Шок — это по-нашему. Сглатываю.
— Простите, что значит — выписали? — Моргаю, стараясь понять, она издевается или действительно решила, что так можно было.
Без моего согласия, без уведомления, взять и выписать в никуда.
— Всё законно, — отвечает она, невозмутимо пожимая плечами и выпячивая губу. — Ты же сама отказалась от своей доли. Подписала. У меня бумага есть. С печатью. Всё как надо. Тебе показать?
— Покажи!
— Ой, ой. Спокойно. На голос тут давить не надо. Есть бумага, подпись твоя.
— Я не подписывала ничего, — отвечаю, начиная закипать. — Это подлог.
— Подлог? М-м-м, какие слова… Ну так иди и докажи. В суд. Или в передачу “Пусть говорят”. Мне всё равно. Здесь тебе не рады, Луша, ясно?
— Ясно. Мне прямо сейчас полицию вызвать или как?
— Полицию. Ой, боюсь, боюсь, — нагло гримасничает жаба Ольга. — Давай. Только помни, у меня, на минуточку, брат как раз оттуда. И нотариус близкий друг. Очень близкий.
Она что, дает понять, что отцу рога наставляет?
— Так что, если ты рассчитывала устроить спектакль и орать, что здесь есть твоя законная доля, не выйдет. Всё. Пошла вон, попрошайка.
И грудью выталкивает меня на лестницу.
У меня в голове не укладывается.
Я — попрошайка?
Это тот дом, где я росла! Мой дом! Где пахло пирогами и мамиными духами.
Где на стене в гостиной висел бабулин ковер с оленями, а на подоконнике в своей комнате я сидела, смотрела в окно и мечтала стать актрисой!
А теперь — чужая. Лишняя. Никто.
Последнее, что вижу — колыхающиеся в леопёрде окорока.
Мама была стройная, почему папа выбрал вот это? И любит ее. Олюшкой зовет, своей звездой.
Звезда, блин…
Нет сил скандалить. Просто поворачиваюсь и иду вниз по лестнице.
Не рыдаю, не устраиваю сцен. Устала. Всё, что могла — уже прожила внутри себя.
И отца ждать смысла нет. Он со своей звездой спорить не будет. Разведет руками и скажет, ну, Лушка, ну как-то так, прости…
Прости. Не грусти. Похрусти…
Не реветь, Лукерья! Ты же у нас “Лухари”! Значит, всё будет.
Про “Лухари” — это еще со школы так шутили. Типа “лакшери”, люкс, но по-нашему, по-бирюлёвски. Я сначала злилась, потом забила, даже прикольно. Луша — люкс, вот так!
На улице ветер.
Волосы в лицо бросает.
Иду по тротуару, не зная куда. Думаю о гостинице — дешевой, пусть хоть с тараканами, но с подушкой и одеялом.
Хотя почему дешевой-то? Деньги у меня есть, я же зарабатываю? И откладываю.
Открываю телефон, чтобы посмотреть адрес ближайшей. И в этот момент приходит пуш.
С карты списано 100 000 ₽. Перевод: Кеша Карточка.
Читаю сообщение дважды.
Сто тысяч.
Кеша Карточка.
Трижды читаю.
Торможу, застываю.
Меня словно кулаком резко ударило в грудь. Он перевел себе деньги. Сто тысяч. Мои. Мой непризнанный гений знал пароль от приложения.
Конечно знал! Я же ему доверяла. Доверяла настолько, что даже не подумала менять настройки. Мы же семья. Были.
Срываюсь. Хочется убить гада!
Набираю его. Гудки. Один. Два. Три. Он не берет. Обрывается — занято. Новый набор — занято.
Занято. Занято. Занято! Черт!
А чего я ждала? Что он скажет: “Извини, Луша, это всё недоразумение, я сейчас всё верну”?
О, не-е-ет! Он сейчас, наверное, пишет гениальную главу про страдания мужчины, которого не поняли. Классика.
Стою посреди улицы с чемоданом, у которого вот-вот отвалится колесо, и ощущением, что у меня, кроме этого чемодана, больше ничего нет.
А ведь и правда — нет!
Я даже не моргаю. Просто стою. А внутри — словно кто-то открыл кран и слил остатки веры в людей.
Кеша знал пароль. И бюджет у нас был общий.
То есть как — зарабатывала я, тратили вместе.
Но Кеше же нужны были СВОИ деньги, да? Поэтому часть я кидала ему на карту. Создавая иллюзию того, что у него есть заработок. Вообще, раньше он у него был.
Какой-никакой, но всё же.
Я бы не стала жить с совсем уж пропащим неудачником. Кеша пытался писать свой гениальный роман, а в перерывах занимался различными “прожектами”.
Но они его “губили”. Губили вдохновение, воровали время, душили Музу, он не мог настроиться, в итоге бросал одну работу, другую.
И следующую… Его “гениальный” роман двигался очень медленно.
Мы ругались.
Кеша уверял, что напишет шедевр, станет знаменитым, заработает миллионы, потом его книгу экранизируют, и даже наши потомки будут жить припеваючи.
Но на написание шедевра нужно время. Вдохновение. Он ждал Музу!
А я верила!
Дура.
Сама, дура, виновата. Что тут скажешь?
Сколько лет искренне верила, что Кеша не может работать как обычные люди. Он же гений! Ему нужно время. Он напишет свой гениальный роман и мы заживе-о-ом!
Кешенька вдохновлялся, а я кормила, поила, платила, тащила на себе. И вот — итог.
Снова набираю. Пять гудков. Шесть. Занято!
