ре и концертах — фактически обо всех тех вещах, которые ее сильно интересовали и о которых у нее не было возможности поговорить в другое время. Еще до наступления темноты мы поехали назад.
Четыре дня спустя в Берлине начальник гестапо группенфюрер СС Мюллер сказал мне, что Гейдрих хочет, чтобы мы вышли в свет в штатском. Я подумал, что это будет одна из его обычных эскапад, и принял приглашение не задумываясь, хотя в то время я не был в хороших отношениях с Мюллером. Как часто бывает с людьми, которые постоянно ощущают опасность для жизни, я был суеверным, и у меня появилось довольно неприятное предчувствие относительно этого вечера. Но Гейдрих был в самом прекрасном расположении духа, и это чувство вскоре рассеялось. Он не хотел слышать, как обычно, о самых последних шпионских делах и сказал, что в виде исключения мы вообще не будем говорить на служебные темы.
После ужина в известном ресторане мы зашли в малоизвестный бар неподалеку от Александерплац. Я обратил внимание, что у бармена самый зловещий вид. Мюллер заказал напитки и передал мне мой бокал. Мы вели непринужденный разговор главным образом о личном самолете Гейдриха до тех пор, пока Мюллер вдруг не сказал мне: «Ну, как там было на озере Плён? Хорошо провели время?» Я посмотрел на Гейдриха. Он был очень бледен. Я быстро взял себя в руки и спросил его, хочет ли он узнать о моей поездке с его женой. Холодным свистящим голосом он сказал: «Вы только что выпили яд. Он может убить вас за шесть часов. Если вы расскажете мне полную и абсолютную правду, я дам вам противоядие — но мне нужна правда».
Я не поверил ни единому его слову. Гейдрих был вполне способен сыграть такую ужасную шутку с идеально невозмутимым лицом, и все же… Я почувствовал, как у меня внутри разрастается напряжение, и мне стало казаться, что мое сердце сейчас разорвется. Но мне нечего было скрывать, и спокойно, как только мог, я правдиво рассказал ему о событиях той половины дня.
Мюллер очень внимательно слушал, как я рассказывал, и один раз прервал меня: «После кофе вы пошли прогуляться с женой вашего шефа. Почему вы скрываете это? Вы же наверняка понимали, что за вами наблюдают все это время?»
И опять правдиво, насколько мог, я описал нашу пятнадцатиминутную прогулку и передал содержание нашего разговора.
Когда я закончил, Гейдрих сидел неподвижно, углубившись в себя на несколько минут. Наконец он взглянул на меня сверкающими глазами и сказал: «Что ж, полагаю, я должен вам верить, но вы дадите мне честное слово, что вы больше не будете совершать такие прогулки».
К этому моменту я уже овладел собой и сказал вызывающе: «Честное слово, полученное таким образом, — это вымогательство. Сначала я должен просить вас дать мне противоядие, — всегда лучше подстраховаться, имея дело с Гейдрихом, — а потом я дам вам слово чести. Как бывший офицер военно-морского флота, не считаете ли вы, что благородно было бы действовать как-то иначе?»
Гейдрих пристально посмотрел на меня. Ему сильно не понравилась апелляция к его чести, но он кивнул, и мне дали — к моему удивлению — сухой мартини. Было ли это мое воображение, или оно действительно имело особенный вкус? Безусловно, в нем была добавленная нотка горечи, как мне показалось. Я дал Гейдриху честное слово, а затем ввиду того, что произошло между нами, я попросил меня извинить. Но он не желал об этом слушать, и мы продолжили свое вечернее веселье. И снова ему не удалось поймать меня в западню.
В конце концов, я отдал себя в его власть исключительно по собственной воле. В 1940 г. я был помолвлен и собирался жениться во второй раз, а как член СС, я должен был подать Ahnenpapiere, или свидетельство о расовой наследственности. Тогда я обнаружил, что мать моей невесты — полька. Получить официальное разрешение на такой брак было бы трудно, так как я знал, как партийное руководство относится к Польше. Так что в конце одного из моих регулярных отчетов Гейдриху я попросил его о помощи в личном деле и рассказал ему о своем затруднении. К моему удивлению, он согласился сделать все, что в его силах, чтобы убедить Гиммлера дать мне официальное разрешение на брак. Он велел мне прислать ему все документы о наследственности семьи моей невесты и приложить к ним две ее фотографии.
Через четыре дня я получил экземпляр приказа Гиммлера для передачи в Rasse und Siedlungshauptamt (Главное управление СС по вопросам расы и поселения), в котором мне было дано официальное разрешение на брак. Гейдрих вручил мне этот приказ, сопроводив это своими наилучшими пожеланиями. (Он также вернул мне фотографии моей невесты, на которых Гиммлер раскрасил ее губы и брови зеленым карандашом и добавил приписку, в которой назвал их «преувеличенными».) Я задавался вопросом, что побудило их обоих дать мне это особое разрешение.
