— И чего ты молчишь? Мне же интересно! Серьезно, расскажи, каково это, когда из тебя вышибают дерьмо? И почему ты не давал ей сдачи? Может быть, ты сопля трусливая?
Я развернулся и побежал в свою комнату. Хоть я и захлопнул за собой дверь, до меня все равно доносился издевательский смех Ларри-младшего. Я забрался в кровать и разревелся, сам не знаю почему. После этого я целый день не выходил из комнаты.
— Миссис Катанзе, а я правда сопля трусливая? — спросил я Лилиан на следующий день, когда она повезла меня в торговый центр.
— Сопля трусливая? Дэвид, ты где таких слов набрался?
Я не хотел ябедничать на Ларри-младшего, но он был плохим человеком и все равно мне не нравился. И я до сих пор мучился из-за того, как он и другие старшие ребята обращались со мной. Поэтому, тяжело вздохнув, я все-таки сказал Лилиан правду.
— Не обращай на него внимания, — подумав, ответила она. — Ему сейчас нелегко приходится. Дэвид, у нас дома полный комплект… — Я озадаченно посмотрел на нее. — В смысле, очень много ребят с самыми разными потребностями. И у Ларри сейчас тот возраст, когда ему хочется бунтовать против всех и вся. Просто старайся обходить его стороной. Он тебя проверяет. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к новому человеку. Хорошо?
— Да, мэм. Я понимаю, но он назвал меня «соплей трусливой» из-за того, что я не могу дать сдачи? А разве это правильно — давать сдачи собственной маме?
Миссис Катанзе переключила передачу и аккуратно припарковалась на площадке перед парком «Танфоран». Потом она повернулась ко мне и сняла очки.
— Нет, Дэвид, — твердо сказала она. — Ты не сопля трусливая — это точно. Я не знаю всего, что с тобой случилось, но в том, что ты не трус, я уверена. А теперь вылезай. Я получила из округа счет на сумму 127$, чтобы купить тебе новую одежду. И… — Лилиан задорно улыбнулась, — я планирую их сейчас потратить! Итак, урок номер один: пойдем за покупками!
Когда Лилиан взяла меня за руку, я радостно воскликнул:
— Сто двадцать семь долларов! Это же такая куча денег!
— Не для растущего мальчика. А ты ведь планируешь и дальше расти? Округ в этом году больше денег на тебя не выделит. Ничего, когда свои дети будут, сам все поймешь, — заключила Лилиан, и мы вошли в огромный торговый центр.
Спустя три часа мы вернулись домой с тремя большими сумками. Улыбаясь от уха до уха, я закрылся в комнате и аккуратно достал новую одежду. Затем я разложил по цветам футболки, носки и трусы, после чего убрал все в ящики. Присел на кровать, подумал, открыл ящики и переложил все по-новому. И так четыре раза. Наконец, я медленно выдвинул ящик и осторожно достал темно-синюю футболку.
Дрожащими руками я поднес ее к лицу и вдохнул запах новой ткани. «Да! — ликующе подумал я. — Это моя одежда! Ее до меня никто не носил! Это не тряпки, которые заставляла меня носить мама, и не вещи, которые она хранила по несколько лет, прежде чем выдать мне из жалости, и даже не футболки, в которых я ходил у тети Мэри, а до меня — еще куча других детей».
— Да! — воскликнул я уже во весь голос. И беззаботно покидал все вещи обратно на кровать.
Мне потребовалась куча времени, чтобы аккуратно сложить их обратно, но меня это не слишком беспокоило — в кои-то веки я от души веселился.
Через несколько дней, перед ленчем, Лилиан долго разговаривала с кем-то по телефону, а я в это время смотрел телевизор в гостиной. Повесив трубку, она позвала меня на кухню.
— Как ты себя сегодня чувствуешь? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Хорошо, наверное, — ответил я. А потом испуганно уточнил, глядя на Лилиан расширившимися от страха глазами: — Я что-то сделал не так? У меня неприятности?
— Нет, нет, — спокойно ответила она. — И давай уже прекращай говорить это каждый раз, когда тебя о чем-то спрашивают. Зачем ты так делаешь?
Я опустил голову. Я понимал, что ей это не нравится, но не мог объяснить, почему чувствую себя в опасности каждый раз, когда кто-то обращается ко мне с вопросом.
— Не знаю, — тихо ответил я.
Лилиан вздохнула:
— Ладно, давай поедим. Я выгоню из кухни Ларри-младшего, так что мы сможем посидеть вдвоем. Согласен?
Я просиял и радостно закивал головой. Я любил, когда мы с миссис Катанзе делали что-то вдвоем. В такие моменты я чувствовал себя особенным.
