Накопленные культурой знания они хотят переименовать для лучшего (более полезного) употребления – дать всему другое имя и значит создать новую вещь. Это вообще родовая болезнь концептуалистов и номиналистов (полагал Фуко). «Всё известно» – это мотив с позиции знания в культуре пресыщения, однако же и познание необходимо, без него не обойтись, – и вот концептуалисты гоняют по наезженной колее национальной ментальности, возвращаясь и кружа, и не могут иначе: от идеи к слову и вещи (в их тождественности) или наоборот, от хорошо известных вещи и слова к идее. Делать это можно только в процессе обсуждения, т.е. в речи, и потому проблема дискурса становится самой важной, возвращаясь к проблеме текста, а от текста снова к речи. Дискурс предстает как густая сеть высказываний – диалог становится хором, в котором никто не слушает другого на своем уровне компетенции.
Порождение пустых понятий на основе такого дискурса в перенасыщенном поле символов есть попытка прорваться в концепт (который даже кажется уже известным: из него молчаливо исходят как из раскрытой «идеи») – путем истолкования синкретического символа в традиционном тексте.
Это, конечно, ошибка. Путь от символа в концепт лежит не через знание («всё известно») или познание (номинализм), а через сознание (реализм), ибо это – не объяснение и не переименование, а преображение в содержательных формах концептуального квадрата (системе и структуре одновременно). Не вещь в слове (не предмет в имени) порождает новый концепт, как полагает концептуалист, и не идея – в имени, как полагает номиналист, а сама вещь в своей сути (а сути постоянно избегает, например, Мишель Фуко в убеждении, что суть ему известна, и он из нее исходит в своих описаниях). То же относится к постмодернистам, у которых много банальностей, красиво упакованных и принаряженных (начиная от Башляра и до нынешних). Такое философствование вовсе не прорыв в будущее, а топтание на месте.
Но, видимо, всё это невозможно объяснить, поскольку традиционная французская ментальность, как и всякая национальная, закрепощенная «зрелым словом», тому препятствует. А ведь
«философия каждого народа до глубочайшей своей сущности есть раскрытие веры народа…» (Флоренский 1990: 11).
10. Распределение
Изложение источников можно дать, основываясь на различных принципах распределения материала. Различные направления и разные философы, в принципе, отличаются друг от друга одними признаками и сходятся по другим. Общее противопоставление реализма и номинализма следует рассмотреть (в исторической перспективе) сначала, чтобы затем показать движение русской философии от первоисточников (главным образом – от немецкой классической философии), а затем развитие в новом направлении.
В частности, типы реализма рассматриваются начиная от конкретного реализма Соловьева и других московских философов его времени через экзистенциальный (быть в существовании) и феноменологический (иметь смысл), которые, в свою очередь, подразделяются: первое на интуитивизм и персонализм (абсолютный реализм Бердяева и идеал-реализм Лосского); второе – на мистический реализм Флоренского и диалектический реализм Лосева, и т.п. Все остальные оттенки и краски русского реализма уяснятся в процессе изложения текстов.
При этом приходится приводить довольно большие цитаты, чтобы показать действительное мнение того или иного философа, не искаженное пересказом или упрощенным толкованием. По-видимому, это неизбежно как из-за отсутствия соответствующих работ во многих библиотеках, так и ввиду специфичности задачи, поставленной здесь: показать приближение мысли русских философов к идее концепта – своего рода секуляризации традиционной версии Троицы и ее ипостасей.
ГЛАВА II.ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
I. РЕАЛИЗМ И НОМИНАЛИЗМ В ОТНОШЕНИИ К СЛОВУ
Когда-то у философов были две основные теории: теория реалистов, изображавшая природу как бы расточительной, и теория номиналистов, изображавшая ее как бы скупой. Одна утверждала, что природа не терпит пустоты, другая – что она ничего не делает даром.
1. Логос и слово
«Понятия не тени идей, но символы реальностей, сами realia в логическом бытии, – писал С.Н. Булгаков. – Но этот реализм символический. Символический же реализм – он же платонизм, равно как и средневековый реализм утверждает реальность понятий как символов, т.е. имеющих в себе силу бытия своих объектов, которые имманентны мысли своей логической природой, но трансцендентны ей своей алогической, бытийной основой: понятия-символы вырастают на этом корне; они могут быть субъективны, ошибочны, но не пусты и не беспочвенны. Однако среди этих понятий-символов, первооснов, в силу способности мысли к отвлечению, есть понятия, порожденные абстракцией, надстройки, не первоосновы, но формы словесного образования, не слова-идеи, но слова-слова, к ним-то, собственно, и относится гегелевский реализм: эти понятия – бытийные нули, которые созданы по рецепту диалектики Гегеля (курсив мой. – В.К.)» (Булгаков 1993: II, 482)
(в качестве примера приводится гегелевская категория жизнь).
Подобные высказывания, смысл которых ясен, ставят традиционный вопрос об идеях, или универсалиях на строго лингвистическую почву и оправдывают включение его в наше обсуждение.
Слово-идея и слово-идеал (т.е. символ), как и слово-понятие, различаются, хотя внешняя форма их представления, само слово, по видимости и неизменно. Но, кажется, русским философам удалось проникнуть в суть дела и показать историческую неидентичность этих понятий в различные моменты семантического развития слова в национальном пространстве языка. Образ, понятие и символ как содержательные формы концепта развиваются неравномерно, но неоднозначно же и воспринимаются научной рефлексией о явлении (слове), за которым скрыто сущее (концепт): содержательные формы слова бытийственно представлены на единой материи самого слова. К этому распределению формы и материи в аристотелевском смысле мы еще вернемся.
Реальность понятий как «символов» осознáет у нас только XVIII век в лице Григория Сковороды, однако С.Н. Булгаков прав, различая исходные словесные образы коренных славянских слов и новые «словесные образования», полностью нацеленные только на уже сложившееся в сознании «идентифицирующее значение» – на понятие. Сегодня не понятие воссоздается на основе традиционных содержательных форм слова, но слово регистрирует уже готовые понятия, как бы извлекая их из материи другого языка на идее иной культуры. Применительно же к средневековью мы не можем категорически говорить о понятийном мышлении, тогда просто не было выработанной культуры понятийного мышления. В представлениях средневекового человека не возникает знания о понятии в смысле conceptusʼа, ибо и представление есть форма воплощения образа. Русской философии это давно известно, поскольку в крестьянской среде России именно представление а не «отвлеченное понятие», и составляло образную явленность концепта. Даже термины сохранялись старые, – термины, по поводу которых ехидничали просвещенные западники: образ и подобие. Ср. свидетельство А.П. Щапова о том, что не было
«отвлеченных понятий о роде и виде – только сенсуально-конкретные „понятия“ семейства и формы» (Щапов 1908: III, 391).
Слова-слова с их абстрактными значениями второго уровня (абстракции, а не отвлеченности), а следовательно, и настоящие понятия появляются в Новое время как естественный результат уже осознанного понятийного значения и в старом слове, и в слове-идее. Понятие осознается, отчуждаясь от слова. В схоластике значение слова рассматривалось в связи с самим словом, метонимически представая как часть слова.
«При этом очень важные, может быть самые существенные, аспекты значения предопределяются характеристиками, присущими слову как таковому» (Гайденко, Смирнов 1989: 118),
поскольку, как ясно из всего нашего изложения, средневековье оперировало не дробностью составляющих целое частей, а цельностью вещь-идея-слово, т.е. логосом. В другом месте мы выяснили, что материально такая особенность в восприятии слова зависела от тесной связи слова с контекстом (Колесов 1989: 136 – 187).
2. Проблема
Говоря о современных значениях абстрактных слов, проблему средневековых универсалий не решить. Это будет еще один ретроспективный взгляд в прошлое с точки зрения современных представлений о символе или понятии. Такова первая трудность, возникающая перед нами. Преодолеть ее можно, только устраняя из дальнейшего изложения абстракции Нового времени как невозможные в описываемый исторический момент.
