Художественный руководитель
Двадцать лет я возглавляю Театр имени Вахтангова, но рассказывать о себе как о художественном руководителе трудно. Поэтому хочу остановиться лишь на некоторых общих аспектах своей деятельности.
Когда мне предложили занять эту должность, я долго размышлял над этим, мне было нелегко, так как представлял себе ответственность, которую налагает этот пост, и испытывал вполне понятное чувство страха: справлюсь ли? Но все-таки согласился, потому что знал — «варяга» вахтанговцы не примут. Также, и это показал тогдашний опыт МХАТа, нельзя руководить театром коллегиально. Им может руководить только один человек. Только один человек может его поднять. И, взвесив все «за» и «против», я понадеялся, что мне все-таки удастся поддержать престиж и уровень нашего театра. Поэтому в должность я вступал, имея перед собой главную задачу — сохранить Вахтанговский театр, не дать его коллективу распасться на группки.
Для этого сформулировал три пункта своей программы. Во- первых, привлечение в театр известных режиссеров для постановки отдельных спектаклей. Во-вторых — опора на талантливую драматургию. И в-третьих, уже имея опыт театральной и кинорежиссуры, я дал слово сам спектакли не ставить, потому что знал: как только художественный руководитель начинает ставить спектакли, они сразу становятся доминантой репертуара. А настоящего режиссерского дара у меня нет. Если я где и понимаю, то лишь в актерстве.
За эти двадцать лет о нашем театре судили по-разному. В трудное десятилетие после перестройки одни говорили, что театр загублен, другие лишь сетовали, что потускнела его прежняя слава. Однако сначала мы выжили, когда вместе с развалом
СССР погибало многое из советского, а затем театр ожил и теперь активно развивается, и в этом я отчасти вижу свою заслугу.
Было время, когда мы в какой-то мере разделили судьбу всех театров: при резком падении идеологического пресса нас как будто поразила болезнь типа кессонной. Действительно, десятилетиями все было строго регламентировано, иногда лишь чуть-чуть ослабляли клапан и вдруг объявили полную свободу! Разве не резкая смена давления?.. И пришлось жить по-новому в непривычных для нас условиях рыночной экономики.
Большой бедой для театра обернулось разрушение эстетики ассоциативного искусства. Эзопов язык вдруг оказался ненужным в нашей стране. И «Брестский мир» Шатрова, который шел при аншлагах даже за границей, у нас стал идти при полупустых залах, и его пришлось убрать из репертуара. Прохладно воспринял зритель и остроактуальный по смыслу спектакль «Мартовские иды» по Уайлдеру.
Что говорить, если даже в «Таганке», где ставились яростные, гражданственные спектакли, все тоже стало «нормально-прохладно» от внезапно снизившегося внимания зрителей. И театр- борец Юрия Любимова словно приостановился в недоумении: с кем же бороться? На какой-то период и он потерял голос. Это странное время перемен потребовало от театров новых красок и слов. А находить их становилось все труднее.
Люди гораздо реже посещали театры, и не в последнюю очередь из-за недоступных для обнищавшего общества цен на билеты. Конечно, люди много теряли, но не меньше страдал и театр, лишенный общих со зрителем размышлений, переживаний, чувствований. Он просто не поспевал за жизнью, когда события камнепадом обрушивались на растерянных граждан России. Разве можно было их потрясти театральным действом, когда сама жизнь ежечасно удивляла и потрясала? Поэтому не один наш театр задержался на перепутье: какое теперь выбрать направление в своем творчестве, где искать точки соприкосновения со зрителями? А ведь не хотелось в погоне за ним идти на любые средства, терять лицо, опускаясь до уровня сферы обслуживания, а то и откровенного попустительства бескультурью. Но очень было огромное желание и в новых условиях сохранять в театре вечные ценности искусства!
А вокруг создавалось много коммерческих театров, которые жили и живут, по сути, ради рубля. По большому счету там не поставлено ни одного значительного спектакля, не воспитано ни одного актера. Потому что туда выгодно брать уже признанных профи, а те идут, потому что там хорошо платят! По-человечески их можно понять: кому не хочется заработать денег побольше и побыстрее. А известные актеры на одном месте долго задерживаться не могут, их ждут везде. Отсюда халтура, снижение уровня игры, удивление периферийного зрителя: куда подевался талантливый актер имярек? А он подвизался в какой-нибудь французской безделушке. В конце концов, такое было, есть и будет. И пусть будет, хотя бы для того, чтобы сохранялся серенький фон для резкой прорисовки на переднем плане настоящих театральных открытий!
При всех трудностях, которые нам пришлось пережить в прошлом, мы все-таки не ощутили сполна, что такое духовный кризис. Сколько угодно можно иронизировать над этим, но у нас осталось много образованных людей, хотя был момент, когда образованность была не в моде. Чего только стоила эта фразочка: «Что же ты такой бедный, раз такой умный?» Но наша публика — и это отмечают все — осталась самой искушенной в том, что касается искусства, будь то театр, музыка или живопись. И я совсем не желаю, чтобы этот уровень снизился. А причины для беспокойства есть.