Пока Лилиан делала бутерброды, я занялся пачкой чипсов. Когда я только приехал, она сначала предупредила меня, а потом, увидев, что я не придал особого значения ее словам, приказала притормозить с едой и научиться хорошо вести себя за столом. Я послушался, перестал тянуть в рот все, что попадалось на глаза, и запихивать пищу с такой скоростью, будто ее могут в любой момент отобрать. И теперь я улыбался Лилиан, доказывая, что на самом деле могу есть с закрытым ртом.
Миссис Катанзе не спеша жевала бутерброд. Я уже собрался спросить, почему она так медленно ест, когда кто-то громко постучался в дверь. «Я открою!» — выпалил я и, на ходу хрустя чипсами, помчался вниз по лестнице. Резко рванул на себя дверь — и чуть не подавился. В голове что-то взорвалось. Я не мог отвести взгляд от того, кто стоял на пороге. Я не мог отвести взгляд от нее.
— Так и будешь стоять? Не пригласишь нас войти? — вежливо поинтересовалась мама.
Я услышал, как по лестнице спускается Лилиан.
— Здравствуйте… Я Лилиан Катанзе. Мы с вами сегодня говорили по телефону. Мы с Дэвидом как раз заканчивали ленч.
— Мы же договорились на час, все правильно? — требовательным тоном спросила мама.
— Ммм… да, да, конечно. Входите, — пригласила ее Лилиан.
Мама вошла в дом, а за ней — мои братья. Стэн был последним; широко улыбаясь, он втащил в прихожую велосипед, который бабушка подарила мне на прошлое Рождество. Помню, в тот день мама даже разрешила мне два раза прокатиться. Я раньше никогда не ездил на велосипеде, поэтому несколько раз упал, прежде чем разобрался, как на нем держаться. К концу дня я наехал на гвоздь, и у велосипеда спустило колесо. Но теперь у него были спущены обе шины, и не хватало нескольких деталей.
Только меня это не сильно волновало. Яркий желто-красный велосипед с жестким сиденьем был одним из моих сокровищ. И я не ожидал, что мама его вернет.
Мама с братьями пробыли в доме миссис Катанзе всего несколько минут, и Лилиан постоянно была рядом. Хотя мама вела себя не так холодно и отстраненно, как у тети Мэри, она все равно со мной не разговаривала. А ведь мне столько всего нужно было ей рассказать! Я хотел отвести ее в свою комнату, похвалиться новой одеждой и рисунком, который я сделал в школе. Но прежде всего мне хотелось доказать маме, что я на самом деле достоин ее одобрения.
— Ну что ж, — сказала мама, вставая с дивана. — Мы просто на минутку заскочили. Запомни, Дэвид, я буду время от времени заглядывать, чтобы проверить, как ты себя ведешь. Так что будь хорошим мальчиком, — добавила она таким тоном, что у меня волосы на затылке зашевелились.
Лилиан подняла руку, прежде чем я успел хоть что-то сказать.
— Спасибо вам, что заглянули, миссис Пельцер. И пожалуйста, предупреждайте заранее, когда решите заехать в гости, — заметила она, когда мама уже выходила.
Я помчался вверх по лестнице и застыл перед высоким окном, наблюдая, как мама и братья загружаются в старый семейный фургон. Когда они отъезжали, я изо всех сил махал им на прощание, но никто не заметил. В глубине души я знал, что все напрасно. Но по-прежнему мечтал, чтобы хоть раз — один-единственный раз — кто-нибудь улыбнулся и помахал мне в ответ.
Лилиан подошла и молча обняла меня за плечи. Постояла так некоторое время, потом вздохнула и спросила:
— Значит, это твоя мама? Все в порядке?
Я кивнул. Потом посмотрел на Лилиан. У меня слезы катились по щекам, но я не обращал на них внимания.
— Она ведь меня не любит? Просто… просто я не понимаю. Почему она даже разговаривать со мной не хочет? Неужели я такой плохой? И почему вы не сказали, что она приедет? Почему? — Я всхлипнул, вытер нос рукавом и продолжил: — Я устал от того, что она обращается со мной так, будто я… будто я — пустое место. Устал от нее, от братьев… и от Ларри-младшего тоже устал! — Я ткнул пальцем в окно. — Вы же видели, она мне ни слова ни сказала! Никогда со мной не разговаривает. Никогда! — Я опять повернулся к Лилиан: — Скажите, я правда такой плохой? Я же стараюсь быть хорошим. Очень стараюсь. Я не просил ее приезжать!
Я начал беспокойно шагать по гостиной, зачем-то вскидывая руки и потрясая ими в воздухе.
— Разве я просил ее бить меня… просил морить меня голодом… просил отправлять меня спать в гараж, как будто я… животное какое-то? Она ведь мне даже одеяло не давала! А я так мерз иногда по ночам… в гараже очень холодно было. И я, как мог, старался согреться, но не жаловался ей! — плакал я, продолжая ходить из стороны в сторону.
На секунду я остановился, шмыгнул носом и закрыл глаза. