(Вставная глава)
Разрушение государства всегда выбрасывает на поверхность множество ярких фигур — тех самых, которые двигают историю. Как тремя веками ранее, во времена Смуты, во главе движений, правительств, армий оказались сильные, энергичные люди, оставившие след в истории. Возьму по десять ключевых имен с каждой стороны и расположу их в порядке исторической важности.
Советский лагерь
Сразу оговорюсь, что Ленина и Троцкого, политического и военного вождей РСФСР, я в список не включаю — о них уже было и еще будет многое сказано. Но историческая «иерархия» остальных советских предводителей, установившаяся еще в довоенный период, очень сильно искажена. Она плохо отражает реальность — и сделано это было намеренно.
Иосиф Сталин активно переписывал недавнюю историю: возвеличивал собственную роль, продвигал своих соратников, вымарывал имена врагов. Массовая культура — кино, литература, изобразительное искусство — усердно обслуживали этот заказ. Поскольку Сталин во время гражданской войны занимал посты второстепенные, требовалось пригасить значение всех вождей более высокого ранга (главкомов, командующих фронтами). Из них были оставлены лишь те, кто к тому времени уже умер: Свердлов, Дзержинский, Фрунзе. Зато в галерею главных полководцев и героев попали военачальники относительно невысокого звена: командарм Буденный, член армейского Реввоенсовета Ворошилов, комдивы Чапаев и Щорс, комбриг Котовский и так далее.
В «Кратком курсе истории ВКП(б)» дается следующий перечень политических деятелей, которые привели Красную Армию к победе (и именно в таком, явно неслучайном порядке): Ленин, Сталин, Молотов, Калинин, Свердлов, Каганович, Орджоникидзе, Киров, Куйбышев, Микоян, Жданов, Андреев, Петровский, Ярославский, Дзержинский, Щаденко, Мехлис, Хрущев, Шверник, Шкирятов. Примечательно, что даже Дзержинский оказался лишь на 15 месте, много ниже Кагановича и Микояна.
Некоторые вычеркнутые из истории «враги народа» во времена хрущевской Оттепели вернулись в учебники, но общая картина всё равно сильно искажена. Попытаюсь исправить эту несправедливость.
Огромную роль в победе Красной Армии — не меньшую, чем Троцкий — сыграл его заместитель в Реввоенсовете Республики Эфраим Склянский (1892–1925), истинный создатель советских вооруженных сил и участник, а нередко и инициатор всех основных военных решений.
Троцкий постоянно разъезжал по фронтам и часто отсутствовал; его помощник всё время был на месте, подле Ленина. Тот полностью доверял этому неутомимому, всезнающему работнику, которого прозвали «машиной». Считается, что большинство ленинских телеграмм, отправленных командующим фронтами и армиями в критические моменты войны, составлены Склянским — Ленин их только подписывал. «Владимир Ильич звонил Склянскому, или, наоборот, Склянский звонил Владимиру Ильичу. Склянский составлял телеграмму, Владимир Ильич поправлял и подписывал, и телеграмма свое действие на месте производила безошибочно», — рассказывает Троцкий, который называет своего заместителя «человеком исключительным». Луначарский пишет, что это «один из центральных мозговых узлов огромного организма».
Склянский обладал выдающимися способностями и всюду оказывался среди первых. Гимназию он окончил с золотой медалью, медицинский факультет университета с отличием, после февральской революции его — военного врача, офицера, да к тому же еще и еврея — солдаты выбрали председателем сначала дивизионного, а потом и армейского комитета. Внимание Троцкого молодой человек привлек своей распорядительностью во время октябрьского переворота и с тех пор стал ближайшим сотрудником вождя. С марта 1918 года двадцатипятилетний Склянский занимался строительством Красной Армии, и все основные достижения — привлечение «военспецов», мобилизационная система, логистика управления — основывались на его идеях. Он работал по 18 часов в сутки, год за годом.
Командарм Буденный в своих мемуарах простодушно проговаривается о тогдашнем положении Сталина, когда описывает их совместный визит к всемогущему зампреду в 1920 году: «Мы доложили Склянскому о недавнем заседании Реввоенсовета армии, о выводах, к каким пришел Реввоенсовет. Склянский одобрил наши рекомендации, чему, конечно, мы были очень рады». Сталинский секретарь Бажанов уже в двадцатые годы пишет: «Сталин ненавидит Склянского (который во все время гражданской войны преследовал и цукал Сталина) больше, чем Троцкого».
Когда после смерти Ленина в большевистском руководстве начнется борьба за власть, первое, что сделает Сталин — добьется отставки Склянского и настоит на отправке его подальше за границу, в Америку. Там Склянский вскоре погибнет при весьма подозрительных обстоятельствах (утонул в озере). Без своего надежного помощника Троцкий долго не продержится.
Из невоенных вождей на первое место следует поставить председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Якова Свердлова (1885–1919), то есть формально главу советского государства, президента, при котором Ленин являлся премьер-министром. Пока жил Свердлов, должность председателя ВЦИК имела первостепенное значение — это был тот случай, когда «человек красит место»; потом, когда «место» досталось тусклому Калинину, оно превратилось в декорацию.
Высший в республике пост 32-летний Свердлов занял сразу после Октября — по настоянию Ленина, в орбиту которого попал совсем недавно, всего полгода назад. Недоучившийся гимназист, опытный подпольщик, ветеран тюрем и ссылок, Свердлов заслужил доверие вождя исключительными организаторскими качествами и редкостной работоспособностью. Вскоре он стал ведать расстановкой партийных кадров и координацией связей между ЦК и периферийными комитетами. По всем вопросам, во всех дискуссиях этот человек держался ленинской позиции. Одним словом, у Троцкого был Склянский, а у Ленина — Свердлов.
