– Так какая рабочая версия? – рискнул я. – Несчастный случай или какой-то завистливый ублюдок?
– Наверное, завистливый ублюдок, – мрачно заметила девушка с пушкой. – Если бы это был несчастный случай, то его бы нашли.
– Смотря как искали. Кому поручили дело, старому придурку Томайро?
В краулере внезапно воцарилась ледяная тишина. Все резко нашли, на что поглазеть за окном.
– Справедливо. Кстати, как там Гравий Родригес, преуспела на 101-й стене в этом году?
Копы поерзали, тишина затянулась, но, на мой взгляд, температура в салоне поднялась на несколько градусов.
– Пришла второй, – неохотно ответил силач. – Проблемы с сухожилиями по-прежнему мешают ей на дальних подачах.
– Правда? Я думал, их починили еще весной.
Девица с пушкой фыркнула.
– Это никак не связано с построением сухожилий, Фрэнк. Это все эти гребаные турбины «Осмотех», с которыми она застряла. Ей никогда не следовало подписываться с этими мудаками.
– Эй, они предложили ей кучу денег, – возразил водитель.
– Да? А теперь смотри, как они превращают ее в испытательный полигон всякий раз, как высирают очередной недоделанный код. «Осмотеху» насрать на спорт, они просто…
– Она возвращается.
– Едва ли, чувак. С такими сухожилиями и…
– Нет, она возвращается, – водитель указал на приближающуюся фигуру Никки Чаканы и нажал на кнопку открытия дверей. – Похоже, мы сейчас поедем.
– Ага, или пойдем разбивать головы, – заметил силач. – Мне кажется, она вне себя от бешенства.
Я мысленно с ним согласился. С таким оскалом, как у Чаканы, можно было и медаль выиграть. Никки заглянула в салон.
– Так, народ, что я могу вам сказать… это ебаный бардак. Мне придется остаться здесь, или придурки из «Эм-Джи-4» доведут дело до полномасштабного бунта. Этот тупой суперинтендант не смог бы найти гору Олимп, даже если бы она была чирьем на его заднице. Фрэнк, мне бы не помешала твоя помощь. Вы двое сможете доставить нашего приятеля в участок?
– Поспорим? – сказала девица с пушкой, и водитель коротко кивнул.
– Хорошо. – Чакана обратила оскал на меня. – Вейл, ты знаешь правила. Будешь вести себя хорошо – окажешься в мягкой камере. Будешь страдать херней – и следующую неделю проведешь в гробу.
– Качество. Выбор. Свобода, – произнес я. – Приятно видеть, что статьи Хартии соблюдаются.
Она слабо усмехнулась. Затем, не сводя с меня взгляда, донесла основную мысль:
– Предупреждаю тебя, Вейл. Даже не думай о том, чтобы я опять нашла тебя в таком состоянии.
Лица́ водителя я не видел, но достаточно легко заметил реакцию девицы с пушкой. Теперь она сама хмурилась. Не могу ее винить – подтекст в словах Чаканы был столь же очевиден, как рекламный ролик «Партикл Слэм».
«Вейл, – неслышно сказала она, – я знаю, в каком ты сейчас состоянии, и знаю, что разобраться с этими двумя и улизнуть будет не сложнее, чем Гравий Родригес подняться по лестнице. Но если ты так поступишь, то сама Пачамама и все ее страдающие святые не помогут, когда мы возьмем тебя в следующий раз, потому что я превращу твою задницу в заводскую проходную».
– Лейтенант, мы справимся, – угрюмо заявила девица с пушкой.
Чакана не сводила с меня взгляда. Я кивнул.
– Так и есть, Никки. Они со мной справятся.
– Ну хорошо. Найма, оформи его и запри в камере, затем свяжись со мной из участка. Я скажу тебе, если мне понадобятся еще люди. Фрэнк, пошли.
Силач открыл дверь и выбрался наружу. Мы наблюдали за тем, как они устремились в сторону демонстрации. Девица с пушкой, как мне показалось, с чуть большей завистью. Затем водитель завел двигатель и краулер ожил. Сдавая назад, водила обернулся и посмотрел на меня, буркнув:
– Не доставляй нам хлопот, сам знаешь, так будет для тебя лучше.
Я бью Найму локтем в лицо и ломаю ей нос. Размазываю девку по сиденью и забираю ее «Глок». Тычу ствол под ребра, нажимаю крючок – два выстрела подряд, чтобы наверняка. Затем перевожу дуло на водителя быстрее, чем тот успевает среагировать – вижу, как его рот искажается в крике, которому так и не суждено вырваться из его глотки, – а затем вышибаю ему мозги, которые разлетаются по всему покрытому дождевыми каплями лобовому стеклу и светящейся приборной панели…
Разгорячен.
Я смотрю на свои руки, неподвижно лежащие на коленях, и тихо отвечаю:
– Никаких проблем, и в мыслях не было.
Глава четвертая
«Не думал, что таких, как ты, еще выращивают».
Да? Тогда ты еще тупее, чем кажешься.
