Я ощутила укол ненависти.
Изменял мне. Уже приговорил нашу семью, поэтому и не согласился.
— Четыре года. Думаю пора, — холодно заметила я, глядя мужу в глаза. — Тем более может быть наконец попробуем всякое, что я никогда и не делала…
Я склонила голову к плечу и заметила, как глаза мужа забегали.
— Что не делала? — уточнил он, а нитка пульса на шее забилась в истерике.
— Разное… — повела я плечиком, в душе сгорая от боли. Казалось вся кровь в венах стала вдруг огнем и только сильнее разжигала мои чувства. — Всякое. Ведь пока начнём делать ребенка, пока получится… Много времени ведь может пройти. Все попробовать успеем…
Меня аж трясло при взгляде на ошарашенное лицо супруга, но чтобы не нарываться, не дать ему понять, что я потребую развода в ближайшем времени, я мило улыбнулась, скрежетнув зубами, и прошла к столам.
Сразу же подбежала свекровь, стала благодарить за внука. Я кивала и улыбалась, стараясь сдержать слёзы. Я видела, как Герман, выдохнув, ушёл в компанию мужчин.
— Мама! Мама! — подлетел ко мне весь мокрый Мирошка и вцепился сырыми ладошками в подол платья. Я присела на корточки и приобняла сына, сама вся становясь влажной от пены. — Пойдём быстрее в шаре будем стоять!
И мы пошли.
Мирон был тем единственным из-за кого я не могла позволить себе слабость, поэтому весь праздник, свечи и торт я ходила с замершей на губах улыбкой. Когда Герман нас с Мироном обнимал, я почти не желала всех кар небесных мужу.
Хотела одного.
Развода.
Когда гости разъехались по домам, а я отпустила домработницу и уложила сына спать, Герман вдруг засобирался.
— Что ты делаешь? — уточнила я.
— Надо до работы доехать, забрать документы на новый проект, хочу ночью поработать, — отозвался нервно муж.
Теперь я видела все. То как он быстро и дёргано застёгивал ремень на джинсах, как натягивал футболку. Как отводил глаза, отвечая на мои вопросы.
Предатель.
Лживый предатель, который даже о своём сыне не подумал…
— Гер, — капризно протянула я, и муж вздрогнул. С момента рождения Мирона все капризы были только его, а я засунула свою внутреннюю, желающую многого, Кристину поглубже. Такие ноты и интонации для меня были давно забытыми. Для мужа впрочем тоже. Он медленно обернулся ко мне. — А я думала мы будем заниматься вторым ребёнком…
Я прекрасно понимала, что ничем мы заниматься не будем, потому что наша личная жизнь тоже претерпела изменения с рождением ребёнка и стала…
Обычной стала.
— Не сегодня милая, — хрипло сказал муж.
Мое сердце стучало в горле, а ладони вдруг стали влажными.
Я понимала, что не смогу молчать. Не смогу улыбаться Герману и ласково гладить его по плечу за завтраком. Не смогу быть любящей женой, потому что из меня сделали клушу, наседку, мамочку в декрете. Муж считал меня такой. Ведь у него на стороне огонь и экстрим.
Прищурив глаза, я тихо обронила:
— Я же знаю, что ты мне изменяешь…
Глава 3
Герман замер, так и не застегнув на запястье часы. Я посмотрела на свои ладони, пряча за ресницами застывшие слёзы.
— Что прости? — уточнил Герман, делая шаг к кровати и нависая надо мной как скала. Муж всегда был очень мощным. Широкие плечи, мышцы. За весь наш брак он не изменил своим привычкам и продолжал каждое утро то отжиматься, то бегать. По вечерам он занимался боксом с тренером. И выглядел он для своих тридцати пяти просто нереально. Весь как скульптура. Его даже шрам над левой бровью не портил.
Я помнила как это случилось.
Сырая осень во дворе офиса, который находился в одной из старых пятиэтажек. И я, решившая выйти не через главный вход, а через служебку. Группа мужчин, которые на детской площадке распивали алкоголь.
— Эй, красотка, идём к нам, у нас тут праздник!
Мои ноги вросли в землю, и я не могла пошевелиться. — Что встала! Идём! Мы тебя угостим.
Я покачала головой, боясь произнести хоть слово и сдвинулась к торцу дома. Мужчины не отставали.
— Ты что молчишь? Немая! Так ещё лучше, не заорёшь!
Липкий пот пропитал всю одежду, и я с ужасом смотрела как ко мне направились двое. Я старалась выйти на свет и обежать дом, но когда почти была на свободе, меня перехватили за руку.
— Да не дёргайся! Не дёргайся! — прохрипел один, дыша на меня перегаром. — Не обидим.
Только пару недель как я устроилась на новую работу и сразу же влипла в неприятности.
Герман выходил как нормальный человек через главный вход и заметил копошение на углу здания, где я с шипением старалась вырваться из рук двух пьяниц.
— Эй, какого хера! — заорал он на всю улицу. — Лапы убрали! Я, твою мать, сказал, отошли от девчонки!
Это Герман рявкнул за пару шагов до нас и, не став больше общаться, просто схватил одного за воротник и оттащил от меня. Кинул в кучу с листьями.
— Эй, мужик, да ты чего! Все свои! Наша эта девка!