После июльского фиаско Свердлов устроил переход Ленина на нелегальное положение и в дальнейшем был связным между Разливом и Петроградом. Руководитель ВЦИКа был сторонником самой жесткой линии, враги прозвали его «черным дьяволом» — и не только за всегдашнюю черную кожаную тужурку. Он стал одним из инициаторов разгона Учредительного Собрания. Считается, что именно Свердлов отдал распоряжение екатеринбургскому большевику Голощекину уничтожить царскую семью (и Екатеринбург впоследствии получил имя Свердловск). «Красный террор», объявленный после эсеровских терактов, тоже был введен Свердловым, который после ранения Ленина исполнял должность председателя Совнаркома и должен был остаться на ней, если бы вождь не выздоровел.
Судьба, однако, распорядилась иначе. Ленин поправился, а его предполагаемый преемник в марте 1919 года умер от испанки. Если бы этого не произошло, этот том, вероятно, назывался бы «Ленинско-свердловская эпоха».
После смерти Свердлова ключевой фигурой советского тыла и главным невоенным помощником Ленина сделался Феликс Дзержинский (1877–1926), создатель системы насилия и страха, обязательной для всякого диктаторского режима.
Дзержинский начинал как активист польско-литовского марксистского движения и долгое время воспринимался как «национальный элемент», представитель польской социал-демократии. В гимназии у Феликса по русскому был «неуд», до конца жизни он говорил с акцентом, а писал с ошибками. В отличие от Ленина и Троцкого, это был настоящий, многолетний тюремный «сиделец», к моменту революции проведший за решеткой треть своей взрослой жизни. От каторги его освободил только Февраль.
В момент октябрьского переворота Дзержинский не входил в большевистскую верхушку. Его взлет начался только в декабре 1917 года, когда Ленин поручил вчерашнему каторжанину возглавить временный (как предполагалось) орган по борьбе с саботажем — Чрезвычайную комиссию. Эта организация, много раз менявшая название, переживет все другие советские государственные учреждения. Она станет хребтом тоталитарного государства.
Подобно военному руководителю Склянскому, Дзержинский был безжалостен к себе и неутомим. Его тоже называли «машиной», а Роман Гуль окрестил «думающей гильотиной». Он пишет: «Самостоятельность мысли в Дзержинском отсутствовала. Его ум ограничен, знания брошюрочны, росшее в тюрьме мышление безжизненно и только сектантски-искривленная душа сильна тупой верой в непреложную святость партийной программы. До 1917 года за эту программу он отдавал свою жизнь, а с 1917 года начал отдавать чужие».
Все отмечают в Феликсе Эдмундовиче искренность убеждений, цельность натуры, железную волю, аскетизм. На философа Николая Бердяева, которого глава ЧК лично допрашивал (и не расстрелял, а выслал из страны) Дзержинский произвел впечатление «человека вполне убежденного и искреннего». «Думаю, он не был плохим человеком и даже по природе не был человеком жестоким. Это был фанатик. По его глазам он производил впечатление человека одержимого. В нем было что-то жуткое».
Современный британский исследователь Дональд Рейфилд рассказывает о Дзержинском так: «В отличие от Сталина, Дзержинский был педантически строг. Он выбросил блины, приготовленные сестрой, только потому, что она купила муку у спекулянта; уволил племянницу и того человека, который дал ей работу на железной дороге, за то, что она злоупотребила их фамилией. Только раз в жизни он посетил выставку картин — и в ужасе убежал, прикрыв лицо руками. На концертах он не бывал, и его единственным чтением были марксистские трактаты и романтическая польская лирика. Единственным фильмом, который он посмотрел, была заказанная им самим лента о похоронах Ленина. Своего сына он отдал на воспитание в рабочую семью, „где легче сохранить и обогатить душу“. Любовь, красоту, правду он видел только в своей работе».
Фанатичная страстность являлась органичной чертой этой натуры. В юности Феликс был истовым католиком, собирался стать ксендзом. Потом так же пламенно уверовал в революцию и стал ее «великим инквизитором».
При этом советскую спецслужбу Дзержинский создавал безо всяких романтико-революционных экспериментов, используя опыт царской Охранки, налаженную работу которой знал по своему арестантскому опыту. ЧК воспроизвела организационную структуру Охранного отделения и его оперативные методы, позаимствовала массовое использование «сексотов» (секретных сотрудников) и тактику провокаций. Однако «Чрезвычайка» была несравненно могущественней царской тайной полиции, поскольку в период «красного террора» кроме следственно-карательно-информационных полномочий получила еще и права инстанции, выносящей приговоры. К началу двадцатых годов, то есть всего пятилетие спустя, организацию Дзержинского уже считали самой действенной спецслужбой мира. При этом формально Феликс Эдмундович так и не вошел в высший партийный орган, лишь незадолго до смерти получив статус кандидата в члены Политбюро. Это объяснялось большевистским ханжеством, нежеланием выпячивать роль спецслужб в управлении государством.
Итак, в число большевистских вождей Дзержинский не входил. Их во время гражданской войны (после смерти Свердлова), собственно, было трое: Ленин, Троцкий и сразу вслед за ними — как в партийной иерархии, так и в массовом восприятии — Григорий Зиновьев (1883–1936). Почти все современники и историки, отдавая дань (иногда неохотно) выдающимся способностям первых двух вождей, третьего оценивали скептически, а то и просто негативно. Единственное, что отмечают — ораторское искусство, очень важное на митинговой фазе революции и малосущественное на диктаторской. Высокое положение Зиновьева объяснялось исключительно расположением Ленина. Это был самый давний соратник руководителя Советского государства, его «оруженосец».
Все большевистские лидеры высшего уровня происходили из более или менее обеспеченных семей (за исключением Сталина, но тот в описываемый период еще не был лидером). Не являлся исключением и Григорий Евсеевич Апфельбаум («Зиновьев» — партийный псевдоним). Он прилепился к Ленину с юности, с двадцатилетнего возраста, и впоследствии почти всё время находился близ «Ильича»: и в эмиграции, и в «пломбированном вагоне», и в лесном шалаше у станции Разлив, и во время октябрьских событий. Еще с III съезда РСДРП (1905 г.) Зиновьев состоял в ЦК, на выборах в Учредительное собрание он шел в партийном списке вторым номером. Низовые партийцы так его и воспринимали: «большевик № 2» (Троцкому многие не могли забыть, что он стал ленинцем только в 1917 году).