Ты что, думал, после Якобсена все просто успокоились и согласились играть по правилам? Один кроткий лысеющий шведский спец по гентеху пишет доклад в ООН, сурово грозит пальчиком, и внезапно все заканчивается? Правительственные агентства и сверхфинансируемые корпоративные партнеры осознают свои заблуждения, откладывают инструменты в сторону и начинают рыдать? Нищие женщины перестают продавать будущих детей, загруженных им прямо в яичники, чтобы прямо здесь и сейчас прокормить уже имеющихся? Блестящие молодые люди в лучших генетических лабораториях перестают скупать сырой материал килограммами? Стесненные в средствах региональные законники, чьим основным источником дохода остается продажа отдаленной и заброшенной недвижки, перестают заключать сделки на размещение уклончиво называемых «исследовательских центров», не задавая никаких вопросов? Представители правительств и корпоративных отделов по связям с общественностью перестают лгать об этом, а секретные правоохранительные организации никак не могут спрятать концы в воду?
Ты, блядь, с какой планеты?
Пока меня оформляли, по всему Полис-плаза продолжали крутить кадры с челноком. С полсотни повторяющихся ракурсов стыковки – верхняя часть нанорельефа Уэллса, центральный экран, похожий на огромный бронзовый одуванчик, прорастает в низкоорбитальное пространство, ищущий нос челнока, опускающийся в безликой черноте, первое соприкосновение, объятие манипуляторами, поцелуй с языком. Кадры из кабины: пилоты-люди, занятые неполный рабочий день, ухмыляются в камеру. Карантинные бригады поднимаются в нанораме лифта для персонала, в защитных костюмах они кажутся приземистыми и наполовину расплавленными. К трансляции подмешана целая выставка неподвижных снимков, сделанных с пассажирского манифеста, – новое мясо для журналистского пира. Наемники квалпро, начинающие свои заоблачные трех- или пятилетние контракты, ультрапутешественники – герои спорта и лица с экрана, плюс сопровождающие их съемочные группы и свита, и, быть может, пара-другая залетных туристов.
Приговоренные к принудительному труду каторжники также указаны в манифесте, но их лиц на экране вы в ближайшее время не увидите.
Добро пожаловать на Марс, неудачники.
По нижнему краю трансляции безостановочно бежал текст: английский, испанский и кечуа сменяли друг друга. В тексте шла речь о других сенсационных историях, но большинство из них в передачу так и не попали. Даже успех «Партикл Слэм» с вызовом дождя лишь секунд на десять смог вытеснить прибытие челнока: тут и там попадались залитые дождем ночные улицы, морось на ветру. Ликующие толпы. А теперь вернемся к основному сюжету. «Челнок прилетел!»
– Вы все еще смотрите это дерьмо? – спросил я Наиму, пока меня прогоняли через сканирование сетчатки и оформление. – Да эта чертова железка пришвартовалась день назад.
Она пожала плечами.
– Ну давай, найди хоть один канал, где показывают что-то другое.
Позже, уже в камере, я попытался. На стене напротив койки висел потертый и потрескавшийся гибкий экран. Я включил и пролистал около десятка каналов, после чего сдался и оставил непрерывный поток изображений и комментариев делать свое дело. Единственная альтернатива – выключить экран и сверлить взглядом стены, на что в тот момент у меня не было настроения. Когда ты разгорячен, то болезненно внимателен к деталям окружающей среды, разум их жаждет, цепляется за них, как голодающий за стейк. Я так и не понял, то ли это побочный эффект циклов, присущих физиологии гиберноидов, то ли небольшой бонус, добавленный дизайнерами для соответствия спецификациям миссии. В любом случае мне приходилось с этим жить.
Я сидел и смотрел телик, просматривая отснятый материал в поисках любой мало-мальской подсказки.
На экране красовались стандартные кадры устройства челнока – длинные ряды криокапсул в трюме, которые теперь были опущены на палубу для декантации и просвечивались синим светом сканеров, загадочные сложенные конструкции из плит и мигающие огоньки комнаты управления, каюты экипажа, после нулевой гравитации и хаоса двух дней полета забитые личным хламом, трубопроводы, трапы, коридоры и – вот оно! – в течение всего пары секунд камера скользит мимо невинного, плотно задраенного люка в недрах корабля. Он не черный – вопреки мифам и фильмам, они никогда не бывают черными, – но отличительные знаки и мигающие на девственно-белой поверхности огоньки не оставляют пространства для ошибки.
УСТРАНЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЙ. БОРТОВАЯ СИСТЕМА РЕАГИРОВАНИЯ НА АВАРИЙНЫЕ СИТУАЦИИ. ЛЮК ВЗВЕДЕН И ПОД СИГНАЛИЗАЦИЕЙ – НЕ ОТКРЫВАТЬ. ДОСТУП ЭКИПАЖА ЗАПРЕЩЕН.
Разумеется, прочитать все это за время, пока камера проносилась мимо, было невозможно, но мне это и не требовалось. Я и так знал, что там написано.
Посреди люка, подобно биению сердца, медленно пульсировал зеленый огонек. Он был там.
Или она. Хотя это и не так распространено, как любят думать одержимые сексом и резней в космосе имбецилы. Женщины занимаются такой работой, спору нет, просто не слишком часто и, как правило, недолго.
Для меня это была дюжина лет, плюс-минус, и я завязал вовсе не из желания завести семью или пересмотреть карьерные перспективы. В случае с оверрайдерами это так не работает. Когда тебя начинают готовить к профессии еще до твоего рождения, в генах должно оказаться нечто крайне необычное, чтобы появилось желание уйти, и со мной никогда не происходило ничего, подходящего под это описание. Межпланетная компания по силовой и охранной логистике «Блонд Вайсьютис» снарядила меня для определенной цели и отправила в небеса в качестве никем не превзойденного сторожа.