Посмотрите, что творится на нашей эстраде. Кто идол молодежи, герой, так сказать, нашего времени? Филипп Киркоров. У него море поклонников и поклонниц. Его всячески превозносят. Ему подражают, завидуют. Да, он не лишен таланта и красоты. Но завидуют не столько этому, сколько его богатству. В самом деле: он летает чуть ли не на собственном самолете, туда же загружается его «Линкольн», ведь только в «Линкольне» кумир может въезжать в Красноярск или в какой-нибудь другой город. Но даже это полбеды, потому что Киркоров, по крайней мере, узнаваем, у него есть индивидуальность. Однако новые поветрия от массовой культуры надули нам какие-то «фабрики звезд», которые штампуют безликих исполнителей, и те пачками меняются в составе скороспелых вокальных коллективов без вреда для их коммерческой программы. Впрочем, вредить-то там особенно и нечему, если рассматривать вопрос с позиции культуры.
Я понимаю, все это реклама, эпатаж. Однако если бы наш Вахтанговский театр захотел прорекламировать какой-нибудь из своих спектаклей, у него бы не нашлось и сотой доли средств, затраченных шоу-бизнесом на раскрутку своих фаворитов. Кроме того, мне кажется, что театр вообще не научится рекламировать себя. Он старомоден, он будто одет в старинные одежды, сковывающие движения. Он стесняется о себе говорить и сохраняет достоинство.
Вроде бы совместными усилиями государственных и частных структур страну удается вывести из всеобщего экономического кризиса. А вот выход из своих проблем каждый театр ищет практически в одиночку. Это трудный путь, но дорогу осилит идущий.
Когда от нас уходил Евгений Рубенович Симонов, он не порвал связи с Вахтанговским театром. Имя этого режиссера вошло в историю театра, которую я, как и все вахтанговцы, свято чту — со всеми нашими победами, поражениями, обретениями и утратами. И мы не станем ее переписывать, «подгоняя» минувшее под выгодный расклад современности. Свои последние годы Евгений Симонов посвятил созданию Театра имени своего отца, считая своим сыновним долгом увековечить его память. И театр существует уже много лет. Он находится в арбатских переулках очень близко от нас, и сегодня им руководит один из ведущих актеров Вахтанговского театра Вячеслав Шалевич. И многие проблемы нынешнего бытия мы решаем сообща: Вахтанговский театр, Театральное училище имени Щукина, Театр имени Рубена Симонова, актеры и режиссеры всех поколений вахтанговцев.
Мы по-прежнему ищем. Ищем в драгоценных кладовых русской классики, в современной драматургии. Наша цель — отстоять театр как храм культуры. Уловить душевное тяготение зрителя — в этом залог успеха. И все театры сегодня находятся в поисках того, может быть, очень простого сценического действия, которое приведет в зрительные залы людей, жаждущих понять, кто мы сегодня, что нам нужно, чтобы почувствовать свою человеческую высоту, свою необходимость в жизни. Мне думается, что и литература, и театр, и вообще искусство нужны сами по себе для того, чтобы увеличить, прибавить количество доброты на свете. Чтобы люди могли черпать из этого источника правды и справедливости, веры и любви кто сколько может.
Когда думаешь о том, что же самое главное в искусстве театра, понимаешь, что это — мастерство, профессионализм, ухо, которое слышит сегодняшнее время, голос, который может о времени рассказать.
Этим мастерством должен обладать в первую очередь режиссер. Создавая спектакль, он становится всем: актером, художником, музыкальным оформителем, волшебником, творцом, лгуном, фантазером — всем! Наконец, он выпускает спектакль, и тот живет уже сам по себе, независимо от своего создателя.
Сегодняшняя проблема с режиссурой заключается в том, что возник некий «гамак», провисание между когортой великих знатоков театра 20—30-х годов прошлого века — Станиславским, Немировичем-Данченко, Вахтанговым, Мейерхольдом, Таировым, их учениками Рубеном Симоновым, Завадским, Охлопковым, Акимовым, Лобановым, Товстоноговым — и современными режиссерами.
Поколение «учителей» не вырастило свою смену, что ощутимо сказывается на режиссерском поле. Ощущаю неправомерность этого своего упрека: вырастить режиссера из человека, у которого нет к тому природного дара, все равно что вознамериться научить кого-то стать большим писателем. Георгий Александрович Товстоногов заявлял прямо: «Режиссер не может воспитать преемника, потому что это художественно невозможно». А уж ему ли не знать все лоции режиссерского дела.
Современные режиссеры в своем большинстве взросли не естественным путем «постепенного созревания», а накачали себе мускулы. «Качки» много ставят, они энергичны, мастеровиты, в незнании своего дела их обвинить нельзя, но отсутствие школы сказывается на их работах. Философского осмысления темы, духовности и убедительной жизненной «оснастки», которая присутствовала в спектаклях известных режиссеров недавнего прошлого, исходивших в своем творчестве из глубинной сущности театрального искусства, очень не хватает нынешним постановкам.