, и в этом не было противоречия, полная гармония, привычная, кажущаяся неизменной, но меняющаяся изо дня в день, медленно и незримо. Город детства, юности, зрелости, а потом и немощной старости.
– Ну, я побегу! – Амира одной рукой обняла Марину и ткнулась губами в её щёку. – Созвонимся. А хочешь, я подожду, пока ты машину поймаешь?
– Иди уже! – растрогалась Марина и шмыгнула носом.
Она проводила Амиру взглядом и, когда та скрылась из виду, пошла в сторону Спаса на Крови. Шла не она, шаг за шагом ноги сами совершали движение вперёд к дому, где живёт Саша. Вот и его дом. Она задрала голову, пытаясь понять, где его окна, и вспомнить, на каком этаже он живёт. Всё вылетело из головы. Ведь подходила к окну на кухне. Почему ничего не запомнила? Не до этого было. Словно смотрела в пустоту, о чём-то думала или не думала вовсе. Запомнился фикус и его отец на фотографии. Ещё фотография отца с красивой женщиной, судя по всему, матерью Александра. Смогла бы легко узнать их на улице. Потоптавшись под окнами старого дома, она развернулась и быстро пошла прочь. В кармане полушубка нащупала монетку в две копейки. Напротив автомат. Остановилась. Дверь в телефонную будку со скрипом открылась, и тут же пружина вернула её на место, как только Марина оказалась внутри. Руки озябли. Она с трудом вставила монетку, залезла в сумку за записной книжкой, потянулась за трубкой, но вместо неё висел оборванный шнур. «Не судьба. Это знак! Не надо ему звонить! Не надо!» Выскочив из будки, она поскользнулась и упала. Болел копчик, но вроде цела. Охватила злость на себя и почему-то на Александра. Проезжало такси с зелёным огоньком, и она успела вскинуть руку.
– На Кораблестроителей, – выпалила Марина и уже приготовилась открыть заднюю дверь.
– Не, не по пути. У меня смена закончилась.
Прихрамывая, Марина двинулась дальше. Подвернулся калымщик. Сам остановился и предложил подвезти. Мужик был в возрасте, как и его тачка, но доверие внушал и без лишних слов подвёз её по указанному адресу. Боль от ушиба растекалась в разные стороны. То и дело охая, Марина с трудом стянула с себя одежду и укуталась в махровый халат. Никак не удавалось согреться, промёрзла до костей. Всё это наслаивалось на вконец испорченное настроение и добавляло боли, правда, уже душевной. Жизнь показалась ничтожной и неинтересной, угнетало ощущение одиночества и ненужности. Ни разу не вспомнила о Володе и ничуть не удивилась, что он так и не позвонил. Ещё вчера это показалось бы странным, сегодня было не до него. «Скорее всего, лёг спать. У него же травма ноги. Разговаривать нет ни сил, ни желания. Всё равно ничего дельного не скажет». Включила телевизор. Тупо смотрела на экран. Смотреть было нечего, лишь добавлялось раздражение. Легла в постель. Не лежится. Она сова, это Амира, поди, второй сон видит. В отличие от неё, Амира – чистый жаворонок. Встанет ни свет ни заря и всегда находит, чем заняться. Она и к экзаменам в институте готовилась, начиная с раннего утра и до вечера, а потом спать до пяти утра. Марина – только по ночам, зевая и ничего толком не запоминая.