просто не может на второй день прийти в синагогу, и на него не обижаюсь. Я не считаю, что он обязан проводить там оба дня.
Слушатели закивали, и, приободрившись, ребе Шиндлер продолжал:
— И вот я решил, что постараюсь сделать все, что в моих силах, если Бог хочет, чтобы я служил ему в бизнесе. Я усердно работал, и иногда мне хотелось вернуться к спокойной и почтенной должности раввина, но я понимал, что тогда признаю свое поражение. Зато когда меня назначили помощником главного управляющего по северо-восточному Огайо, я решил, что отработал свое и могу снова стать раввином, не считая себя неудачником. Скажу вам, джентльмены, я мог бы заработать куда больше, оставаясь в Национальной Агрохимической корпорации, но быть раввином — мое призвание. Я чувствую, что рожден для этого, потому и претендую на эту должность.
— Но вы же много лет этим не занимались…
— О, нет. В эти годы я был еще активнее, чем когда официально служил раввином. Я возглавлял местное сионистское братство — по правде говоря, помогал в его основании. И три года был вице-президентом фонда общины. Все это есть в моих бумагах. Я возглавлял Экуменический Комитет, который ставит целью улучшить отношения между евреями, католиками и протестантами. Был членом выездной комиссии «Слокумбе Дженерал» — это городская больница. И три года возглавлял группу изучения Библии, которая собиралась через четверг в течение всего года, зимой и летом. Полагаю, джентльмены, вам понятно, кто чаще всех там выступал. Нет нужды говорить, что каждый раз, когда мне нужно было уехать из города, в моей дорожной сумке прежде всего оказывались мои tallis и t’fillen[4]: хотя я не работал раввином, но продолжал быть хорошим евреем. И мне не платили ни цента, когда я много раз читал молитвы в каком-нибудь городишке, или когда меня просили совершить нужный ритуал. В селениях северо-восточного Огайо меня знали как «ребе-путешественника». И, разумеется, природная склонность заставляла меня продолжать мои занятия, — добавил он.
Ребе Шиндлер комиссии понравился, но обсуждение его кандидатуры затянулось. В его способностях проповедника никто не сомневался; всех вполне удовлетворили присланные им записи проповедей. Понравился он и на собеседовании: прямой, уверенный в себе и открытый, как торговец, уверенный в своем товаре и не жалеющий усилий, чтобы подать его как следует…
— Конечно, нужно бы навести справки в его общине…
— Не думаю, что там мы многое узнаем: он уехал оттуда восемь лет назад. Там могло уже никого не остаться.
— По крайней мере, можно попробовать узнать в Национальной Агрохимической корпорации, — предложил Дрекслер.
— Господи, Марти, ни в коем случае, — возразил Рэймонд. — Он все еще работает, и там не понравится, что он ищет новую работу. Сам знаешь, каковы подобные компании.
— Но мы не можем верить на слово, — настаивал Дрекслер.
— Ну, мы знаем, что он раввин, и это подтвердила семинария, верно? Мы знаем, что он может читать молитвы, он прислал пленку с записями своих служб. И всем нам он понравился.
— Все так, но меня что-то беспокоит, — не согласился Арнольд Букшпан. — Пленки были записаны в синагоге, так? А как он это сделал?
— Что ты хочешь сказать?
— С чего раввину вдруг записывать свои проповеди?
— Ну, многие раввины хотели бы иметь такие записи.
— Да, но сперва они пишут их на бумаге. Я имею в виду, что он писал на пленку явно потому, что уже искал другую работу и хотел разослать записи по общинам, где ищут раввинов.
— В твоих словах есть смысл, Арнольд.
— Да, но это могло быть уже в самом конце, — вмешался Барри Мейснер, который занимался страховым бизнесом, — когда он уже осматривался. Скажу откровенно, я верю этому парню, и сам бы так же поступил на его месте. Были случаи, когда у меня наклевывалась сделка, а потом какое-нибудь недоразумение все ломало, хотя никто не был виноват, и приходилось все начинать сначала. Да у всех так бывает. И когда пускаешься по другому пути, оказывается, что так даже лучше, чем было раньше. Так что в его рассказе я вижу себя. И еще вижу, как готовлюсь к этому собеседованию, как он, и так же себя представляю.
— Видимо, это меня и смущает, — продолжал гнуть свое Букшпан. — То есть, как ты говоришь, если мне надо, к примеру, продать пару гроссов[5] плащей-дождевиков какой-нибудь ранее не известной мне компании, то я буду действовать в точности как он — так же гладко.
— И что?
— В том и проблема: он такой же, как мы.
— Итак, мы опять остались при своих. Вопрос требует времени, а у нас его не много, — заключил Рэймонд. Его команда — «соль земли», но иногда им трудно было принять решение, особенно когда требовалось прийти к соглашению. Плохо, когда одна половина голосует против другой.
— Все так, но нельзя брать кого попало, — настаивал Букшпан.
— Я так не думаю: это всего на три месяца.
— Или больше, если ребе решит не возвращаться.
Пришлось вмешаться Джеффу Вайнеру. Совсем недавно он открыл свое дело в этом городе — «Вайнер электроникс». Берт Рэймонд оформил все формальности и ввел его в общину.