Проблема номинализма – реализма целиком оказывается номиналистичной, и она устранилась бы сама собою, не будь такого количества терминов, накопленных в течение столетий для обозначения одних и тех же сущностей. Кстати, это заметно и на необходимости постоянной семантической специализации тех словесных знаков, которые с известным приближением можно было бы представить как общие термины, например, социальной жизни. Ср. в древнерусском «языки» и «земли», которые имеют свои имена, представая как Родина. В Средние века они же интерпретируются уже как народы и страны, получая при этом свои знамена и представая в качестве Отечества (Отчизны в высоком стиле). В Новое время мы говорим о нациях и государствах, облеченных знаками своего достоинства и суверенитета, тогда как квалификация неформального характера затруднена по идеологическим причинам (империя, держава и под.). Мы можем с известным приближением сопрягать в своих суждениях нации и государства, но невозможно говорить о нации в Отечестве или о народах в незнаемой земле. Современное, тренированное на номинализме сознание приписывает средневековому народу, обществу и государству те признаки и функции, которые тем попросту не были известны, и только потому, что слово-идея (синкрета символа) воспринимается как слово-слово (специфическое понятие). Такова вторая сложность в изучении нашей проблемы.
Также и представление о функции, об относительности отношений, взятых вне конкретных компонентов таких отношений, и есть представление с точки зрения понятия (концепт как conceptus), что совершенно было бы немыслимым при взгляде на соотношение компонентов семантического треугольника со стороны вещи (классический номинализм) или с точки зрения слова (неоплатонизм умеренных реалистов). Русские философы буквально заклинают не смешивать понятия «сознание» и «субъект сознания» (Лосский 1995: 7 сл.), однако подобный метонимический перенос стал родовым признаком современного мышления. Между тем искажение перспективы co-знания переключает это сознание на субъект, представляя его как воплощенную мысль, создает иллюзию абсолютной истины, потому что составляющие эту истину суммы частичных и частных правд не способны сформировать модель реальности во всей ее полноте (но не во всех ее красках). Функции элементов системы и отношения между ними сегодня представляются более важными, чем сами объекты, их репродуцирующие. Таков, в сущности, современный, весьма усредненный, взгляд на проблему номинализма – реализма. Это взгляд концептуалистов, которые не осознали, что за явлением conceptusʼа лежит непознанная сущность conceptumʼа («зерна» сущего).
Наконец, изменилось и отношение к самой проблеме. Уже Боэций (480 – 524 гг.) обнаружил различие между принципом тождества, который действует в отношении к предметному значению, и принципом отношения, который проявляет себя применительно к референту. Второго он, правда, не истолковал из-за ограниченности современного ему знания, но в наше время оно оказывается на первом плане: в оппозиции включаются не эквиполентно равнозначные объекты, но разнообразные системы отношений между объектами. В современных научных классификациях важно учитывать и немаркированные члены оппозиции. Не только (нео)реализм, но и анти-реализм в различных его оттенках, в том числе и не-реализм оказывается существенным компонентом современного мировоззрения. Например: Франк анти-реализмом называл «понимание родового единства как только отношения» (Франк 1915: 284). Действительно, привативная оппозиция современного типа оперирует вовсе не содержательными противоположностями типа номинализм – реализм, тем более, что эта эквиполентность снята развитием концептуализма. Современный реалист одновременно и не-номиналист; верно и обратное. Отсюда и устойчивость в одновременном их существовании, их противоборство и взаимная неодолимость.
Итак, приступая к рассмотрению вечной проблемы философии, мы должны учесть возможность различного содержания терминов, внешне похожих друг на друга, но при этом вырванных из исторического контекста.
3. Формулировка
Основная проблема средневековой теории познания формулируется по-разному, в различных источниках мы найдем взаимопротиворечащие суждения на этот счет; необходимой ясности нет.
В качестве основного указывается отношение общих родов и видов к единичным вещам (Эйкен 1907: 533 сл.) или соотношение родов и видов между собою, или проблема universalia, которые также понимаются несовпадающим образом: универсалии как платоновские идеи или как отвлеченные понятия. В одном случае между враждующими сторонами невозможно примирение, но в другом случаются компромиссы.
«Вследствие отсутствия собственного содержания у отвлеченных понятий они часто смешиваются с идеями, – замечает В.С. Соловьев. – На этом смешении основан, между прочим, знаменитый в схоластике спор реалистов и номиналистов. Обе стороны были в сущности правы. Номиналисты, утверждавшие universalia post rem, разумели первоначально под universalia общие понятия и в этом смысле справедливо доказывали их несамостоятельность и вторичное значение как только nomina или voces <…> реалисты, утверждавшие universalia ante rem, разумели под ними настоящие идеи и основательно доказывали их первичность. Но так как обе стороны плохо различали эти два значения слова universalia или, во всяком случае, не определяли этого различия с достаточной точностью, то между ними и должны были возникнуть бесконечные споры» (Соловьев 1988: II, 204 – 205).
Действительно, рассуждая об universalia, средневековые схоласты разумели под ними самые разные предметы: voces у Росцелина, sermones у Абеляра, идеи у Бернара Шартрского, а также представления, отдельные индивидуальные предметы в совокупности их свойств, первообразы вещей, естественные формы действительных вещей, состояния вещей (status) или роды и виды, а не знающие латинского языка вообще полагали, что речь в этих спорах о родах и видах идет о maneries, т.е. о видоизменениях вещей (Владиславлев 1872: 220 – 221). В таких условиях диспуты становились спорами о словах и никаких реальных результатов не приносили.
Вместе с тем следует учитывать и хронологическую последовательность в выявлении различных точек зрения, а также момент осознания их именно как самостоятельных точек зрения на общий предает – universalia.
Первоначально под таким предметом понимались родо-видовые отношения отвлеченных представлений о вещах, которые под названием предикабилий ввел неоплатоник Порфирий (258 г.), используя грамматические учения александрийской школы. Естественно, он исходил из слова и устанавливал метонимические связи между значениями слова.
Неоплатоник Прокл в V веке связал эту проблему с воплощенной идеей Платона, и долгое время в философии не было других интерпретаций universalia. Именно поэтому ранние реалисты признавали все возможности существования идеи: до вещи, в вещи и после вещи (а первые номиналисты, напротив, ни одной из них не признавали) (Стяжкин 1980).
Термин universalia появляется у средневековых схоластов как калька аристотелевского термина καθολου – всеобщее. Но только Роджер Бэкон в XIII веке придал проблеме универсалий семантический смысл: значение зависит от контекста. Разграничения точек зрения и сами термины «реалисты», «номиналисты», «концептуалисты» появляются не ранее 1496 г., когда Сильвестр Мазолин впервые отчетливо противопоставил их друг другу (Попов, Стяжкин 1974: 146; Стяжкин 1980).
Таким образом, расхождение между точками зрения на идею возникало постепенно; оно формировалось под влиянием греческой философии (и терминологии) и постоянно видоизменялось в зависимости от понимания синкретичного по смыслу термина universalia; знание о слове или вещи предшествовало сознанию различий между ними, а рефлексивное осознание всего познавательного процесса пришло только в Новое время (в данном случае – в спорах между Мазолином и Лютером). Ни в одном из вариантов universalia ни в коем случае не понятия, и только искаженный взгляд из нашего времени может в проблеме универсалий увидеть «теорию понятий» (как это делает, например, Г. Шпет).
4. Четыре концепции
С точки зрения самой универсалии, обычно выделяют четыре концепции, так или иначе связанные с разным представлением о содержании термина universalia.
Строгий реализм: универсалии существуют до вещей и потому вне вещей, поскольку в отличие от последних идеи вечны и неизменны; эта платоновская точка зрения – «интуитивная рациональность» – исходная в толковании универсалий.
Умеренный реализм: универсалии находятся вне познающего разума, но общие понятия существуют в самих вещах как нечто для них общее, им самим присущее (их сущность). Этот тип реализма, «меняя метафизическую позицию на психологическую, переходит в концептуализм» (Шпет 1927: 131), отчего и Аристотеля, признаваемого за основоположника такой точки зрения, именуют то реалистом, то концептуалистом. В отличие от платоновской идеи, в данном случае речь заходит о форме (нечто общее, вещам присущее), и следовательно, такой оттенок реализма может быть назван формализмом. По-видимому, сам Аристотель давал повод для расхождений (Степанов 1985: 28 – 31). Аристотель – концептуалист в «Категориях» (сущность понимается как видо-родовые отношения) и номиналист вне «Категорий» (сущность понимается как материя-форма). Однако надлежит помнить, что сущность вовсе не есть понятие, это не идея и не род, это – ουσια, т.е. substantia – не сущность, а уже ипостась (υπο-στασις) сущности. Неизвестно, является ли перемещение внимания с сущности на род или наоборот обязанным переводу с греческого языка на латинский, или за этим скрывается какое-то содержательное различие в восприятии концептума. Однако подобное – «неправильное» – осмысление греческого термина лежит в основе европейской культуры!
Умеренный номинализм рассматривается как «скрытая форма концептуализма», но в действительности это и есть настоящий концептуализм: термины существуют и как слова, и как общие понятия, но в нашем сознании они представлены как концепты, т.е. наравне со «звуками слова» («слово есть вещь» – Абеляр). Согласно Абеляру, universalia не вещи, но и не названия – это понятия духа, отражение божественного Слова; следовательно, для него sermo одновременно и лексема, и понятие, но его концепт – вовсе не conceptus и тем более не conceptum, но conceptio, т.е. «схватывание» в концепции. Под conceptio совмещаются слово – представление – вещь, что вполне закономерно называют священной троицей концепции и «медитативной диалектикой» познания (Неретина 1994: 79): у Абеляра
«концепт – это форма „схватывания“, превосходящая „схватывание“ в понятии, которое неперсонально» (там же: 139).
В принципе, умеренный номинализм не требует исключения из реальности и различных абстрактных сущностей, однако полагает, что все они должны трактоваться не как роды и виды, а как виды и индивиды. Одинаково абстрактны и человек и человечество, и лошадь и лошадность (Bochenski, Church, Goodman 1956: 17 ff). Это наиболее «материалистическая» точка зрения из всех предложенных; она возможна только в атмосфере выхода из-под власти средневекового метонимического мышления.
Крайний номинализм, или терминизм: универсалии реально не существуют ни в каком виде, возможны только термины; как вещи составляют реальный мир предметов, не связанных между собою, так и слова-атомы предстают отдельно, не связанные даже общим корнем. Слова не связаны с вещью и вовсе не составляют равноценных компонентов концепта. Всё знание сводится к знанию слова: реальность слова диктует движение мысли – от известного (явление слова) к неизвестной сущности смысла (но смысла, а не значения, а следовательно, и не понятия в современном понимании); universalia не существуют вне слова, и слово порождает общие идеи – таков этот «откровенный, веселый нигилизм» (Шпет 1927: 131). Разорванность вещи и слова при синкретизме слова и идеи лишает эту точку зрения статуса «философской»: это направление можно рассматривать как форму чисто языковой рефлексии, в которой язык как таковой становится специальным предметом исследования (Овчинников 1988: 89) – «лингвистический номинализм», хорошо известный нам по современной английской философии. Здесь только прямое значение слова имеет право на существование, а восприятие речи (не языка, но речи) как бы раздваивается на слово (знак) и смысл (идея) (для Абеляра, как мы видели, знак важнее смысла (Неретина 1994: 13 и 112)).
Обсуждения требуют следующие вопросы: каково соотношение всех точек зрения и взаимные их претензии к исходному моменту рассуждения: что есть вещь; возможны ли точки сближения указанных мнений с нейтрализацией противоположности между ними. Оба вопроса актуальны и в наше время, поскольку определяют ту или иную установку на личностный подтекст всякого исследования; как проницательно заметил В.С. Соловьев, до сих пор у «реалистов» метафизика исчезает в абсолютной логике, а у «номиналистов» – в эмпирической психологии (Соловьев 1988: II, 110).
5. Платон и Аристотель
Философия Платона, скорее, реализм (его идея), тогда как Аристотель, скорее, номиналист, – говорит Г.Тард (1901: 206):
«Тому, кто всмотрится в сущность того, что их занимало, нетрудно будет заметить <…> что эти две великие школы <…> представляют собою проявление юной мысли, помимо своего ведома занимается только словами, думая, что занимается самими вещами. Это своего рода высший грамматический анализ, раскопки, производимые в филологической почве с целью открыть сокровище, по предположению скрытое в словах, в этих таинственных знаках, всё еще обладающих магической силой».
Приходится отдавать себе отчет в том, что до середины XIII века Европе были известны лишь логические трактаты Аристотеля, «О категориях» прежде всего. Это делало невозможным становление номинализма ранее этого времени. Нет, в сущности, разницы между позицией идея-вещь или форма-материя, поскольку точка зрения Платона и точка зрения Аристотеля в данном случае расходятся чисто номинально.
Однако в потенции это всё-таки разные точки зрения, и А.Ф. Лосев указал на различие между ними:
«В платонизме идея есть саморазвивающийся смысл, сам полагающий свое инобытие, т.е. инаковость внутри себя, и тем порождающий все прочие виды и категории смысла, в том числе также и категорию выражения смысла. В аристотелизме идея – неподвижный лик натуралистически живущей вещи, так что вся подвижность этого лика заключается в неподвижно эйдетическом отражении подвижной фактичности вещей» (Лосев 1991: 374)
– «вещный упор» Аристотеля и превращает его реализм в номиналистическую точку зрения, тогда как диалектика преобразований идеи у Платона способна привести к «смысловой игре смыслов», которые мы и рассматриваем здесь на примере содержательных форм концепта.
Средневековый позитивизм и вытекает из знакомства с «новым Аристотелем» после XII века, что обусловлено и социальными условиями общества: намечается освобождение светского момента из-под власти религиозного, так что «догме необходим новый синтез» (Карсавин 1918: 131). На этом примере можно видеть зависимость сразу от нескольких обстоятельств, складывающих философскую ситуацию в европейском средневековье.
Ответ на первый вопрос в свете подобных фактов весьма прост. Вещь есть совокупность признаков, функций и результатов, представленных в синкретизме (примерно в том смысле, в каком этот термин дан в древнерусских текстах: (Колесов 2004: 537 сл.)); позиция философа изменяется в зависимости от поворота темы, над которой он работает – так и Аристотель «одновременно» реалист как принимающий идею формы (= идее), номиналист как исходящий из «вещи» и концептуалист, поскольку он признает концептуальность «слова», фиксирующего эту «вещь». Именно позиции Аристотеля обусловили возможность различных движений мысли, по мере того как эти точки зрения становились известными.
Таким образом, возможный принцип объединения крайностей заключается в «умеренности»: умеренный реализм и умеренный номинализм, т.е. собственно реализм и собственно номинализм, сходятся в следующем: universalia реальны в том смысле, что общее присуще самим вещам (умеренный реализм), но общие понятия конструируются нами, а их содержание не зависит от знака (формы слова), т.е. вкладывается в слово (умеренный номинализм). Это был бы ответ на второй вопрос, но не все с ним согласятся.
Современные философы в принципе отрицают подобную возможность совмещения реализма и номинализма. Так, Н.А. Бердяев (1993: 212), именуя неприемлемый для него номинализм законническим (а не благодатным), условным, знаковым, риторическим, доктринерским учением, сравнивает его со столь же «догматическим» символизмом, тогда как живой реализм, по его мнению, онтологичен, что в известной мере и справедливо, поскольку реалист исповедует тождество субъекта и объекта (в этом заключается и причина того, что реалист не может менять свою точку зрения на объект).
Персоналист никогда не согласится с возможностью противоестественного сопряжения реализма с номинализмом. В этом смысле любопытно также замечание А. Бергсона (1911: 166 – 167 и 175) о том, что номиналисты видят в общей идее только ее широту (т.е. объем понятия), тогда как концептуалисты – «совокупность ее признаков» (= содержанию понятия), так что только совместно эти точки зрения достигают желанной полноты концепта. Между тем каждый из них по отдельности в стремлении к полноте понятия восполняет – соответственно номиналист – «абстрактным рассмотрением общих качеств», а концептуалист – «множественность родов в виде стольких же качеств». Тем самым «мы вертимся в круге, номинализм приводит нас к концептуализму, концептуализм возвращает нас к номинализму», поскольку обе концепции исходят из восприятия индивидуальной вещи, воссоздавая род перечислением (номиналист) или анализом (концептуалист), по сходству «обозначая их общим именем». Сам Бергсон выход из круга видит в отступлении от понятия к «неясному чувству образа» («образы как совершенно законченные вещи» – позиция реалиста); «образы всегда останутся только вещами» в момент, когда «всякий словесный образ идет к своей идее» (там же: 129).
Между тем ассоциации по смежности (вещей – у номиналистов: важность пространственной ориентации) и ассоциации по сходству (у концептуалистов: важность временнóй ориентации) взаимообратимы и связаны друг с другом. С точки зрения слова, номиналист и концептуалист восполняют друг друга в отношении к предмету (вещи), который в процессе научного абстрагирования («составления концепции»: из видов в род) из номиналистически воспринимаемой вещи превращается в объект концептуалиста. Концептуалист и номиналист идут навстречу друг другу функционально, исторически же дело объясняется различным отношением к объему или к содержанию понятия, еще не построенного в средневековой концепции концепта. С точки зрения современных представлений о понятии, концептуалист уже мало чем отличается от номиналиста, да он и сам стал совершенно иным.
Однако взаимное движение навстречу друг другу указанные точки зрения совершили не сразу. Во многом это определялось и объективными причинами, и психологией познания. В частности, Карл Юнг показал, что обращенность на объект – важная психологическая установка экстраверта, в то время как интроверт обращен «внутрь себя», воспринимая самый объект (вещь) как идею всякой вообще вещи (Юнг 1995). В этом смысле интересно утверждение Юнга, что основоположники реализма и номинализма различались и психологически: Платон – интроверт, Аристотель – экстраверт. В древности такие особенности характера могли иметь большое значение, подсказывая определенные выводы общефилософского характера.
6. Признаки
Несовпадающие признаки этих позиций можно описать в отношении к идее, роду или общему.
В отношении к пониманию идеи (условно неоплатонического типа): крайний реализм признает их реальнымиабсолютно, утверждает, что они находятся вне нашего ума и имеют духовную природу (трансцендентны чувственному миру); умеренный реализм признает их реальнымиформально, совпадающими с априорными «формами» нашего ума, существующими имманентно вещам чувственного мира; концептуализм признает их реальнымиусловно, в понятиях ума фиксирующими сходные черты отдельных вещей (в слове они способны стать сказуемыми о многих вещах); номинализм признает их абсолютнонереальными, нигде и никогда не существующими независимо от слова (поэтому Н.О. Лосский (1995: 36) и называет такие проявления номинализма актуализмом).
В отношении к пониманию рода (условно аристотелевского типа):
· крайний реализм: сущность вещей – в общих родах, тогда как индивиды суть изменчивые формы их проявлений;
· умеренный реализм: общие роды существуют, но проявляются только в индивидах;
· концептуализм: роды не суть вещи и не суть названия вещей, но концепты духа;
· номинализм: сущность вещей в индивидах, а роды – всего лишь субъективно произведенное отвлечение этой сущности в слове.
В отношении к пониманию общего указанные концепции описал Н.О. Лосский (1919: 106):
«1. Реализм утверждает, что общее существует и в познаваемой действительности и в уме познающего субъекта; концептуализм утверждает, что оно существует только в уме познающего субъекта, но не в познаваемой действительности; а номинализм утверждает, что оно не существует ни в действительности, ни в уме познающего субъекта.
2. Согласно учению реализма общее первоначально (не произведено из других элементов мира), а по учению концептуалистов и номиналистов общее или суррогат общего производно из индивидуального.
3. Номинализм не может считать достоверными общие суждения <…> а концептуализм неизбежно должен допустить трансцендентность познаваемых объектов в отношении к общим суждениям о них, поскольку общие суждения состоят из субъективно созданных общих понятий, а вещи индивидуальны. Только реализм может построить теорию знания, которая была бы вполне имманентною и сполна обосновала бы достоверность общих суждений».
Само по себе представление об общем претерпевало изменения в зависимости от точки зрения, что и определяет позицию того или иного мыслителя в отношении к компонентам концепта. Это заметно при определении таких компонентов, например, в терминах диалектики: отдельное = вещь – особенное = понятие – общее = слово. Так записанные тождества объясняют противоположности крайнего реализма и крайнего номинализма: то, что для реализма данное, то для номинализма проблема – слово, и наоборот, если судить с позиции не слова, но вещи. Все прочие точки зрения промежуточные между этими крайними, почему и принимаются большинством современных философов. Поскольку для концептуалиста и слово, и вещь – одинаково проблема, в этой позиции возникает своеобразный дуализм решений, в свою очередь, создающий различные точки зрения в зависимости от предпочтения слова или вещи. Более того, перенесение внимания с предметности на отношение вызвано как раз дуализмом концептуального аппарата познания, вынужденного выяснять относительность одной проблемы в отношении к другой проблеме.
Известно также расхождение в отношении к акту мышления: каким образом единая мысль в общем суждении охватывает множество разных явлений? Это переход от понятия-слова к суждению-предложению, но также и важная часть различий, возникающих как раз при различном подходе к процессу исследования. Такие различия отметил еще Н.О. Лосский (1908: 241), разграничивая позиции реализма, номинализма и концептуализма.
Согласно реализму, различные обособленные явления заключают в себе тождественные элементы (аспекты), и поскольку у них есть тождественные элементы, то они и составляют общий предмет как в действительности, так и в мышлении:
«Противоречия между многим и единым тут нет, потому что во многом может быть единое».
Концептуализм исходит из множественности реальных явлений, но признает, что мышление вырабатывает из многого единое, так что и в этом случае не возникает никакого противоречия: «многое в явлениях, единое в мысли».
Для номинализма в этом случае вовсе нет никакой проблемы, поскольку
«общих суждений в точном смысле этого слова нет: множеству явлений всегда соответствует такое же множество суждений и представлений»,
т.е. согласно постулатам номинализма возникает иллюзия существования общих суждений. Механическое по существу, это мнение оказывается наименее результативным в постижении сущего – единого во многом.
Тем же определяется и отношение к языку и речи. Номиналист исходит из речи как явления, а реалист стремится постичь сущность, каковою в этом смысле становится язык. Концептуалист в соответствии со своими взглядами в состоянии совместить обе стороны, подвергая исследованию и язык, и речь. Так создается и современная философия, и современное языкознание. В частности, лишь концептуалист Ф. де Соссюр смог сформулировать дихотомию язык – речь.
7. Вектор движения
В отношении к связям между компонентами концепта возникает некая неопределенность точек зрения. Мы определили их как предметное значение D и как референтный смысл R (Колесов 2002: 42 сл.). И значение знака, и смысл слова укладываются в традиционные для схоластики дефиниции. Уже Боэций говорил об отношении слова к мысли (de divisione: род и виды в соответствии с видоотличительным признаком) и об отношении слова к вещи (как discretum universalia: целое и его части) (Владиславлев 1872: 201 сл.). В других терминах это можно записать как universalia в отношении к R и к D:
| R | –R. | |
| D | 3 | 2 |
| –D | 4 | 1 |
где
1 – крайний реализм (эссенциализм),
2 – умеренный реализм (реализм),
3 – концептуализм (концептуализм),
4 – крайний номинализм (терминизм).
Если учесть все признаки различения, окажется, что взаимные переходы от позиции к позиции отражают исторически естественное развитие содержательных форм концепта в слове. Так, усиление относительности в ущерб субстанциальности (отношений между вещами вместо самих вещей) определяется смещением перспективы от эквиполентности вещи – слова к градуальности вещь – понятие – слово, и развитием концептуальных точек зрения на слово.