Даже эпизодическое фрондирование, которое позволял себе «оруженосец» по отношению к Ленину (например, перед переворотом, когда он вдвоем со Львом Каменевым публично выступил против курса вождя), не подорвали позиций Зиновьева. Сразу же после установления советской власти он получил важнейшее задание: править Петроградом, который и после переноса столицы в Москву оставался главным городом страны. Зиновьев стал председателем «Совнаркома Северной Коммуны» и абсолютным диктатором с неограниченными полномочиями. В начале сентября 1918 года, после покушения Фанни Каплан, Зиновьев проводил в Петрограде «красный террор» с неистовой жестокостью. Не в последнюю очередь потому что он конкурировал со Свердловым за место ленинского преемника и демонстрировал таким образом свои лидерские качества. У Зиновьева имелись серьезные основания рассчитывать на первенство, поскольку с весны 1919 года он еще и возглавлял исполком Коммунистического Интернационала, то есть руководил пролетарским движением в мировом масштабе. Для многих зарубежных коммунистов «вождь Коминтерна» был фигурой даже более значительной, чем вождь Советской России.
В качестве военного руководителя Зиновьев никуда не годился. Когда осенью 1919 года к Петрограду рвался Юденич, спасать «колыбель революции» пришлось Троцкому. Зато Григорий Евсеевич был активен в закулисных интригах. Это его качество сыграет важную роль в борьбе за власть, которая развернется после смерти Ленина.
Остальные позиции в «советской десятке» занимают полководцы, которые привели Красную Армию к победе.
Первым главнокомандующим вооруженными силами РСФСР стал Иоаким Вацетис (1873–1938), кадровый офицер, выпускник академии генштаба, к моменту октябрьского переворота командовавший латышским стрелковым полком. На стороне советской власти оказалось немало бывших военачальников гораздо более высокого ранга (да и известности), но в сентябре 1918 года, при учреждении должности главкома Рабоче-Крестьянской Красной Армии, Троцкий выбрал именно Вацетиса, хотя тот не отличался полководческими талантами.
Однако для правительства тогда, после левоэсеровского восстания, после мятежа командующего Восточным фронтом Муравьева, после покушения на Ленина, важнее всего была лояльность, которую Вацетис незадолго перед тем продемонстрировал.
Дело в том, что после Октября бывший полковник возглавил дивизию латышских стрелков, являвшихся единственным боеспособным формированием слабой Красной армии. В июле 1918 года, когда левые эсеры попытались устроить переворот, стрелки Вацетиса спасли большевиков от поражения.
Через несколько дней после этого Вацетис получил командование Восточным фронтом вместо убитого мятежника Муравьева, а вскоре и пост главнокомандующего.
В этом качестве он ничем особенно не блистал, почти не покидал кабинета и занимался в основном организационными вопросами, но на этапе создания регулярной армии они, собственно, и были самыми важными. В оперативно-стратегических вопросах Вацетис во всем подчинялся председателю Реввоенсовета Троцкому.
Почти целый год Иоаким Вацетис являлся высшим военным руководителем Красной армии. Один из ведущих «военспецов», генерал-лейтенант Снесарев, пишет про своего начальника: «Он ординарен до крайности, мысли его простоваты, разумны, если угодно, но и только». Впрочем ординарность и разумность уравновешивали порывистость и дилетантизм Троцкого.
Скромных достоинств Вацетиса, однако, стало недостаточно, когда в начале лета 1919 года военная обстановка резко ухудшилась. Поражения на колчаковском и деникинском фронтах, а также переход на сторону белых целого ряда «военспецов» породили в советском лагере шпиономанию, да и, как обычно в такой ситуации, возникла потребность найти «козла отпущения». Вацетиса обвинили в измене, арестовали. Никаких доказательств вины не обнаружили (их и не могло быть), но впоследствии его держали только на третьестепенных должностях.
На смену лояльному, но не хватающему с неба звезд Вацетису главкомом назначили другого полковника-генштабиста — Сергея Каменева (1881–1936). Как и предшественник, он не был мобилизованным «военспецом», а вступил в Красную Армию добровольно. Летом 1919 года, командуя Восточным фронтом, Каменев сумел переломить ситуацию и после ареста Вацетиса (с которым не ладил) сменил его на высшем посту. Это опять был главнокомандующий, удобный Троцкому, поскольку не претендовал на первенство. В стратегическом отношении Каменев стоял выше Вацетиса — как пишет Троцкий, «отличался оптимизмом, быстротой стратегического воображения», однако, будучи беспартийным, чувствовал себя на своей должности не слишком уверенно. Иногда это приводило к серьезным ошибкам — Каменев не всегда осмеливался настоять на своем. По отзыву того же Троцкого (одобрительному), главком «легко поддавался влиянию работавших с ним коммунистов». Те, кто не считал это качество похвальным, прозвали Каменева «человеком с большими усами и маленькими способностями». Поражение в польской войне 1920 года в значительной степени произошло из-за того, что разработчик наступательной операции Каменев не сумел отстоять свой стратегический план, поддался давлению партийной верхушки.
И все же именно под командованием Каменева Красная армия в 1919 году выдержала натиск белых армий на востоке, юге и западе, а затем повсюду перешла в наступление. Этому же полководцу принадлежит заслуга побед в Крыму, Туркестане и на Дальнем Востоке.
Пост главнокомандующего вооруженными силами республики Каменев будет занимать до 1924 года, и Сталину потом придется немало потрудиться, чтобы вычеркнуть это громкое имя из истории. Сергей Сергеевич Каменев — единственный из крупных полководцев Гражданской войны, кого объявят «врагом народа» уже посмертно (ему повезло умереть своей смертью накануне Большого Террора).
Из высшего комсостава следующего звена, командующих фронтами (это список довольно длинный — больше 20 имен) ярче всего проявили себя четверо.
Во-первых, еще один полковник царской армии — Владимир Гиттис (1881–1938), впоследствии начисто исчезнувший из официальной истории, а если и поминавшийся, то как скрытый вредитель. Подобно Вацетису с Каменевым, он добровольно вступил в Красную армию, весной 1918 года разбил на Дону отряды генерала Краснова.
