Жена промолчала и не раскрывала рта весь вечер, пока он смотрел телевизор, время от времени бормоча что-то вроде «Неплохо некоторые устраиваются, если могут уехать на три месяца, а их жены эту безумную идею одобряют», и еще «Конечно, раз он платит сам, то от нас не зависит; держу пари, он уже рассылает по общинам просьбы о работе».
Но позже, уже в постели, когда он собирался заснуть, жена вздохнула.
— Знаешь, Марти, это, конечно, безумие и все такое, но все-таки как здорово…
— О чем ты?
— Бросить работу и уехать…
Глава 4
— Он просил отпуск на три месяца и получил его, — Харви Кантер перекинул ногу через подлокотник, провел рукой по коротко стриженным седым волосам и устремил проницательный взор голубых глаз на свояка, Бена Горфинкеля. — Так почему ты думаешь, что с ним поступили подло?
Харви был старше Бена на добрых десять лет — ему было за пятьдесят; он был женат на старшей из сестер и обращался со свояком так же покровительственно, как его жена — со своей младшей сестрой. Будучи редактором местной «Таймс геральд» (в которой самые важные новости национального и международного значения занимали не больше абзаца, зато выборы нового руководства местного Доркас-клуба — две колонки), он помещал передовицы, выражающие ограниченные консервативные взгляды собственников — республиканцев. Однако в частной жизни это был агностик-радикал, не питающий уважения ни к кому и ни к чему, особенно к участию свояка в религиозных делах Барнардз Кроссинг: он находил это очень забавным.
— Но ему не заплатят, а лишних денег у него нет.
— Ты же сказал, что так хотел сам ребе.
— Со слов Марти Дрекслера, — поморщился Бен.
— Думаешь, Дрекслер лжет? Он казначей, не так ли?
— Великий Финансист Атлантики. Нет, я не думаю, что он лжет, это бы сразу выплыло наружу. Но тип вроде Марти Дрекслера мог повести дело так, что ребе пришлось это сказать. Заявить: «Ребе, вы полагаете, что можете уехать на три месяца, а мы наймем замену и еще заплатим вам за безделье?» или нечто подобное.
— Ну, — хмыкнул Кантер, — ребе взрослый человек и должен уметь о себе позаботиться.
— Он слишком наивен в деловых вопросах, — покачал головой Бен. — Ведь был шанс получить пожизненный контракт и годичный научный отпуск. Совет готов был на это пойти…
— Ты был за это? — Харви взглянул на свояка.
— Именно это собирался ему предложить совет в прошлом году, — пояснил Бен. — Но в конце года мы в запарке понадеялись, что новый совет эту идею поддержит. Чем, собственно, он отличается от старого? Сам знаешь, каждый год приходится избавляться от старья и вливать свежую кровь, и все же из года в год совет остается почти неизменным. Однако Рэймонд с Дрекслером подняли бунт и победили.
— Как им это удалось?
— Ну, — смутился Бен, — в середине прошлого года в общине наметился раскол — мои ребята против сторонников Меира Паффа. Разумеется, мы были в большинстве, но оно оказалось неустойчивым, и после разных неприятностей совет стал неуправляемым. Никто особо не хотел сражаться за власть в общине. Полагаю, многие просто разочаровались во всем этом деле. Мы не проявили твердости.
Заметив скептический взгляд свояка, Бен попытался объяснить более подробно.
— Мы решили особо не нажимать: поскольку команда Рэймонда и Дрекслера состояла из молодежи — всем не более тридцати пяти, в религиозных делах люди неискушенные, а в совете всего по два-три года, — опасности в них мы не углядели. Но с годами число их сверстников в общине выросло, и сейчас их больше, чем нас. Дети растут; люди уходят на пенсию гораздо раньше по множеству причин…
Харви все еще не был убежден, и Бен принялся пояснять:
— Религиозные дела начал вести Джейк Вассерман вместе с Элом Беккером — оба уже в годах. Они чтили традиции, это было для них важно, особенно для Вассермана, человека глубоко религиозного. В наши дни для жизни общины нужны люди с деньгами, с очень большими деньгами, как у Вассермана и Беккера: им приходится во все вникать, оплачивать расходы на топливо, платить учителям — и все из своего кармана. Мне кажется, они не слишком верили, что справятся с религиозными делами, да и сейчас кое-кто не погасил задолженности. Что же, только к зрелым годам можно скопить такие деньги.
— Это верно, — признал Харви.
— А вот затем, когда дела пошли на лад, то есть когда мы стали покрывать текущие расходы, к власти пришли люди типа Морта Шварца — молодые, но все же обеспеченные; в то время мы постоянно проводили кампании по сбору средств, а невозможно убедить кого-то сделать крупный взнос, не сделав его самому.
Харви в наигранном удивлении поднял бровь.
— Но ведь у тебя нет таких денег. А может, есть, да ты скрываешь?
Но Горфинкель не отреагировал.
— Ну, к тому времени, как мои люди взяли бразды правления в свои руки, — серьезно продолжал он, — дела в общине были покрыты мраком, и требовался кто-то, кто мог бы все это упорядочить — хороший администратор.
— А что насчет Рэймонда и Дрекслера — они разве не администраторы?
Бен помотал головой.
