— Райли? — голос выталкивает меня в реальность, а мне просто хочется, чтобы она ушла. Хочется, чтобы она оставила меня в покое, наедине с воспоминаниями о тепле его кожи, вкусе его поцелуя, его собственнических прикосновениях. — Райли?
Раздается стук в дверь.
— Ммм? — это все, что я могу сказать, потому что мое дыхание все еще затрудненное и прерывистое.
— Это Квин. — Ее голос мягкий и хриплый, и меня убивает, когда я слышу, как он срывается. — Рай, пожалуйста, выйди…
Протягиваю руку и открываю дверь, она толкает ее, распахивая шире, странно глядит на меня, ее заплаканное лицо и растекшаяся тушь только подчеркивают опустошение, маячащее в глазах. Она поджимает губы и начинает смеяться, так, что это граничит с истерикой, и, когда смех отражается от окружающих нас кафельных стен, все, что я слышу — это отчаяние и страх. Она указывает на мои полуспущенные шорты и клетчатые трусики и продолжает смеяться, слезы, окрашивающие ее щеки, странно контрастируют со звуком, исходящим из ее рта.
Начинаю смеяться вместе с ней. Это единственное, что я могу сделать. Слез нет, страх не утихает, а надежда слабеет, когда первый смешок срывается с моих губ. Это кажется таким неправильным. Все так неправильно, и в одно мгновение Квинлан — женщина, возненавидевшая меня с первого взгляда — протягивает руки и обнимает меня, в то время как ее смех превращается в рыдания. С мучительной икотой безудержного страха. Ее крошечное тело сотрясается от усиливающейся боли.
— Мне так страшно, Райли. — Это единственное, что она может произнести между вдохами, но больше ей ничего не нужно говорить, потому что именно это я и чувствую. Поражение в ее позе, сила ее горя, сила ее хватки отражают страх, который я не в состоянии выразить, поэтому я цепляюсь за нее всем, что у меня есть — нуждаясь в этом контакте больше всего на свете.
Я обнимаю ее и успокаиваю, как могу, стараясь потеряться в роли терпеливого воспитателя, которая мне так хорошо знакома. Гораздо легче успокоить чье-то отчаяние, чем встретиться лицом к лицу со своим. Она пытается вырваться, но я не могу отпустить ее. У меня нет сил, чтобы выйти за двери и ждать, пока доктор сообщит новости, которые я боюсь услышать.
Застегиваю шорты и смотрю на свое отражение в зеркале. Вижу, как в моих глазах мелькают навязчивые воспоминания. В сознании вспыхивает разбитое зеркало заднего вида в пятнах крови, в котором отражается солнце, зазубренные края, последний хрипящий вздох Макса. А затем мой разум хватается за счастливое воспоминание, связанное с другим зеркалом. Которое было использовано в пылу страсти, чтобы показать, почему Колтону меня достаточно. Почему он выбирает меня.
— Пойдем, — шепчет она, прерывая мой транс, отпускает меня, но движется рукой вниз, обнимая меня за талию. — Я не хочу пропустить новости.
ГЛАВА 2
Время тянется. Каждая минута кажется часом. И каждый из трех прошедших часов кажется вечностью. Каждый свист открываемых дверей заставляет нас всех вздрагивать, а затем оседать обратно. Пустые пластиковые стаканчики переполнили мусорную корзину. Защитные костюмы расстегнуты и завязаны вокруг талии, так как в комнате ожидания становится душно. На сотовые постоянно поступают звонки от людей, желающих узнать новости. Но их по-прежнему нет.
Бэккет сидит с Энди. С одной стороны от Доротеи Квинлан, с другой — Тони. Комната ожидания наполнена приглушенным шепотом, а телевизор звучит фоном для моих мыслей. Я сижу одна и, за исключением постоянных сообщений от Хэдди, и рада одиночеству, потому что мне не нужно утешать или утешаться — с каждой секундой безумие в моем сознании становится все громче.
Желудок сводит. Я голодна, но от мысли о еде меня тошнит. В голове стучит, но я рада боли, рада считать удары барабанной дроби в попытке ускорить время. Или замедлить — в зависимости от того, что пойдет на пользу Колтону.
Свист открывающейся двери. Скрип ботинок. На этот раз я даже не открываю глаза.
— У меня есть новости о мистере Донаване. — Дергаюсь от этого голоса. Ноги шаркают, когда парни встают, и низкий тревожный гул разносится по комнате в ожидании того, что будет сказано.
Меня обуревает страх. Не могу встать. Не могу пошевелиться. Я так окаменела от слов, которые собираются произнести его губы, что заставляю себя сглотнуть, но, трепеща, остаюсь парализованной.
Сжимаю руки, вцепившись ими в обнаженную плоть бедер, пытаясь использовать боль, чтобы похоронить воспоминания. Желая, чтобы прошлое не повторилось — не заменило одну разбитую машину с мужчиной, которого я люблю, на другую.
Он прочищает горло, и я задерживаю дыхание — молясь, надеясь, нуждаясь в чем-то за что я могла бы держаться.
— Скажем так, на данном этапе исследование все еще продолжается, но из того, что мы можем предварительно увидеть, очевидно, что мистер Донаван получил сильную травму внутренних органов от внезапного столкновения с заграждением. Травма произошла из-за того, что при резком торможении тело было зафиксировано, но внутренние органы по инерции сдвинулись. Пока мы можем сказать…
— Пожалуйста, говорите на английском, — шепчу я. Мой разум пытается понять медицинские термины, зная, что если бы я не плавала в этом тумане неизвестности, я была бы в состоянии их разобрать. При моих словах он останавливается, и хотя я не могу поднять глаза, чтобы встретиться с ним, на этот раз я говорю громче. — Пожалуйста, доктор, говорите на английском. — Меня переполняет страх. Осторожно поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним, команда поворачивается, и смотрит на меня, пока я смотрю на доктора. — Мы все здесь очень обеспокоены, и хоть вы и можете понять, что говорите, терминология пугает нас до смерти… — мой голос затихает, и он добродушно кивает, — …наш разум слишком перегружен, чтобы все это воспринять сейчас… мы долго ждали, пока вы находились с ним… так что, пожалуйста, можете сказать нам это простыми словами?
Он мягко улыбается мне, но его глаза серьезны.
— Когда Колтон врезался в стену, машина остановилась — его тело остановилось — но его мозг продолжал двигаться, врезавшись в его череп. К счастью, на нем была система защиты шеи и головы, которая помогла защитить область между позвоночником и шеей, но, тем не менее, травма, которую он получил, серьезная.
Мое сердце бешено колотится, дыхание учащается, а в голове мелькают миллионы различных последствий.
— Он будет…? — Энди загораживает мне вид, вставая лицом к доктору и задает вопрос, который не может закончить. В комнате воцаряется тишина, прекращается даже нервное шарканье ног, мы все, затаив дыхание, ждем ответа.
— Мистер Уэстин, я полагаю? — спрашивает доктор, протягивая руку кивающему Энди. — Я доктор Айронс. Не собираюсь вам лгать… сердце вашего сына дважды останавливалось во время транспортировки.
Мне кажется, что с этими словами моя душа отделяется от тела. Не оставляй меня. Пожалуйста, не оставляй меня. Молча умоляю я, желая, чтобы слова дошли до него, находящегося где-то в стенах этой больницы.
Энди протягивает руку и сжимает ладонь Доротеи.
— Мы смогли немного стабилизировать его сердце, что является хорошим знаком, поскольку боялись, что, возможно, от силы удара произошел разрыв аорты. В данный момент мы знаем, что у него субдуральная гематома. — Доктор поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, прежде чем продолжить. — Это означает, что кровеносные сосуды разорваны, а область между его мозгом и черепом заполнена кровью. Ситуация двоякая, потому что мозг Колтона отек от травмы, полученной при ударе о череп. В то же время, скопление крови оказывает давление на его мозг, потому что ей некуда вытекать, чтобы уменьшить это давление. — Доктор Айронс изучает глаза окружающих его людей. — В настоящее время он более стабилен, поэтому мы готовим его к операции. Крайне важно, чтобы мы проникли внутрь и ослабили давление на его мозг, чтобы попытаться остановить отек.
Смотрю, как Доротея тянется к Энди за поддержкой, ее очевидная безусловная любовь к сыну вызывает во мне бурю эмоций.
— Как долго продлится операция? Он в сознании? Были ли другие травмы? — Бэккет говорит впервые, быстро выстреливая вопросы, о которых все мы думаем.
Доктор Айронс сглатывает и складывает пальцы перед собой, встречаясь глазами с Бэккетом.
— Что касается других травм, они незначительны по сравнению с травмой головы. Он не в сознании и не приходил в сознание за это время. Он был в типичном коматозном состоянии, которое мы наблюдаем с подобными травмами — бессвязное бормотание — сопротивление нам во время эпизодических приступов. Что касается всего остального, мы узнаем больше, когда окажемся в операционной и увидим, насколько сильно кровоизлияние в мозг.
Бэккет, всё это время задерживавший дыхание, выдыхает, и я вижу, как его плечи опускаются, хотя не уверена, от облегчения или смирения. Ни одно из слов доктора не уменьшило страх, нависший над моей душой. Квинлан шагает вперед и хватает Бэкса за руку, она смотрит на своих родителей, прежде чем спросить то, чего мы все боимся.
— Если отек не прекратится после операции… — ее голос дрожит, Бэккет прижимается к ее макушке братским поцелуем в знак поддержки, — …что… это будет значить? То есть, вы говорите о черепно-мозговой травме, так каков прогноз? — Ее дыхание прерывается всхлипыванием. — Каковы шансы Колтона?
Доктор громко вздыхает и смотрит на Квинлан.
— В настоящее время, прежде чем мы не попадем в операционную и не посмотрим, есть ли какие-либо повреждения, я не могу давать какие-либо прогнозы. — Приглушенный вздох Энди нарушает тишину. Доктор Айронс делает шаг вперед и кладет руку ему на плечо, пока Энди не поднимает голову и не встречает его взгляд. — Мы делаем абсолютно все, что можем. Мы очень опытны в подобного вида травмах и предоставим вашему сыну все преимущества этого опыта. Пожалуйста, поймите, я не могу сказать какова вероятность исхода, не потому что это безнадежный случай, а скорее потому, что мне нужно больше увидеть, чтобы знать, с чем мы столкнулись. Как только я узнаю, мы сможем составить план и двигаться дальше. — Энди слабо кивает ему, потирая глаза ладонью, а доктор Айронс поднимает глаза и изучает лица всех присутствующих. — Он сильный и здоровый, и это сыграет нам на руку. Более чем очевидно, что Колтона любят столько людей… пожалуйста, знайте, я возьму это знание с собой в операционную. — С этими словами он натянуто улыбается, поворачивается и выходит из комнаты.