Я ставлю Гиттиса на первое место среди комфронтами, потому что он занимал эту высокую должность намного дольше, чем кто бы то ни было — с января 1919 до мая 1921 года — и неоднократно оказывался в центре самых важных военных событий.
Это был человек большой личной храбрости, георгиевский кавалер, но главным его достоинством были выдающиеся организаторские качества. Получая под начало плохо дисциплинированные, разболтанные войска, Гиттис умел приводить их в состояние боевой готовности. Например, в период командования Западным фронтом (июль 1919 — апрель 1920), самым слабым и неукомплектованным, Гиттис не только навел там порядок, но и стал помогать резервами другим фронтам, а осенью 1919 года под его непосредственным руководством Красная армия отбила наступление Деникина.
В 1920–1921 в качестве командующего Кавказским фронтом Гиттис оперативно и гладко провел операцию по советизации Закавказья.
Он не был коммунистом, но ни в чем не отступал от партийной линии. В бытность командующим Южным фронтом, в феврале 1919 года, Гиттис подписал один из самых чудовищных приказов по «расказачиванию», где в частности предписывалось «обнаруживать и немедленно расстреливать всех без исключения казаков, занимавших служебные должности по выборам» (то есть фактически всех казаков, пользовавшихся у станичников авторитетом), а в конце перечня потенциальных врагов, под пунктом «е») значилось: «всех без исключения богатых казаков».
Одним словом, несмотря на старорежимную внешность, это был образцовый красный командир, исполнительный и безжалостный.
Александр Егоров (1883–1939) тоже был полковником старой армии, но, в отличие от Вацетиса, Каменева и Гиттиса, стремился не только к военной, но и к политической карьере.
Сразу после Февраля, когда ведущей силой считались эсеры, он стал членом этой партии, а после октябрьского переворота перешел в большевики. Был одним из создателей Красной Армии, где поначалу состоял на оргработе — вербовал на службу бывших офицеров, что свидетельствовало о высокой степени доверия со стороны советского руководства.
На втором этапе гражданской войны, в 1919 году, Егоров командовал армиями, и не всегда удачно, но в октябре, когда войска Деникина рвались к Москве, в Орловско-Кромском сражении, поворотном для всей войны, нанес белым поражение. Будущий маршал Семен Буденный, в то время подчиненный Егорова, а впоследствии куда более прославленный «герой гражданской войны», потом писал про своего начальника: «Мне нравилось, что он держится скромно, не щеголяя своей образованностью, как это нередко делали бывшие офицеры. Особенно меня подкупала его смелость в бою, то, что он, командующий армией, когда это необходимо, ходил в атаку вместе с красноармейцами».
После успеха в боях с деникинцами Егоров возглавил Юго-Западный фронт, обращенный против поляков и, наряду с Тухачевским, руководил боевыми действиями в этой неудачной для Советов войне. Он вел наступление на Львов, не сумел взять город и в беспорядке отступил. Потом командующие обоими фронтами будут сваливать вину друг на друга, но у Егорова членом военного совета был Иосиф Сталин, так что со временем будет официально признана правота «львовцев». Близость к Сталину станет главным мотором послевоенной большой карьеры Егорова, она же его и погубит. В конце концов Вождю, переписывавшему историю, захочется избавиться от полководца, при котором он всего лишь состоял политкомиссаром. Поколебавшись (с первого раза вычеркнув Егорова из расстрельного списка) Сталин потом перестанет сентиментальничать и все-таки отправит бывшего соратника на смерть. Маршала казнят 23 февраля, в день той самой армии, которую он когда-то создавал.
Единственный комфронта, чье имя сохранится в сталинском пантеоне, Михаил Фрунзе (1885–1925), вошел в число важнейших военачальников довольно поздно, поскольку не имел военного образования и опыта.
В самом высшем эшелоне красных полководцев только Фрунзе не принадлежал к офицерству.
Девятнадцатилетним студентом он участвовал в трагической манифестации 9 января 1905 года, был там ранен и с тех пор посвятил всю свою жизнь борьбе с самодержавием. Активный участник событий «первой русской революции», он создавал рабочие советы и боевые дружины, получил смертный приговор, замененный на каторгу, провел несколько лет в тюрьмах и ссылках, бежал, скрывался в подполье — одним словом, это был заслуженный ветеран большевистской партии, но отнюдь не военный. Поэтому весь 1918 год Фрунзе находился на тыловой советской работе и попал на фронт лишь в следующем году. Там, в борьбе с Колчаком, у Фрунзе обнаружились незаурядные полководческие способности, и он, будучи для власти «своим», сделал головокружительную карьеру. Уже через месяц он командует армейской группой, а затем и всем Восточным фронтом.
Правда, вскоре его перебросили на менее важный Туркестанский фронт и Колчака разобьет Владимир Ольдерогге, генштабовский военспец и будущий «враг народа», вычищенный из официальной истории. Фрунзе же, одержав скромную победу над войсками эмира бухарского, осенью 1920 года был назначен командовать врангелевским фронтом. Операция по штурму полуострова-крепости Крым — очень сложная и блестяще проведенная — стала главным достижением красного полководца, но пятном на его репутации осталась расправа над сдавшимися в плен врангелевцами.
После крымской кампании Фрунзе участвовал в войне совсем иного рода — против партизанской армии Нестора Махно, и, несмотря на огромное численное превосходство, добился победы очень нескоро, после многих месяцев упорной борьбы.
Как «полководец-большевик» (а не «полководец-военспец») Фрунзе находился в уникальном положении — он не являлся креатурой Троцкого, который признавал Михаила Васильевича «серьезной фигурой» и отдавал должное его «партийному авторитету», однако пренебрежительно пишет, что товарища Фрунзе «увлекали абстрактные схемы, он плохо разбирался в людях и легко подпадал под влияние специалистов, преимущественно второстепенных». Противостояние между наркомом и главным «партийным полководцем» сыграет важную роль в борьбе за власть после смерти Ленина.