Герман при свете фонаря увидел меня и оскалился. Без слов ударил второго прямо в нос. В это время первый выбрался из листвы и прыгнул Герману на спину. Но это не помогло. Герман крутанулся и сбросил с себя нападавшего, а потом подтянулись все остальные.
— Слышь, мужик, ты бы шел своей дорогой, — начал один самый здоровый, но Герман не стал дослушивать и первым ударил.
Меня во всем этом оттеснили на газон и я только могла просить, чтобы прекратили. Но мужчины были пьяные, а Герман в бешенстве, так что силы были примерно равны, пока в свете фонарей не блеснула в воздухе бутылка из зелёного стекла.
Раны на лице всегда сильно кровоточили, и ничего удивительного, что когда один из пьяных все же приложил Германа по лбу бутылкой, и кровь стала заливать его лицо, то противники перепугались и разбежались. Герман матом им орал что-то вслед, утирая рукавом куртки кровь с лица. А я была на границе обморока.
— Простите, не надо было, — подбежала я к Герману.
— Что не надо? — зло спросил у меня Герман, глядя как я доставала из сумочки салфетки. — Надо было дождаться, когда они вас все же изнасиловали бы?
Я привстала на носочки и аккуратно стала вытирать вокруг раны всю кровь. Герман не упирался, а просто стоял, замерев, и смотрел на меня потемневшими голубыми глазами. А потом…
А потом мы поженились.
И за все это время муж не утратил ни своей харизмы, ни своей привлекательной, мужественной внешности. И я на его фоне была обычной. Не модель, но приятная фигура, ухоженное лицо, волосы по плечи, темно-русые. Но у меня пропала какая-то легкость во внешности. Герман же с годами выглядел только лучше. Становился более мужественным.
Ничего удивительного, что на него вешались всякие…
Муж всегда привлекал женское внимание и мне это льстило. Мне нравилось ощущать себя рядом с супругом королевой, которой достался король. Это тешило мое самолюбие, что такой мужчина был только моим.
Боже.
Я прикусила губу и подняла на мужа глаза. Провела кончиками пальцев по вороту домашнего летнего платья и тихо повторила.
— Ты мне изменяешь… — слова словно упали в колодец и всколыхнули застоявшуюся воду. У Германа дрогнули крылья носа и сомкнулись в линию губы.
— Кристина, — хрипло произнёс мое имя муж, и я готова была зарычать и броситься на него, настолько сейчас не контролировала себя, а ещё хотела проклинать предателя. — Ты что такое говоришь?
Герман сделал ещё шаг ко мне, и я отвернулась, чтобы не позволить себе лишнего. Подвинула на тумбочке свой ежедневник и с милой улыбкой на губах продолжила:
— Ты изменяешь мне со своей работой. Сегодня вот решил посвятить ей ночь. В постель ее берёшь. На обедах в ресторанах…
У мужа дёрнулся правый глаз.
— Мне кажется ты скоро со своими проектами будешь в ванную ходить, — закончила я и спустила ноги с кровати. Коснулась кончиками пальцев пола и, покачав головой, выдвинула из-под кровати тапочки.
— Ты же понимаешь насколько абсурдны твои претензии? — строго спросил Герман мне в спину, когда я наконец-то встала с постели и прошла к полке с книгами.
— Нет, — коротко ответила. — Ты не видишь сына. Он скоро Даню папой будет называть, потому что на всех мероприятиях ты либо в телефоне, либо задерживаешься, отсутствуешь, а вот Данил…
— Крис, ты сейчас несёшь такую дичь! — зашипел Герман, встал рядом со мной и вырвал у меня из рук том стихов Есенина.
— Называй это как хочешь, но Мирон реально скоро своего крёстного будет называть отцом, потому что Данил хотя бы по часу-два, но уделяет своему крестнику, в отличии от родного отца…
Я все это говорила с милой улыбкой на губах, хотя в душе мне хотелось орать матом на мужа за то, что он предавал не только меня, но и выбирал любовницу вместо своего сына.
Я представляла как Герман именно мне изменял и меня трясло просто от боли, все суставы выворачивало, а в груди словно поселился неконтролируемый пожар.
Как он мог так с нами?
Неужели ему чего-то не хватало?
— Ты думаешь мне сейчас по кайфу это слышать? — Герман психанул и бросил книгу в кресло, а меня повернул к себе лицом. — Я пашу как проклятый. Я вкалываю, не зная, что такое отпуск или выходные, а ты сейчас решила мне мозги поделать?
Знала я теперь как муж вкалывал.
Так впахивал. Можно сказать просто горел на работе. В огне и экстриме.
— Я решила наконец-то поднять этот вопрос, потому что я так больше не могу, — холодно заметила я, вся покрываясь мурашками от прикосновений мужа. Его горячие ладони, которые всегда будили во мне трепет и желание сейчас заставляли дёргаться и вырываться. — У тебя куча подчиненных, но почему-то именно ты носишься ночами со всеми договорами. Что делает твой отдел продаж?
Герман разжал пальцы, понимая, что я не просто капризничала, а задавала вполне адекватные вопросы. И сейчас, прикусив губу, он хотел мне что-то сорвать.
За столько лет жизни учишься ловить маленькие изменения в считанные секунды, и Герман, когда лукавил, всегда сначала прикусывал губу, а потом задевал кончиком указательного пальца нос.