Своеобразное «скольжение» по признакам, выделявшим и идентифицировавшим предметы (основной результат познания), высвечивает объемность самого предмета и одновременно соединяет различные точки зрения, прежде казавшиеся несоединимыми. Между ними, оказывается, нет абсолютных границ, что в конечном счете и определило, с одной стороны, некую размытость в современных философских концепциях, а с другой, колебание в квалификации старых точек зрения на концепт.
Скольжение по граням «квадратов» объясняет также, почему вначале реалисты признавали все возможные толкования общего, тогда как номиналисты отрицали их всех, и почему родоначальник европейской схоластики Аристотель представал в различных своих ипостасях подобно воплощению Троицы. Долгое время номинализма попросту не было, поскольку в исторической перспективе номинализм есть всего лишь отрицание реализма, и как таковой был неприемлем для средневековой мысли.
Движение позиций демонстрирует и изменение признаков или в крайнем случае отработку их устойчивых номинаций. Родо-видовые переходы отражают развитие логической мысли, вынужденной работать в условиях семантического синкретизма слова, используя метонимический способ отбора необходимых значений. Исхождение из предметной целостности вызывает узко синекдохические вариации в определении части-целого, тогда как общее выявляется на основе развивающихся метафорических переносов. Всеобщее ищут настойчиво и постоянно в различных ипостасях, или сущностях (состояниях, или достоинствах), последовательно представленных либо в качестве идеи (= понятию), либо как вещь или слово.
Вектор движения задан тем триединством, условно представленным здесь «семантическим треугольником», которое точнее было бы именовать его настоящим именем: ЛОГОС.
8. Понятия
Уточним некоторые понятия и термины средневековой науки в отношении уже не к мысли universalia, а к слову.
Неоплатоническая идея существует до вещи, но либо в уме (умеренный реалист), либо в «уме Бога» (крайний реализм). Однако идея вовсе не есть значение слова, поскольку, как признают средневековые реалисты, каждое слово, в свою очередь, имеет основное (прямое, собственное, т.е. в данном языке свое значение, substantialis) и конкретно проявляющееся в речи референтное значение, accidentalis (Реферовская 1985: 254). Реальное значение есть идея общего характера (разумное и общеизвестное по-н-има-ние), но в речевом акте оно распадается на множество узуальных, уже собственно словесных значений. Идея-значение противопоставлена ее на-значению в речи. «Вещное» значение есть «вещь», реальное значение есть идея-понятие. Три вида значений предполагает и не-реалист Абеляр (261): интеллектуальное, связанное с «построением понятий»; воображаемое, связанное с представлением вещи в душе (здесь возникают, естественно, переносные значения слова); и реальное, т.е. истинное, в процессе которого мы создаем образы как знаки, обозначающие не просто образы-представления, но через них и самые вещи. Знакомый с предшествующим нашим изложением тотчас поймет, о чем говорит Абеляр, поскольку воображаемое значение представляет здесь образ, реальное – символ, а интеллектуальное – понятие.
Понятие – образ – символ (и реальное значение предполагается лишь в последнем) – таковы эти «значения», которые на самом деле являются содержательными формами словесного знака, хотя даны в искаженной перспективе их последовательности. Как концептуалист Абеляр и должен поставить интеллектуальное понятие на первое место, и в таком случае позиция слова (реальное) оказывается на последнем месте. Много позже Кант вообще забывает о символе, в результате чего и приходит к дальнейшему искажению семантической перспективы в выражении концептума.
Спор между крайним реалистом Ансельмом (1033 – 1109) и умеренным номиналистом Абеляром (1079 – 1142) – в несовпадении числа и типов «значений»: функциональность двух у Ансельма и содержательность трех у Абеляра. Для Абеляра язык точно так же имеет две грани: одна обращена к вещам (это собственно речь), а другая направлена к мысли (являющей собою манифестацию языка). Только используя современные термины, оказывается возможным уяснить противоречия, в которых – чисто терминологически – путались средневековые мыслители. И с их стороны это есть опять-таки проявление различных точек зрения на один и тот же объект, так что и непримиримость их позиций предстает как навязанная идеологией подробность схоластического быта. Все – и реалисты, и номиналисты, и концептуалисты – исходили из общей идеи предвечности Божией, и тут лежит корень любого, возможного в средневековье, научного синтеза. Например, с точки зрения Фомы Аквината (1225 – 1274),
«общее в вещах представляет собою объект научного познания как результат мыслительного акта, но это общее есть не что иное, как божественная идея, лежащая в основе действительного существования конкретных вещей» (Реферовская 1985: 272).
Специальное изучение «концептуализма» Абеляра, например, показало, что средневековье представляет своего рода «обратную перспективу» в самих типах интеллектуального познания (Неретина 1994: 142). Современные концепты в принципе множественны (варианты в речи) при общем для них слове (инвариант в языке), тогда как в Средние века мыслители исходили из речи (т.е. из суждения). Абеляр полагал, что универсалии заключены в суждениях, под которыми понималось «значение в предложении», поскольку только речи относятся одновременно ко множеству вещей, так что оказывается возможным из суждений вычленить собственно универсалии как значения слов, относящихся к определенному классу предметов (Попов, Стяжкин 1974: 155). Слово, напротив, множественно для всех в той же речи (например, в тексте Писания), тогда как концептуально оно едино. Создавая свой концепт, т.е. свою точку зрения, средневековый человек каждый раз становился автором своей версии Слова. Отсюда иллюзия анонимности в средневековом творчестве, а также совершенно иной тип прочтения текста, чем тот, которым пользуемся мы.
Подобные мнения об universalia в рамках суждения способствовали двуединому разделению сущностей, на этот раз уже в отношении к самим универсалиям. С одной стороны, родо-видовые соотношения как проявления предметных значений, с другой, характеристика степеней сущности как проявления значений слова (признаки). Если для ранних схоластиков проблема общих идей целиком была проблемой онтологической, то концептуалисты свели ее к узкой сфере познания, основанного на знании языка.
9. Идея и значение
Вернемся к уясненному различию между идеей-концептом и значением слова, как это понималось в эпоху средневековья: денотат как «вещное» значение и десигнат как значение слова. Видимо, такие исследователи истории сознания, как Э. Кассирер, были близки к истине, полагая, что «вещью» схоластики называли не реальный предмет, а отображенное в мышлении сущее (Кассирер 1912: 22). По мнению Э. Кассирера, реалисты соотносили вещь с видом, а номиналисты – с родом (называя его понятием), но в обоих случаях это была именно универсалия, а не понятие в нашем, современном смысле термина; в такой системе обозначений предметы выступали просто представлениями, а ничем иным в эпоху средневековья образные представления и быть не могут, хотя бы потому, что они лишены определенного содержания, которое только накапливается в различных источниках, в том числе и художественных. Средневековое понятие вовсе не понятие, а отсюда и различия в исторических типах философствования. Средневековый и современный реалист или номиналист различаются именно в несовпадении объема понятия «универсалия» – не строгого понятия, но неопределенного образа.
При таком толковании компонентов семантического треугольника вещь как таковая вообще устраняется из размышления, а вместо нее в сознании присутствует инди-вид, т.е. помысленное сущее, и именно такая позиция намечается у нас для эпохи раннего средневековья:
Как и в других случаях, еще раз оговоримся: пусть не покажется натяжкой постоянное привлечение схемы семантического треугольника к рассмотрению нашей темы. Давно доказано (Grabmann 1961: 1, 293 – 311), что самый спор номиналистов с реалистами возник в связи с необходимостью истолковать соотношение лиц Троицы: тринитарное происхождение концепций оправдывает привлечение общего для нас семантического масштаба.
10. Термины
Чтобы не путаться в терминах, за которыми на самом деле скрываются – объективно – различные понятия и представления, разберемся в средневековой терминологии.