Последний в десятке ведущих советских деятелей Гражданской войны — Михаил Тухачевский (1893–1937). Прежде он не командовал крупными воинскими контингентами, поскольку в царской армии дослужился только до подпоручика. Бóльшую часть мировой войны провел в германском плену, откуда бежал (с пятой попытки) и вернулся на родину кружным путем, через Швейцарию, Францию и Англию, только осенью 1917 года. В Красную армию молодой офицер вступил в первые же дни, сразу после этого стал членом партии, поэтому военспецом не считался. Уже в августе его назначили командующим только что образованной Первой армией, брошенной против белочехов. В течение следующих полутора лет Тухачевский с переменным успехом (бывали у него и поражения) сражался то на востоке, то на юге, то снова на востоке.
Слава пришла к нему летом 1919 года, когда V армия Тухачевского (в ней состояла дивизия знаменитого Василия Чапаева) одержала несколько громких побед над колчаковцами. После этого Тухачевский пошел вверх. В начале 1920 года он уже командующий Кавказским фронтом, который должен был завершить разгром отступающей Добровольческой армии. С этой задачей Тухачевский успешно справился и тут же, буквально через несколько дней, был переведен на должность командующего Западным фронтом — тот становился главным направлением военных усилий республики, поскольку назревала война с Польшей.
Тяжелое поражение под Варшавой несколько испортило послужной список Тухачевского и в дальнейшем он считался «вторым после Фрунзе», крымского победителя.
В конце гражданской войны Тухачевский уже командует не фронтами, а армиями, причем карательными. В марте 1921 года заливает кровью Кронштадтский мятеж, затем подавляет крестьянское восстание Антонова. В обоих случаях действует решительно и безжалостно, причем на Тамбовщине даже приказывает использовать против лесных партизан химическое оружие (в ту пору, правда, еще не запрещенное).
Из десяти вышеперечисленных «звезд первой величины» ни один не дожил до старости и только трое удостоились почетных мест в советских учебниках истории: Свердлов, Дзержинский и Фрунзе. Посмертная слава, хоть и с большим опозданием, уже в хрущевскую «оттепель», досталась из всех «вычеркнутых» только Тухачевскому — не в последнюю очередь из-за импозантной внешности. Правда, после распада СССР, когда рассекретились архивы и стало известно, насколько жестоко Тухачевский расправлялся с народными восстаниями, отношение к этой героической и трагической фигуре стало менее восторженным. Но героем он, безусловно, был.
Все они одновременно и герои, и злодеи — такое уж это было время.
Антисоветский лагерь
То же можно сказать и о вождях противоположного лагеря. Это были сильные, яркие люди, выдвинувшиеся благодаря своим личным качествам — и не дававшие пощады тем, кого считали своими врагами. Искать хороших и плохих в Гражданской войне — занятие безнадежное. У каждой стороны была своя правда — и свой груз тяжких преступлений.
В первой «антисоветской» десятке почти нет имен, забытых или недооцененных историками, — разве что самое последнее. Объясняется это тем, что «врагов» не требовалось развенчивать или вычеркивать. Иное дело, что в советской литературе их красили исключительно черной краской, но эту монохромность с лихвой искупила массовая культура постсоветского периода, кинувшаяся в противоположную крайность и сделавшая из некоторых белых предводителей рыцарей без страха и упрека, каковыми они отнюдь не являлись.
Я не включаю в перечень главных фигур Каледина, Корнилова и Краснова, поскольку они сошли со сцены на самом старте войны: первые двое погибли, третий был дискредитирован сотрудничеством с немцами.
Первенство, конечно, принадлежит «верховному правителю» адмиралу Александру Колчаку (1874–1920), признанному всеми остальными белогвардейскими лидерами. Как уже было сказано, это произошло главным образом из-за финансовой самостоятельности сибирского диктатора, которому достался золотой запас империи.
Александр Васильевич и по своему дореволюционному статусу (командующий Черноморским флотом) стоял выше других белых главнокомандующих. Юденич получил командование фронтом лишь после Февраля, Деникин и Миллер были при старом режиме корпусными командирами.
Напомню, что весной 1917 года Александр Гучков собирался позвать в руководители военного переворота Колчака, прежде чем остановил выбор на Корнилове. Нет сомнений, что адмирал справился бы с задачей лучше — он был и умней, и дальновидней, и самостоятельней. Колчак совмещал в себе три нечасто соединяющиеся таланта. Вначале он прославился как полярный исследователь и ученый-гляциолог — в его честь даже назвали остров в Ледовитом океане. Затем, на службе в Морском штабе, он выдвинулся как организатор и теоретик флотского строительства. И в то же время это был выдающийся боевой командир, успешно сражавшийся с более сильным германским флотом.
Свои незаурядные организационные и полководческие качества Колчак проявил и на Гражданской войне. Большевистский переворот застал его за границей, где адмирал находился с военно-дипломатической миссией (считается, что Керенский намеренно придумал ее, дабы удалить из России опасного соперника). Много месяцев Колчак не мог найти себе места. То пытался поступить на службу к англичанам, то пробовал обосноваться в Харбине, но осенью 1918 года наконец вернулся в Россию и сразу оказался в гуще событий. Известность и масштаб личности адмирала были таковы, что его пригласили на должность военного министра омской Директории, преемницы самарского Комуча и Временного сибирского правительства. Уже через две недели произошел военный переворот, Колчака провозгласили диктатором.
Он сумел в короткий срок создать гражданское управление, восстановить движение по железным дорогам и значительно укрепить вооруженные силы, что позволило восточному крылу белого движения развернуть широкое наступление. На пике успехов колчаковские армии, перейдя Урал, дошли до Перми и Поволжья.
Остальные белые главнокомандующие один за другим признали, пусть номинально, верховенство Колчака — еще и потому, что эту кандидатуру поддерживали страны Антанты. У адмирала были тесные связи с британцами, американцами и японцами.
Однако именно на востоке белое дело потерпело поражение раньше всего. Причины уже назывались: быстрый рост Красной Армии, сумевшей обеспечить большое численное преимущество; несогласованность действий антисоветских сил; главное же — неспособность Колчака заручиться поддержкой населения. При всех своих достоинствах адмирал в политическом смысле был человеком консервативных взглядов. Он не обещал земли крестьянам и оттолкнул новые независимые государства лозунгом восстановления «единой и неделимой». С лета 1919 года начался откат колчаковцев на восток, закончившийся гибелью их предводителя. Он был взят в плен и расстрелян.
Вторым по важности в белом движении являлся генерал-лейтенант Антон Деникин (1872–1947), у которого было больше шансов, чем у Колчака, одержать победу над красными, потому что на южном направлении белогвардейцы располагали существенно бóльшими людскими ресурсами: кроме двух густонаселенных казачьих областей, Донской и Кубанской, в те края стекалось немало офицеров, враждебных большевистской власти. Однако выдающимся лидером Антона Ивановича назвать трудно. Пожалуй, с ним белому делу не повезло.
Это был добросовестный, самоотверженный, заслуженный генерал, неоднократно отличавшийся в сражениях мировой войны, но все время находившийся на вторых ролях — начальником штаба при главковерхе Алексееве, потом при главковерхе Корнилове. Вместе с последним он был арестован после августовского путча 1917 года, затем помогал Корнилову собрать Добровольческую армию и вести ее в екатеринодарский поход весной 1918 года. Лишь после гибели Корнилова Деникин — не по собственной воле, а по необходимости — возглавил и сумел сохранить остатки потрепанной армии. Здесь проявились лучшие качества Деникина: стойкость и упорство.
Однако больше всего белым помогли сами красные. Мощный оплот антисоветского движения на юге России возник в результате того, что на Кубани большевики постоянно ссорились между собой (так был убит их лучший полководец Иван Сорокин), а на Дону они спровоцировали казачье восстание. В итоге Деникин сумел объединить кубанский и донской очаги сопротивления, что позволило ему собрать сильную армию.
Однако и в качестве политического руководителя, и в качестве военного стратега Деникин оказался не на высоте. В мемуарах Антон Иванович пишет, что под его управлением находился «освобожденный от советской власти район, заключавший 16–18 губерний и областей, пространством в 810 тысяч кв. верст с населением в 42 миллиона», однако воспользоваться этими огромными ресурсами он не умел. Он не смог убедить страны Антанты принять активное участие в боевых действиях, не смог удержать под контролем кубанское казачество, распылял силы, не делал попыток заручиться поддержкой крестьянства. «Состав Вооруженных сил Юга с мая по октябрь возрастал последовательно от 64 до 150 тысяч», — с гордостью вспоминает Деникин на той же странице мемуаров, кажется, не сознавая, что эта скромная цифра — при 42 миллионах населения — свидетельствует о полной неспособности организовать мобилизацию. Враждебность крестьянства, объединившегося вокруг Махно, сыграет решающую роль в судьбе и кампании, и самого Деникина.
Ярчайшим эпизодом Гражданской войны был отчаянный поход Николая Юденича (1862–1933), едва не взявшего Петроград в октябре 1919 года.
Николай Николаевич Юденич по выслуге далеко опережал всех остальных белых вождей. Он стал генералом еще во времена, когда Деникин был капитаном, а Колчак — лейтенантом.
Генерал от инфантерии, последний в российской истории кавалер ордена Святого Георгия II степени, бывший командующий фронтом, Юденич имел все основания претендовать на роль главного предводителя белых, но ему пришлось признать верховенство Колчака и просить его о финансовой помощи.
Благодаря денежной поддержке из золотого запаса, а еще в большей степени — бульдожьему упорству, Юденич сумел сколотить небольшую армию, хоть союзники ему почти не помогали, а финны даже мешали. Ленин совершенно справедливо назвал марш Юденича «наглостью». Это действительно была чистейшая авантюра, но подобные дерзкие предприятия иногда поворачивают ход истории, что почти и произошло.
Слава Юденича была короткой, она длилась меньше месяца. 28 сентября 1919 года его немногочисленные войска, пышно названные «Северо-Западной армией», ударили из Эстонии по красным позициям, быстро дошли до петроградских пригородов и, ниоткуда не получив помощи, не имея резервов, в двадцатых числах октября покатились обратно. Советская власть удержалась и на этом опасном зигзаге.
Четвертый фронт, северный, находился в ведении генерал-лейтенанта Евгения Миллера (1867–1939), который являлся противоположностью Юденича — отличался сугубой осторожностью.
В начале Гражданской войны он эмигрировал во Францию и вернулся в Россию не по собственному почину, как Колчак, а по приглашению Антанты, уже занявшей Мурманск и Архангельск, то есть не захватил, а получил власть над Северной областью.
Несмотря на прочную тыловую базу и хорошее снабжение (то и другое обеспечивали союзники), Миллер так и не попытался перейти в наступление и никак не помог другим белым фронтам, хотя на северном направлении большевики держали сравнительно небольшие силы. Важность роли, сыгранной Миллером в Гражданской войне, заключается в том, что он, занимая стратегическую должность, почти ничего на ней не сделал. Так же пассивно он себя повел, когда красные, развязав себе руки на других направлениях, переключили внимание на север. Миллер просто сел на пароход и уплыл.
Таким образом, из четырех главных белогвардейских предводителей решающего 1919 года Колчаку не хватило людских ресурсов, Деникину — организаторских способностей, Миллеру — решительности, а у Юденича только она одна и имелась.
После разгрома и отступления остатки деникинских армий возглавил генерал Петр Врангель (1878–1928).
Деникин относился к популярности Врангеля ревниво и не давал ему дороги, но в конце концов, полностью утратив авторитет у «добровольцев» и казаков, был вынужден в апреле 1920 года уйти в отставку.
Врангель сделал, казалось, невозможное: остановил натиск красных и создал в Крыму белое государство, продержавшееся целых полгода и существенно отличавшееся от деникинской и колчаковской модели. Молодое офицерство, составлявшее костяк белого движения, относилось к 47-летнему Деникину как к старику, его прозвище было «дед Антон». Барон Врангель, бывший всего шестью годами младше, воспринимался иначе — как ровесник и человек современный. Он и принадлежал не к старорежимному высшему генералитету (был лишь генерал-майором), а к числу выдвиженцев нового времени и хорошо понимал специфику гражданской войны. Конфликт с Деникиным у него возник летом 1919 года, когда войскам Врангеля удалось взять стратегически важный Царицын. С точки зрения барона (и он был прав) теперь следовало двигаться на соединение с Колчаком, что позволило бы объединить два главных белогвардейских фронта, но Деникин приказал вести наступление на Москву, в результате чего красные сумели по очереди разбить сначала восточную группировку белых, а затем и южную.