Разумеется, занято! Кешенька занят! Он пишет роман о душевных страданиях мужчины, которого не поняли. Первая глава: “Как я украл сто тысяч у жены и не почувствовал вины”.
Телефон гаснет. Я смотрю на него. Потом — на себя в отражении витрины.
Жалкая ты, Лукерья, ох… Лакшери… Ты просто Луша-клуша.
Капюшон. Вздернутые плечи. Чемодан. И полное отсутствие хоть какого-то понимания, что будет дальше.
Стою. Молчу. Телефон в руке, чемодан рядом. Внутри — глухо. У меня нет плана Б. Ни Бэ, ни Мэ, ни кукареку.
Шагаю к дороге. На той стороне остановка, лавочка, можно сесть и принять решение — куда мне теперь идти.
Подхожу к бордюру и — драма по классике. Шикарная машина колесом попадает в лужу.
И теперь Луша не просто жалкая клуша, а еще и мокрая курица!
Да что ж за день-то такой?
Хочется разрыдаться навзрыд. Но мне не дают.
— Девушка, что же вы под колеса бросаетесь?
Ох, какой красивый голос! И какой шикарный мужик!
Глава 4. Не принц, не на белом коне.
Глава 4. Не принц, не на белом коне.
— Извините, не заметил, — спокойно замечает шикарный мужик, оглядывая меня.
— Меня? Почему я не удивлена… — бурчу про себя.
Еще бы! Я вон какая жалкая… А он. Пялиться нехорошо, да я и не пялюсь, так, бросила взгляд — высокий, широкоплечий, в черной рубашке и стильных брюках. И часы на руке стоимостью с три моих ипотеки, наверное.
Эх… И кому такие “прЫнцы” достаются? Явно не мне…
— Нет, вас как раз заметил, — хмыкает он. — Веселый чемоданчик. Лужу не заметил. Могу компенсировать химчистку.
Смотрю на чемодан. И правда веселый. На нем куча смешных наклеек. Это я еще в студенческие годы с ним моталась в какие-то лагеря, поездки.
А с Кешей-то мы особо никуда и не ездили.
Нет, ну в самом начале в Крым, как это раньше называлось — “дикарями”.
Мой “гений” всё вспоминал, как его отец так вывозил семейство.
Сначала плацкарт — боковушки у туалета, потом халупу снять прямо на вокзале — скворечник, типа как в старом советском фильме про отдыхающих, где окно вываливалось и в одной будочке десять человек могли ютиться.
Зато море! Зато фрукты! Зато романтика!
Никакой, на фиг, романтики!
В плацкарте у него увели бумажник, в котором, к счастью, не так много денег было. На вокзале снять ничего приличного оказалось нельзя — нет, мы сняли, только у мошенников. Хорошо, у меня что-то торкнуло внутри, и я отдала только за половину, пять дней из десяти. Мы вещи кинули, пошли на пляж, возвращаемся — а нас уже ждет хозяйка с полицией. Правда, и тут я оказалась не дура. Поняла, что дама в сговоре с мошенниками, да и с полицией. Но у Кеши была с собой “корочка”, аккредитация — он какое-то время работал на подмосковном телеканале корреспондентом, ему выдали, он ее хранил, срока годности, то есть даты, когда он там работал, на аккредитации не было. В общем, я сунула эту хрень под нос полицейским и сказала:
— Давайте как-то мирно дело решим, или я устрою ор на всю страну.
Решили.
Деньги не вернули, но хозяйка нашла нам другую квартиру, хуже, но ближе к морю…
Зачем я сейчас всё это вспоминаю?
Да потому что стыдно мне.
Стыдно перед самой собой за свою жизнь.
За то, что нашла себе “прЫнца” без белого коня и даже без черного мерседеса. Или наоборот? И даже без коня?
Не важно.
Без всего.
Голого, босого, наглого предателя.
— У вас всё хорошо? Может, вас подвезти? — внезапно предлагает красавчик, обливший меня из лужи.
— Подвезти? Нет, спасибо, не стоит. Машину вам испорчу.
— Я вам одежду испортил, так что будем квиты. Так что? Куда?
— Если бы я знала… — выдыхаю уныло.
Потому что реально — куда?
— Что, Хьюстон, у нас проблемы? — усмехается он. — Ну, на самом деле, скажите, чем я могу помочь?
— Просто проехать мимо? — Не знаю, зачем я ему хамлю? Нет, я спокойно говорю, но правда, что еще сказать? Женитесь на мне? Хм, а, кстати… — Или, может, женитесь на мне?
— Вот так сразу готовы за меня замуж?
— А почему нет? У вас машина большая и часы дорогие, завидный жених, еще и вежливый.
— Может, я маньяк? Или абьюзер?
— О! А может, мне маньяк не помешает? А насчет абьюзера — это вы настоящих абьюзеров не видели, типа моей свекрови, Ады из Ада.
— А вы с юмором. Послушайте, насчет женитьбы пока не обещаю, но… может, поужинаем? А потом я вас отвезу, куда скажете?
Оглядываю себя. Брюки у меня темные, грязи на них не видно. На тренче, конечно, есть грязные капли, но их можно влажными салфетками убрать.
Я ведь как пришла с работы — так и не переоделась!
Эх, я вообще не собиралась возвращаться домой в два часа дня! Просто заказчик соскочил, у нас, у дизайнеров интерьеров, это обычное дело. То неделями по нулям, то за три дня надо выдать концепт, визуализацию, смету и душу продать, то есть вложить.
Работа у меня такая: то густо, то пусто, но в целом мне нравится. Я умею красиво, умею быстро и умею убедить человека, что без латунного торшера в стиле ар-деко его жизнь не сложится.