— Нет, тут другое. Во-первых, они моложе. К тому же у всех есть хорошая профессия или свое дело, они неплохо зарабатывают, но все равно пока только делают карьеру. А юристам вроде Берта Рэймонда или Пола Гудмана не помешает высокая должность в общине: все сразу обратят на вас внимание. Это на пользу и бухгалтерам вроде Стэнли Аграната, и врачам. Все они из одной команды.
— Ты считаешь, они все занимаются этим только для рекламы? — уколол его Харви. — Не то что остальные?
— Ну нет, — Бен игнорировал выпад в свой адрес, — это не совсем так. Скажем, у них это на уме. А что касается остальных, они знают свое дело и хотят руководить. Все они занимают политические должности в городе, и по тем же причинам.
— Ну ладно, — вздохнул Харви, — что они имеют против ребе и почему ты говоришь о несправедливости?
Горфинкель задумался.
— Трудно объяснить. С одной стороны, ему столько же, что и другим, — тридцать пять, но вот думает он совсем иначе. Он не слишком заинтересован в деньгах или в большем престиже. За время своей работы у нас он сделал немало, но никогда не добивался рекламы — не потому, что скромен, как раз наоборот, но потому, что не считает это важным. Может быть, от человека более зрелого это бы стерпели, но от своего сверстника — ни за что. Понятно?
Харви кивнул.
— Думаю, да.
— Еще одно: он твердо знает, чего хочет, и не боится это говорить.
— То есть он высокомерен, упрям, непреклонен?
— Нет, хотя иногда так может показаться, и кое-кто именно так и думает. — Бен сухо усмехнулся. — Одно время даже я так думал.
— Помню.
— Но дело не в этом, — продолжал Бен. — Старина Джейк Вассерман как-то сказал, что у ребе в мозгу как будто локатор, улавливающий все еврейские традиции. Когда в общине начались метания из стороны в сторону, он услышал в голове сигнал, что мы сбились с курса, и он должен на него вернуть. Дети из школы и колледжа, вроде моего Стьюи, от него без ума. Я спросил Стьюи, и тот ответил — это потому, что они точно знают, где их интересы пересекаются. Как я понял, он перед ними не притворяется и не говорит свысока.
— Кажется, я понял. Так что тебя волнует?
— Ну, во-первых, эти ребята не голосуют.
— А, тебя волнует, что Дрекслер и его друзья сумеют выжить ребе? — спросил Харви, стараясь понять, куда же клонит свояк.
— Да, и еще… в общем, — Бен смотрел вдаль, — я бы не хотел видеть, как его обидят.
— Это все? — Харви рассмеялся и встал с кресла. — Забудь. Такие глубоко порядочные люди, как Дрекслер, его не обидят.
Глава 5
Молодой выпускник семинарии был почти немедленно исключен из серьезного рассмотрения. Почему он вообще хочет попасть на это место? На раввинов такой спрос, почему бы ему не поискать постоянную работу вместо временной?
— Он говорит, что ему нужно время, чтобы осмотреться.
— Так почему бы ему не осмотреться на постоянной работе? Если он решит переехать куда-то еще, его не станут удерживать силой? Я вам скажу: ему нужно это место, потому что не светит ничего другого. А зачем нам такой? К тому же у него борода — очень нам нужен раввин с бородой!
— А его жена — обратили внимание? Глаза намазаны, как круги у енота, а платье до пупка.
Раввин Гарри Шиндлер производил совсем другое впечатление. В свои сорок пять он казался вдумчивым и одновременно сильным человеком. Единственное возражение — он несколько лет не участвовал в религиозной жизни. Сам он объяснил это с обезоруживающей прямотой:
— Дело вот в чем. Когда я закончил семинарию, мне предложили место помощника раввина в одной из крупных общин в Огайо. Мне обещали, что через год-другой раввин уволится, а я займу его место. Заметьте, я был не просто помощником, меня именовали заместителем. Поэтому, когда в середине года ребе заболел, я на оставшееся время занял его место. На следующий год пришло время заключать новый контракт, но тут мне сообщают, что попечителям нужен более зрелый раввин, а я могу остаться помощником за те же деньги. Вы понимаете, обычно держат одного, но им пришлось взять меня — у ребе было неважно со здоровьем.
— Первый долг человека — заботиться о семье (у меня жена и дети), а на жалованье помощника раввина не разбежишься. Только поймите — община не виновата, и совет тоже. Такие недоразумения случаются. Может, я виноват, что четко все не выяснил заранее, но община здесь ни при чем.
Это заявление произвело на комиссию большое впечатление.
— Итак, я занялся торговлей, и не жалею. Мне кажется, семинария должна требовать от выпускников, чтобы те год-два поработали на подхвате в бизнесе и поняли, что думает община, о чем заботится, что ее волнует, какие у нее проблемы. Многие раввины просто не сталкиваются с ежедневной жизнью, а значит, и с реальностью.
— Что вы имеете в виду, ребе?
— Ну, как проходят наши праздники. Как правило, они продолжаются по два дня, и многие раввины делают акцент именно на второй день. Но я сумел понять, что почти невозможно сделать второй день подряд выходным. Поэтому я вполне понимаю и сочувствую, когда кто-то из общины, возможно, очень деловой человек,