Самое интересное в врангелевском варианте белого движения то, что это была попытка переломить ход войны не только силой оружия, но и воздействием на общественные настроения.
Здесь отдельного рассказа заслуживает деятельность гражданского главы Крымского правительства Александра Кривошеина (1857–1921).
Александр Васильевич — самый крупный из государственных деятелей империи, принявших участие в Гражданской войне. Ведущий специалист по крестьянскому вопросу, при Столыпине он отвечал за проведение аграрной реформы; позднее, в начале мировой войны, руководил всем экономическим блоком правительства и был вынужден уйти из-за интриг распутинской камарильи, которая настроила против него царицу, а затем и царя. Кривошеин был еще и видным предпринимателем, директором текстильного концерна, так что хорошо разбирался в «рабочем вопросе».
Когда Врангель возглавил правительство Юга России, Александр Васильевич находился в эмиграции, во Франции. Однако по приглашению барона вернулся в охваченную смутой Россию, где только что погибли два его сына, белые офицеры.
Кривошеин сразу же взял курс на разрушение большевистской концепции о том, что война красных с белыми — это война бедных с богатыми и эксплуатируемых с эксплуататорами. Правительство выпустило указы, защищавшие права рабочих, и провозгласило аграрную реформу, в результате которой крестьяне получали помещичью землю на чрезвычайно льготных условиях, а в сельской местности вводилось крестьянское самоуправление (те же советы, но без коммунистов). Население встретило эти меры с одобрением, но они опоздали. Территория, контролируемая Врангелем, была слишком мала. К этому времени белые гражданскую войну уже безнадежно проиграли, в 1920 году их не спасло бы и чудо. «Врангелевско-кривошеинская» модель, теоретически возможная, так и осталась непрожитой ветвью российской истории.
На восточной окраине страны в том же положении, что Врангель, оказался атаман Григорий Семенов (1890–1946), возглавивший остатки разбитых колчаковских войск и до конца 1920 года продолжавший воевать с красными.
Этот белый вождь сильно отличается от остальных. Те все вышли из высшего дореволюционного офицерства, Семенов же был всего лишь есаулом. Энергичный, напористый, неразборчивый в средствах, постоянно менявший политические взгляды и покровителей, он начинал как командир партизанского отряда, казачьим атаманом назначил себя сам и при Колчаке сохранял автономность, выбирая, какие приказы верховного правителя он будет исполнять, а какие нет. У Семенова имелась собственная армия, в основном состоявшая из забайкальских, уссурийских и амурских казаков. Генеральский чин и формальное признание атаманского звания Семенов получил уже задним числом. В тяжелых боях с основными силами Красной армии атаман не участвовал, благодаря чему уберег свои войска от разгрома. Именно поэтому незадолго до гибели Колчак передал Семенову «всю полноту военной и гражданской власти».
Армия атамана воевала с «буферной» Дальневосточной республикой около полугода, но в конце осени 1920 года он был разбит и, бросив своих людей, бежал в Маньчжурию.
Впоследствии Семенов пытался вернуться, но бывшие подчиненные не простили ему малодушия. Предприимчивый атаман вступал в переговоры со всеми — и с японцами, и с американцами, и с китайцами, и даже с красными, но ни у одной из сторон не вызывал доверия.
Одним словом, это был классический авантюрист, оказавшийся на гребне событий благодаря своей лихости и стечению обстоятельств. Гражданская война изобиловала такими фигурами, но Семенов из них самая крупная.
Среди важнейших деятелей антисоветского лагеря было три имени, принадлежащих истории не только и не столько России, сколько соседних стран: два украинца и турок.
Симон Петлюра (1879–1926), лидер украинского «самостийного» движения, биографией отчасти напоминает своего ровесника Сталина (тоже был семинаристом-недоучкой), а отчасти Пилсудского, поскольку тоже пришел от первоначального увлечения социализмом к идее национального государства.
До революции Петлюра издавал единственный в России украинский журнал, а после Февраля стал горячим сторонником «украинизации» армии, то есть создания этнических воинских частей. На этом поприще он и выдвинулся, став со временем признанным лидером новосозданных национальных вооруженных сил — главой Украинского генерального войскового комитета, а в обстановке всеобщего хаоса и раздора в самой сильной позиции оказывался тот, кому подчинялись военные.
В задачу книги не входит рассказ о становлении украинской государственности — лишь описание войны, которую Петлюра вел с советской Россией.
Таких войн, собственно, было четыре.
Первая произошла сразу после Октября, когда «украинизированные» части под командованием Петлюры вступили в конфликт с «большевизированными» отрядами, подчинявшимися Москве. Петлюра сумел подавить вооруженное восстание рабочих в Киеве, но на фронте перевес был на стороне красных, и в феврале 1918 года они разгромили Украинскую народную республику.
В следующий раз Петлюра собрал значительные силы, когда немецкая революция оставила без поддержки слабое правительство гетмана Скоропадского. В декабре 1918 года Директория (так называлось созданное Петлюрой правительство) опять заняло Киев. Вторая война с Советами началась почти сразу же. И опять закончилась поражением. Уже в апреле Директория была вынуждена оставить столицу и отступить далеко на запад.
В конце лета 1919 года, воспользовавшись наступлением Деникина и заключив с ним временный союз, петлюровцы помогли Добровольческой армии выбить красных из Киева, однако окрыленные успехом белые обратили оружие против украинцев и разгромили их.
В четвертый раз Петлюра предпринял попытку освободить от красных Украину в декабре того же года. Его войска осуществили так называемый «Зимний поход». Воюя и с красными, и с белыми, они прошли рейдом через области западной и центральной Украины, но нигде закрепиться не смогли. Заключив соглашение с поляками, петлюровцы приняли участие в майском наступлении 1920 года, в очередной раз взяли Киев — и в очередной раз в нем не удержались.