Вообще довольно самонадеянно говорить о том, что, например, схоластический термин «intellectus» указывает именно на понятие, обозначает понятие; скорее всего, средневековые мыслители понимали его в силу своего разумения как ʽумственный образ; представление о вещиʼ (Реферовская 1985: 263). Также и у Фомы Аквината intentiones всего лишь sui generis понятие, а на самом деле, в соответствии со значением латинского корня, это ʽинтенсивность, сила, напряжение (ума), (вообще) намерение и тонусʼ и может быть сопоставлена с интенцией Э. Гуссерля, что, в конце концов, представляет собою перенесение внимания с результата (т.е. с понятия как такового) на процесс «схватывания» сущности субъектом. Но в таком случае intentiones скорее образы, чем понятия («образы вещи или образы термина» – неважно). Actus intelligendi Вильяма Оккама (1285 – 1349) также, скорее, «впечатления души», отображение, даже образ (idolum), т.е. понятие как знак для класса предметов, а в таком случае «понятие» уже у Фомы Аквинского предстает как уподобление вещи разуму сообразно с его сущностью (Курантов, Стяжкин 1978: 126). Таким образом оказывается, что у слова значение произвольно, у понятий же оно «естественно», но при этом понятие равно слову по функции; именно такова точка зрения номиналиста – со стороны «вещи» слово равно понятию, как вид в отношении к своему роду. «Универсальное есть слово», – утверждает и Абеляр, постоянно смешивая при этом sermo и nomen, т.е. речь (язык, беседу и т.п.) изложения, следовательно материю, – и имя (название, звание, род и т.п.), т.е. форму.
Иначе говоря, частное и общее соотносятся при таком понимании как часть и целое, метонимически связывая материю с ее формой – чисто аристотелевское представление о виде как образе и порождающем его роде – идее. В подобном восприятии «вещь» есть действительно вид или род сущего, a universalia (ʽвсеобщность, восходящая к целомуʼ) суть «род родов»; intellectus – умственный образ этой сути.
Со времен Плотина и Порфирия, толковавших категории Аристотеля, проблема универсалий была проблемой родо-видовых отношений, что и в принципе характерно для средневекового метонимического мышления. Концепт существует только в мире объемов и представлен как род; он есть cogitatio – план мысли, нераскрытая сфера предметного мира, символически понимаемого как идея. Род образуется из уподоблений многих видов, родственных по объемам понятий (Реферовская 1985: 249), но именно видов, а не инди-видов. Логические структуры конструируются вне конкретной «вещи», которая полностью стала объектом мысли, что, в сущности, и требуется концептуализмом (умеренным номинализмом), для которого общие понятия вообще немыслимы без неопределенных чувственных образов, поскольку лишь на их основе разум (ratio) строит понятие (intellectus), а это и есть отвлечение индивидуальной формы от материи общего (там же: 258). Так и для Фомы Аквината определение вида по отношению к роду осуществляется через форму, а отношение индивида к виду – через материю, поскольку, согласно Аристотелю, низшая категория бытия есть материя высшей, которая, в свою очередь, есть форма для низшей.
Движение мысли в соотношениях рода и вида с незаконным привлечением сюда инди-вида таково; ср.: (Фома Аквинат 1988: 237):
Направление движения нам уже известно: «восходим» или «сходим», и в зависимости от этого в фокусе рассуждения оказывается либо образ, либо понятие.
Сказанному здесь следует уделить особое внимание, не один раз продумать вытекающие из этого следствия. Все богословские истины средневековья на самом деле обоснованы философски, и каждое уклонение в ересь определяется установками на то кажущееся незначительным различие, которое нынешнее сознание связывает с содержательными формами слова. Например, аристотелизм «как непреодоленное язычество», «хотя и несколько уже новоплатонизированный», «не давая возможности усмотреть реальность общего», поскольку он всегда «тянет» в сторону вещи и связан с номинализмом,
«с необходимостью возвращал к арианству <…> ослабленной формой которого являлось несторианство. Точно так же несторианский уклон Запада привел его в XII веке к возрождению аристотелизма» (Карсавин 1994: 142).
Не развивая пока этого вывода, глубокого и справедливого, отметим его важность. Развитие мысли определялось идеологически, потому что и развитие содержательных форм слова направлялось и устанавливалось идеей, которую в соответствии с нашей темой мы по-прежнему будем именовать концептом.
11. Русская философия
Русской философии все перечисленные моменты хорошо известны. Н.А. Бердяев неоднократно выступал против номинализма в современной науке, отмечая, что
«номиналисты обычно рационалисты, реалисты обычно мистики. Рационалисты те, для кого утрачено реальное содержание и реальный смысл слов и понятий; мистики те, для кого слова и понятия полны живого, реального содержания и смысла» (Бердяев 1911: 26).
«Для марксистов не существует классов, каковы они в действительности во всей их сложности и конкретности, а существуют лишь „идеи“ классов (почти что в платоновском смысле). Классы – это как бы умопостигаемые сущности, с которыми можно оперировать вдали от действительности»,
как можно оперировать и со словами
«буржуазность, реакционность – всё это общие места и пустые слова, а всякая их конкретизация и детализация, всякое приближение к действительности рождает противоречия, неясности и кончается комизмом» (Бердяев 1910: 142 – 143).
«Пролетариат, например, такая же невидимая вещь, как и нация…» (Бердяев 1911: 32).
Сравним это с другим высказыванием:
«В наше время умышленно не желают понимать значения слова свобода и требуют его строгого определения. Строгое определение свободы встречает большие философские трудности, а отсюда заключают с поспешным торжеством о пустоте и бессодержательности самой идеи. Как будто легко определить любовь или родину, или даже нацию. И будто бы нужно сперва найти определение нации или отечества, чтобы умереть за них. Еще не совсем сошло в могилу то поколение – поколения, – которое умело умирать за свободу, как за величайшую святыню, не спрашивая ее философских определений» (Федотов 1988: 63).
Кажущееся противоречие в высказываниях двух философов легко снимается, если мы введем в обсуждение понятие «концепт» или воспользуемся традиционным термином «идея»:
«совсем не случайно слово идея имеет двойной смысл того, что мыслится, находится в мысли, и той в себе пребывающей сущности, которая лишь улавливается в мысли или открывается мысли. Непрекращающийся в течение веков спор между логическим реализмом и номинализмом (или концептуализмом) <…> имеет своим источником то обстоятельство, что идея одновременно предполагает и то, и другое, – что она есть реальность, как бы стоящая на пороге между бытием в мышлении и бытием в себе» (Франк 1990: 283).
Уточним и это положение ссылкой на другого философа.
«То есть этот концепт есть попросту то, что мы называем единством противоположностей. Ведь у философа утверждаются мыслительный акт, предмет этого акта и их тождество. Вот этот концепт, вероятно, и введен для того, чтобы конкретно обозначить единство мышления с его предметом» (Лосев 1991: 384),
т.е. возможностью посмотреть на их соотношения с двух противоположных точек зрения. Такая возможность обогащает наше знание и дает перспективы для познания нового.
Не множа цитат, приведем некоторые высказывания С.Н. Булгакова, которыми определяется позиция русского философа по этому сложному вопросу.
«Два основных направления естественно обозначились в истории философии, принимая в ней разные формулировки: номинализму и реализму средневековой философии в новейшей соответствуют позитивизм, эмпиризм или идеализм (конечно, „трансцендентальный“), в их противоположности реализму, мистическому или спиритуалистическому. Для первого воззрения бытие исчерпывается непосредственной данностью состояний сознания, которая в своем выражении и логической обработке облекается в символику общих понятий и суждений. Для другого воззрения действительность несравненно глубже опытной данности <…> Если первое воззрение, номинализм, неизбежно разрешает мир в субъективный иллюзионизм замкнутого, имманентного опыта (притом искусственно ограниченного и отпрепарированного), то второе воззрение постулирует и стремится постигать в доступной нам теперь форме мир вещей, сущего το οντως ον» (Булгаков 1911: I, 279).