Я был женат уже шесть месяцев, когда однажды моя секретарша вручила мне папку с пометкой Geheime Reichssache (совершенно секретно). Это была тогда самая высокая степень секретности, используемая главным образом для связи между начальниками департаментов. Но так как по крайней мере восемьдесят таких папок проходили через мои руки каждый день, я открыл эту папку как обычно. В ней лежало тайное донесение из государственной полиции города Позена, адресованное лично начальнику гестапо Мюллеру. Это был подробный отчет о наблюдении за семьей моей жены в Польше. Среди всего прочего там упоминалась сестра моей тещи, которая была замужем за владельцем мельницы еврейского происхождения. Гейдриху наконец удалось получить власть надо мной, и по странной прихоти судьбы именно я дал ему эти карты в руки. Теперь он был удовлетворен и оставил все попытки поймать меня в западню.
Но, прослеживая ход махинаций Гейдриха против меня, я забежал вперед в своем повествовании и должен возвратиться к 1937 г.
Глава 3Вооруженные силы Германии и Красная армия
В начале 1937 г. я получил указание провести для Гейдриха исследование прошлых отношений между рейхсвером и Красной армией. Человек, который принес мне это задание, был сельским жителем по имени Янке из Померании и на протяжении многих лет был ключевой фигурой в немецкой разведке. Позднее у меня была возможность заглянуть в его личные папки — ими были заполнены три ящика — и познакомиться с жизнеописанием этого удивительного человека.
Янке был сыном землевладельца из Померании. Перед Первой мировой войной он эмигрировал в Америку и переезжал там с места на место, пока наконец не вступил в пограничную полицию иммиграционной службы США. По службе он вступил в контакт с китайскими группировками в Сан-Франциско (говорят, Чайна-Таун в этом городе самый большой в восточном мире) и благодаря этим связям оказался в сфере самой необычной торговли. Китайцы, чья религия доходит почти до боготворения своей родины, хотели отправлять в Китай тела своих умерших в США родственников, но из соображений санитарии власти США запрещали это делать. Янке пришла в голову блестящая идея изготавливать вместо деревянных гробов цинковые ящики в качестве воздухонепроницаемых контейнеров, которые он без труда отправлял в Шанхай и Гонконг и за каждого умершего китайца, таким образом возвращенного на землю его предков, получал тысячу долларов. За короткое время он стал очень богатым человеком. Китайцы были настолько ему благодарны, что посредством самых торжественных ритуалов сделали его членом семьи великого Сунь Ятсена. Разумеется, это обеспечило Янке самые лучшие связи в Китае. (Например, мадам Чан Кайши является членом этой семьи.) Позднее он также установил ценные связи с японской разведкой.
Во время Первой мировой войны Янке работал на немецкую разведку. Крупные забастовки докеров и транспортных рабочих в портах Восточного побережья Соединенных Штатов были результатом его деятельности. Когда позднее он возвратился в Германию, он стал экспертом Рудольфа Гесса по разведке и шпионажу. С политической точки зрения его интересовали только самые важные вопросы. Это был крупный, тяжеловесный мужчина с крепким черепом померанского крестьянина, и, когда он неподвижно сидел напротив, полуприкрыв глаза, он производил впечатление сдержанного и хитрого человека. Он любил жить на широкую ногу.
Проведя исследование и собрав материал, я сделал устный доклад Гейдриху в его охотничьем доме — это была почти лекция на историческую тему, которая за последние годы приобретала все большую важность для нацистского режима: главный конфликт в политике Германии между ее ориентацией на Западную Европу и Россию.
Достаточно удивительно то, что самую большую поддержку политике сотрудничества с Советской Россией в Германии оказывали армейские офицеры Генерального штаба. С 1923 г. существовало сотрудничество в области подготовки офицеров и обмена технической информацией между немецкой и Красной армиями. В добавление к этому в обмен на определенные патенты Германии было позволено наращивать производство вооружений в Советском Союзе. В то же время политика Сталина состояла в том, чтобы поддерживать немецкий национализм в надежде на поворот Германии против западной буржуазии, и соответственно он указал Коммунистической партии Германии считать своим главным врагом не национал-социалистическую партию Гитлера, а социал-демократов.
Главный центр оппозиции пророссийской партии в немецком Генеральном штабе находился среди немецких промышленников, которые надеялись на союз цивилизованных сил против опасностей большевизма. Под руководством генерала Гофмана, который возглавлял немецкую делегацию в Брест-Литовске и вел переговоры о перемирии в 1918 г., и Арнольда Рехберга — ведущего промышленника Германии было приложено много усилий, чтобы добиться слияния европейских политических, военных и промышленных кругов в борьбе против общего врага. Некоторое время генерал Людендорф оказывал поддержку этому плану, но после смерти Гофмана в 1927 г. Людендорф утратил веру в западных союзников, и такую политику стало невозможно проводить при сопротивлении Генерального штаба Германии.