В 1926 году Симона Петлюру, эмигрировавшего во Францию, убил еврей-анархист — в отместку за многочисленные погромы, учиненные петлюровскими отрядами во время Гражданской войны. При этом сам Петлюра антисемитом не был. Известно, что во время «первой русской революции» он, наоборот, руководил в родной Полтаве еврейской самообороной. Убийцу, однако, суд оправдал, заявив, что ответственность за военные преступления всегда лежит на командующем. И это действительно так.
Не меньше проблем доставил большевикам «батька» Нестор Махно (1888–1934), которого советская энциклопедия Гражданской войны называет «главарем анархо-кулацкого движения», «одной из разновидностей мелкобуржуазной контрреволюции». На самом деле Махно был настоящим народным вождем, представлявшим интересы всего украинского крестьянства и пользовавшимся в этой среде большой популярностью.
Уже в ранней юности он был бунтарем, членом «Крестьянской группы анархо-коммунистов», устраивавшей дерзкие «эксы» и убивавшей царских чиновников. Арестованный, попал на каторгу, где провел почти десять лет в тяжелейших условиях. Закаленный и ожесточенный этими испытаниями, после февраля Махно вернулся в родное Гуляйполе (большое село с населением около 10 тысяч человек) и вскоре стал признанным лидером всей округи, постепенно увеличивая сферу своего влияния.
Он считал себя истинным революционером и весной 1918 года отправился в Москву посмотреть на большевистское правительство. Встретился с Лениным и Троцким, проникся идеей «крестьянского и рабочего объединения», однако обе стороны относились друг к другу с недоверием.
У Махно не было постоянной армии — она то сжималась до небольшого ядра преданных бойцов, то разбухала до 50 тысяч человек и превращалась в серьезную силу. «Батька» несколько раз вступал в альянс с большевиками, но неизменно сохранял автономность.
На исходе 1918 года он помог красным против Петлюры — своего соперника в борьбе за украинское первенство (петлюровцы были популярнее на Правобережье, махновцы — на Левобережье). Потом оказал огромную услугу Советам, ударив в тыл наступающему Деникину. «Это восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило фронт в наиболее трудное для него время», — пишет в мемуарах белый главнокомандующий. Срыв деникинского похода на Москву в октябре 1919 года стал поворотным моментом всей войны.
Участвовал Махно и в разгроме Врангеля.
Однако, едва победив белых, большевики взялись за Махно. Он представлял собой огромную опасность именно потому, что пользовался поддержкой среди крестьянства.
В 1921 году бывший союзник становится главным врагом и главной проблемой советской власти.
Махно изменил тактику. Он избегал крупных боев и совершал рейды во всех направлениях, в том числе и во внутрироссийские области — воронежскую, тамбовскую, и повсюду крестьяне встречали махновцев как избавителей. Возникла серьезная угроза всекрестьянского восстания.
Ситуация изменилась, когда Совнарком повел новую политику в деревне: упразднил измучившую крестьян продразверстку. Отряды махновцев стали редеть, кольцо — сжиматься. В конце лета 1921 года с оставшейся кучкой людей Махно ушел в Румынию.
До некоторой степени похожей была судьба последнего героя этой главы — Исмаила Энвер-паши (1881–1922). Этот турецкий политик и искатель приключений тоже попеременно заигрывал и ссорился с советской властью. Во всех других отношениях Энвер-паша был деятелем совсем иного жанра, чем Махно.
В великой российской смуте он сыграл особую роль — едва не вызвал мощный межнациональный взрыв, вполне способный разрушить колониальную державу, которую, на словах ратуя за мировую революцию, упорно восстанавливали большевики. Последствия такого взрыва в историческом смысле оказались бы еще значительней замены царского самодержавия на советский тоталитаризм.
Молодым офицером Исмаил Энвер-эфенди (еще не «паша») стал одним из вождей революции, свергнувшей султана Абдул-Хамида. Через несколько лет Энвер возглавил еще один переворот, после которого вошел в триумвират, правивший Османской империей. Будучи военным министром, в годы войны командовал турецкими вооруженными силами. Одним словом, это был государственный деятель высшего калибра. После поражения Турции он нашел убежище в Германии и там вступил в сношения с верхушкой Коминтерна. У большевиков и турецкого политика-эмигранта нашлись общие интересы: враждебность к Британии.
Энвер-паша был приверженцем пантюркизма — движения за создание мегагосударства тюркских народов. Оно должно было объединить земли, населенные тюрками, от границ Ирана до Крыма и Поволжья. Отдавать Энвер-паше Поволжье и Крым большевики, конечно, не собирались, но планировали использовать знаменитого турка в борьбе с британским влиянием в Средней Азии и Афганистане.
Генерала с почетом приняли в Москве, позволили создать организацию с экзотическим названием «Общество единства Революции с Исламом».
Осенью 1921 года Энвер-паша был командирован в Туркестан бороться под знаменем Революции и Ислама против басмачества — большевики надеялись, что это внесет раскол в ряды мусульман, противников советской власти.
Но у Энвера были другие намерения. Он перешел на сторону басмачей и после непродолжительного периода борьбы за первенство, соединившись с войсками бухарского эмира, поднял восстание против Советов.
В феврале 1922 года части Энвер-паши взяли Душанбе и прогнали красных почти со всей бухарской территории. Лишь теперь большевистские власти поняли, какую опасность представляет пантюркистская идея, и попробовали заключить с Энвером мир, даже обещали отдать ему половину Бухары, но «эмир туркестанский», как он себя называл, требовал, чтобы русские вообще убрались из Средней Азии.
Бои шли всё лето. Под натиском превосходящих сил Красной армии Энвер-паша стал отступать. Он несомненно вернулся бы с подкреплениями и, пользуясь антирусскими и антибольшевистскими настроениями, развернул бы новое восстание, которое неизвестно чем бы закончилось, но в августе знаменитый авантюрист был убит в бою с красной конницей. Средняя Азия осталась советской.