В понимании нации, например, это предстает следующим образом: для позитивистского, идеалистического номинализма, или иллюзионизма нация есть совокупность фактов и предстает как абстракция, как «собирательное понятие», подобно тому как лес есть совокупность деревьев; для реалистов же нация не только совокупность феноменологических своих проявлений, но прежде всего
«некое субстанциальное начало, творчески производящее свои обнаружения, однако всецело не вмещающееся ни в одном из них и потому не сливающееся с ними» (там же: 280).
Иначе говоря, реалист исходит из цельности идеи и «нисходит» к феноменам через образ; номиналист, напротив, исходит из частных проявлений вещи и тем самым «восходит» к идее через понятие.
Сейчас важно удостовериться, что затронутая здесь проблема всё еще проблема как философии, так и языкознания. Всё сказанное можно принять за предварительный результат размышлений на классическую тему, поскольку она снова и снова возникает как прямой вызов адекватной расшифровке нашего семантического треугольника.
12. Расхождения
Любопытны также расхождения между русскими философами в отношении к описанной здесь проблеме.
Для дуалистической концепции неокантианца такая проблема вообще не существует, хотя бы потому, что она насквозь психологична (Введенский 1912: 71).
Различие между реалистами и номиналистами не совсем понятно экзистенциалисту (Шестов 1912: I, 157), для которого и номиналисты, и реалисты – слишком большие умники: номиналист своим терминотворчеством, а реалист – построением отвлеченных теорий.
Более того,
«человек науки, знает ли он это или не знает (большею частью, конечно, не знает), хочет ли он того или не хочет (обыкновенно – не хочет) не может не быть реалистом в средневековом смысле этого слова» (там же: 244).
Интуитивист в лице Н.О. Лосского тщательно изучает расхождения, существующие между номиналистами и реалистами, интуитивно полагая, что за их расхождениями скрывается сущностная характеристика самого процесса познания, и в конце концов сходится в том,
«что крайний номинализм не может обойтись без реализма: отрицая существование общих предметов, он всё же вынужден сделать исключение хотя бы только для одной группы предметов, именно для слов» (Лосский 1908: 244).
Интуитивизм как течение научной мысли убежден, что средневековая работа над наполнением объемов понятия (а в этой работе роль номиналиста важна) сменилась теперь особым вниманием к разработке содержания понятия (не D, a S), а такая работа (что справедливо) может быть осуществлена «только на почве реалистической теории понятий» (там же: 265), хотя бы потому, что реализм своим интуитивным методом исследует качества в их развитии.
Н.О. Лосский – из тех русских философов, которые пытались примирить реализм и номинализм. Интуитивистски конкретный идеал-реализм Лосского
«есть синтез ценных сторон средневекового реализма, то есть учения о бытии универсалий, с номинализмом, поскольку номинализм выдвигает на первый план индивидуально личное бытие» (Лосский 1995: 381).
Подобная попытка синтеза, действительно, не «нелепость», поскольку представляет собой прямое продолжение классического (средневекового) реализма, признававшего реальность и равноценность идеи и вещи. Лосский описывает процесс соединения готовой идеи и реального же материала в момент нахождения нужного слова, которое уже тем самым, в единстве слова, вещи и понятия создает, творит новое качество жизни (тоже очень важная философская категория: мир как органическое целое; переформулируя в нужных нам терминах, это описание творения единства логоса, т.е. одномоментное соединение всех его компонентов в изрекаемом).
«Логос есть целостное органическое единство. Во всяком деятеле, а следовательно, и во всяком познающем субъекте он наличествует целиком» (там же: 220).
Логос предстает как
«разумность формальных идеальных основ мира» (там же: 215),
которые следует открыть через себя и в себе – словом, т.е. явленным логосом. Таким образом, идея «идеала» и вещь «реализма» создают своего рода неореализм (идеал-реализм), который от классического реализма отличается тем, что не исходит от слова, но наоборот, устремлен к слову-логосу («основной замысел интуитивизма»), раскрывая тем самым связь и единство идеи и вещи. Есть лошадь и есть «лошадность», но ни то, ни другое сами по себе и независимо друг от друга
«не имеют творческой силы (поскольку они уже есть в бытии и потому не могут стать со-бытием. – В.К.) и потому не могут сами себя раскрывать в пространстве и времени. Мало того, они не могут существовать сами по себе» (там же: 381).
Так понимает дело интуитивист.
Наоборот, отрицательное отношение персоналистов к номинализму уже показано на примере Н.А. Бердяева; только недостаточным проникновением «в тайну индивидуального» можно объяснить спор реалистов и номиналистов между собою, неисторичность их взглядов есть результат метафизической замкнутости: «всё подлинно историческое имеет индивидуальный и конкретный характер» (Бердяев 1969: 21 – 22).
Тем не менее
«тяжба номинализма и реализма не только не разрешена в истории философии, но всегда является новым побуждением к философским спорам, и можно заметить, что всякая крупная эра в философии отмечается ее формулировкой в новых формах и в новой инсценировке» (Шпет 1927: 15),
будучи содержательным стержнем всех философских переворотов:
«и теперь ведь мучит средневековая проблема номинализма и реализма» (Бердяев 1911: 15).
В XX веке номинализм оборачивается эмпиризмом и позитивизмом, реализм – неореализмом различных направлений, а
«концептуализм соответствует кантианскому научному логизму, господствующему в настоящее время» (Федотов 1924: 130).
Важно отметить различия между современным номинализмом и реализмом – они отличаются от средневековых, внутренне замкнутых учений, ограниченных тогда узким полем исследования.
Современные номиналисты разводят веру и разум, а реалисты полны решимости их соединить в общем познавательном усилии; дедуктивные методы исследования так или иначе развиваются в границах реализма, тогда как индуктивные получили преимущественное внимание со стороны номиналистов; номиналисты исходят из эмпирического опыта, обращая внимание на вещь (совокупности вещей: классы и группы), тогда как реалист всегда заряжен идеей качественности, качественного своеобразия тех же вещей (качество важнее количества, содержание понятия важнее объема понятия); номиналист замыкается на предметном мире здесь и теперь, тогда как реалист обязательно должен проследить развитие идеи, воплощающейся во многих своих проявлениях; его интересует не явление само по себе как номиналиста, но сущность этого явления, отраженная в слове, и он не может ограничиться простым описанием фактов, подобно номиналисту, поскольку чисто интуитивно он провидит тайный смысл бытия за видимостью co-бытия. Словом, номиналист предстает рассудительным скептиком, тогда как реалист – романтик мысли, почти мистически воспринимающий сущее как существующее существо. Вместе с тем мы замечаем, насколько тесно увязаны друг с другом все признаки, отделяющие романтическую диалектику познания реалиста от феноменологических установок номиналиста. Одно вытекает из другого: изменяется качество, которое не просто интуитивно выявляют, но и приписывают вещи, пытаясь постичь ее сущность.
13. Современные представления
Проблема универсалий стала основной проблемой лингвистики XX века, история которой требует внимательного изучения.
Сплетаясь с философской проблемой сущности, во влиятельной теории феноменологически ориентированного структурализма универсалия понимается как инвариант; при других подходах к языковым явлениям (прежде всего к речи) универсалии также присутствуют. В известном смысле можно сказать, что динамика развития современного языкознания заключается в постоянном преодолении номинализма как родового признака научной лингвистики.
Карл Поппер (1992), признавая Аристотеля реалистом, полагает, что
«научное использование определений, характеризуемое подходом „справа налево“, можно назвать номиналистской интерпретацией в противоположность аристотелевской эссенциалистской интерпретации определений. В современной науке используются только номиналистские определения, т.е. вводятся сокращенные обозначения или символы, для того чтобы сократить длинный текст. Отсюда сразу же ясно, почему определения не играют заметной роли в науке» (там же: 22).
«Геометрия определений» исходит из того, что следование молодой пес – это щенок является «номиналистским»: в предикате устанавливается объем понятия и уясняется предметное значение слова. Следование же щенок – это молодой пес признается «эссенциалистским» (относится к реализму), поскольку в таком определении устанавливается содержание понятия по сущностному («эссенциальному») признаку и уясняется словесное (словарное) значение слова, которое на лингвистическом уровне также является «научным».