— Послушайте, я здесь, конечно, новичок и очень ценю, что меня пригласили поучаствовать, но если можно новичку высказаться, то скажу так: мы ставим не на ту лошадку. С молодым человеком что-то не то, он не хочет браться за работу заместителя, не зная, сколько вообще продержится. И вот человек средних лет — у него есть работа, и он не бросит ее ради временной, если только ему не грозит увольнение. Я полагаю, надо остановиться на ком-то постарше.
Раввин из моей синагоги в Коннектикуте, — кстати, он служил на моей свадьбе, — уволился после тридцати лет службы на одном месте, уйдя на заслуженный покой. Не думайте, что ребе Дойч — это старикашка с клюкой. Ему шестьдесят пять, но в гольфе он оставляет меня далеко позади.
— А нет у него акцента или чего-то в этом роде? Я хочу сказать, он говорит на хорошем английском или несколько старомоден? — спросил Дрекслер.
— Есть ли у него акцент? Послушайте, он здесь родился, его отец тоже, думаю, что и дед, или же приехал в нежном возрасте. Он в родстве с нью-йоркскими Дойчами, ну знаете, банкирами.
— Тогда зачем ему синагога? Стал бы банкиром. — Вопрос задал Дрекслер, но подумали так многие.
— Так уж вышло; есть люди, знаете, вроде крестоносцев…
— Как насчет жены?
Вайнер сложил пальцы колечком.
— Поверьте, жена его — настоящий класс, выпускница Уэлсли, или, может, Вассара, или Брин Мора — короче, из элитных женских колледжей. Если хотите знать, она урожденная Стедман.
— Кто это — Стедман?
— Дэн Стедман. Никогда о нем не слышали?
— Комментатор на телевидении?'
— Именно так. Он ее брат.
— Звучит красиво, — кивнул Рэймонд. — Может, позвонишь ему и попросишь прийти, а мы на него посмотрим, послушаем, и может, дадим провести службу в канун Субботы?
— Нет уж, — помотал головой Вайнер. — Человека вроде ребе Дойча нельзя пригласить на просмотр. Если вы в нем заинтересованы, я прощупаю почву, если заинтересуется он, мы съездим к нему сами.
Глава 6
Чета Смоллов вдруг стала очень популярной. Люди, которых они едва знали, нашли повод для визитов — пожелать безопасного и приятного полета (в основном, безопасного).
— Мы тоже собирались ехать, но жена говорит, что нужно подождать, пока все уляжется, — а то, не дай Бог, взорвется бомба! — (самоуверенный смешок). — Поэтому мы решили ехать на Бермуды.
Им давали адреса и фамилии людей, к которым можно заглянуть.
— Я его встретил там четыре года назад, он ведет важную научную работу в университете. Выдающийся человек. Я напишу ему о вашем приезде, свяжитесь с ним, как только устроитесь.
Им показывали маршруты прошлогодних поездок вместе с цветными слайдами и фотографиями тех мест и наказывали не пропустить самый цимес.
— Я снимал в туман, так что всей красоты не видно, но скажу вам, ребе, вид такой, что дух захватывает. Посмотрите…
В гости к Смоллам пришел Майер Пафф, грузный толстяк с крупными чертами лица. Похожими на сардельки пальцами он приветственно ухватил ребе за руку.
— Ребе, послушайте совета, не гоняйтесь за достопримечательностями. Я был там уже четыре раза. Первый раз меня заставляли носиться с утра до вечера, через неделю я сказал: «Шагу не ступлю из отеля», и так и поступал во все остальные свои приезды. Я оставался в отеле, сидел возле бассейна, играл в карты. Конечно, моя мадам хотела ездить и смотреть, она без колебаний согласилась на эти туры, и я отпускал ее, чтобы потом послушать ее рассказы. Разумеется, в другой стране я бы не отпустил ее одну, но это Израиль, там безопасно. Там всегда есть сотрудницы Хадассы[6], и если она их не знает, то знает тех, кого знают они. Это как в семье. И еще скажу вам: перед возвращением я купил пачку слайдов, и когда меня спрашивали: «Вы это видели, да?», — отвечал: «А как же! Потрясающе! Классные снимки сделал!»
Пришел Бен Горфинкель.
— Я поговорил со свояком — он издатель местной «Таймс геральд», так он подумал, что, может, вы смогли бы писать заметки для газеты.
— Но я не репортер, — смутился ребе.
— Знаю, но имеются в виду наброски, личные впечатления, местный колорит. Он сможет выплачивать построчный гонорар; не думаю, что это большие деньги, и сначала на заметки нужно будет посмотреть, но ваше имя будет на слуху у публики.
— Понятно, — кивнул ребе Смолл. — Что ж, спасибо ему и спасибо вам.
— Так вы согласны? — не отставал Бен.
— Не могу сказать, пока не окажусь на месте.
— Думаю, ребе, вам все же стоит попробовать, — Горфинкель едва скрывал разочарование.
— Понимаю, мистер Горфинкель.
Потом в гости зашел престарелый основатель общины — Джейкоб Вассерман, человек болезненного вида, с кожей, похожей на пергамент.