Номиналист Поппер отрицает за реалистским определением всякое научное значение, между прочим, потому, что во втором следовании невозможно осуществить подстановку щенок – это молодой щенок, щенок – это коричневый пес, тогда как в первом следовании такие подмены возможны: молодой пес – это щенок с «сокращенным обозначением символом» «щенок», а коричневый пес – это бульдог с новым «сокращенным символом» по причине смены объема понятия, скрытого как раз в определении.
Порицая Аристотеля за определения типа «этот щенок – коричневый», в котором решается сразу два вопроса: «что это такое? – щенок» и «что такое щенок? – коричневый»,
«я, в частности, хочу обратить внимание на тот факт, что оба эти вопроса говорят о термине, который расположен в определении с левой стороны, а ответ дается в определяющей формуле, которая расположена с правой стороны. Этот факт характеризует эссенциалистское воззрение, не имеющее ничего общего с научным методом определений» (там же).
Со щенками более или менее всё ясно, но как быть с «терминами» типа «демократия», «свобода», «долг», «религия» и т.д.?
«Конечно, – признает наш автор, – нельзя определить все наши термины, но можно определить некоторые наиболее неясные термины и на этом остановиться. Определяющие термины следует просто принять на веру (курсив мой. – В.К.), т.е. остановиться на одном или двух шагах определения с целью избежать регресса в бесконечность» (там же: 26).
Вообще,
«определения нужны науке не для того, чтобы определять значения терминов (курсив мой. – В.К.), а с целью введения удобных сокращенных обозначений. Поэтому наука не зависит от определений (теперь даже от „научных“ номиналистских! – В.К.). Все определения можно опустить без потери имеющейся информации (о щенках и демократии. – В.К.). Отсюда следует, что в науке все действительно необходимые термины должны быть неопределяемыми» (там же: 27)
(доехали!). Ссылаясь на другого номиналиста, Поппер советует создавать определения на основе
«предложений, которые использовались многими логиками и философами» (там же: 337),
т.е. ссылаясь на авторитеты.
Чтобы избежать критики, Поппер пытается выйти из затруднения:
«Я хочу подчеркнуть, что говорю здесь о споре „номинализм versus эссенциализм“ в чисто методологическом ключе. Я не занимаю какой-либо определенной позиции по отношению к метафизической проблеме универсалий… И я, конечно, не защищаю метафизический номинализм, хотя и защищаю методологический номинализм»,
поскольку
«методологический номинализм вообще не касается вопроса о существовании универсалий» (там же: 336, 338).
Классическое противопоставление синтетических суждений аналитическим к проблеме номинализма / реализма отношения не имеет, поэтому Поппер и говорит о «методологическом» номинализме, но в сущности – это противопоставление «истины разума» (реализм) и «истины факта» (номинализм), правда, все-таки в полном соответствии с позицией реализма: от слова (связана «с проблемой вербализма») (там же: 25).
В принципе Поппер (1992: 66 – 68) по всем позициям противопоставляет номинализм реализму (эссенциализму):
| Реализм | Номинализм |
|---|---|
| сущность | явление |
| определение качеств | описание поведения (функция) |
| слова отражают сущность | слова полезны при описании |
| интуитивное понимание | инструментальное описание |
| важность изменения | простое описание фактов |
в последнем случае со ссылкой на Гераклита:
«Изменяющиеся предметы не поддаются рациональному описанию».
Общие положения Поппера (1983) в теории познания «критического рационализма» традиционны для номиналиста: не философия, а формальная логика; не индукция, а дедукция; научное объяснение – причинное объяснение; теоретическая система научна в той мере, в какой она опровержима; лучшая та теория, которая более правдоподобна, точнее и лучше объясняет больше фактов и позволяет предсказывать новое движение теории. Выделяя «третий мир» эпистемологического, Поппер утверждает, что универсальные законы включают в себя элемент неопределенности.
Такова эта программа обоснования научного знания, а не теоретического познания.
14. Предварительные обобщения
Возвращаясь к символу Троицы (с. 12), представим в семантическом треугольнике и приведем к полной ясности результаты наших рассуждений. Они понадобятся в дальнейшем изложении предмета.
Классические направления гносеологии как теории познания определялись двумя координатами: грубо говоря, соотношением «углов» семантического треугольника и отношением к элементам понятия – содержанию его и объему.
· Слово – Понятие: значение слова (содержание понятия) как Познание
· Понятие – Предмет: предметное значение (объем понятия) как Сознание
· Слово – Предмет: смысл понятия как Знание
· Именно реализм сознанием связывает понятие с предметом, исходя из обозначающего их слова; единственная связь слова (знака) с понятием (идеей) в таком случае определяется словесным значением, т.е. содержанием понятия («мы познаем только признаки» – Потебня). Значение дано, сознание задано как «горизонт ожидания» – и потому развивается; в богословском суждении – это установка на Бога-Сына (евангельское Иоанново христианство).
· Номинализм в познании связывает слово с понятием, исходя из реально представленного в сознании предмета (вещи), в этом случае единственная связь предмета с понятием осуществляется посредством предметного значения, т.е. определяется объемом понятия. Предметное значение дано, познание задано как «горизонт ожидания» и потому развивается. В богословской традиции это установка на Бога-Духа (протестантское Петрово христианство).
· Концептуализм в своем знании понятия (идеи) соединяет слово и предмет в поисках смысла (смыслов) на основе единства содержания и объема понятия, т.е. представляет сконструированное понятие в его целом (почему, собственно, и именуется концептуализмом – от лат. conceptus ʽпонятиеʼ). Понятие дано, знание развивается в «горизонте ожидания». В богословской традиции это ориентация на Бога-Отца (католическое Павлово христианство).
Резкое неприятие данных позиций друг другом определялось этическим производным, исторически наложившимся на познавательный субстрат.
· Реализм, устремленный к сознанию (> сознательности > совести и т.д.) развивает и закрепляет в ментальности духовные особенности личности.
· Номинализм, устремленный к познанию предметного мира, развивает и закрепляет в ментальности прагматические особенности личности.
· Концептуализм, устремленный к получению знаний, развивает и закрепляет в ментальности интеллектуальные особенности личности.
Жесткость представленных ограничений смягчается житейской практикой в условиях смешанной секулярной культуры. Богословское неприятие снимается философской невозмутимостью, на первое место ставящей разум, а не веру. Причина этого – в органической склонности и реализма, и номинализма к восполняющему их до цельности концептуализму.
В лексико-грамматическом смысле историческая смена древнерусского номинализма старорусским реализмом, а затем концептуализмом выражалась в следующих категориях языка.
· Номинализм путем ментализации работает с объемами, выбирая из заимствованной христианской культуры цельность готового концепта, который предстает в имени существительном; здесь даже видовые оттенки даны в вещной законченности предмета, ср. многочисленные кальки сложных слов типа благовест, благодать, злодей, добродетель и т.д. Это момент образного наполнения слов.
· Реализм путем идеации работает с реальными признаками и наполняет готовые объемы содержанием, что приводит к активному развитию имен прилагательных определенных, т.е. по форме полных. Это момент символического наполнения слова, поскольку определения могут смешиваться в поисках адекватного объема, заменяя друг друга в свободном порядке.
· Концептуализм путем идентификации (соединения совместимых объема-содержания) создает понятия, максимально отражающие реальность и притом на основе поиска сущности. Ярким признаком начавшейся концептуализации становится умножение отадъективных имен на -ость, ср. знак>значить>значимый>значимость. Последний процесс начался в XVIII веке, развивался в XIX веке и особой активности достиг в XX веке.
Особенность новой философии, как уже сказано, состоит в перевертывании вектора исследовательского внимания (философской интенции):
· неореализм различных оттенков устремлен к точке слова,
· неономинализм разных видов – к точке предметной вещи,
· неоконцептуализм – к точке идеального понятия.
Тем самым сакральность обратной перспективы к «горизонту ожидания» сменилась современной прямой перспективой с определенным выбором объекта анализа – слова, понятия или вещи.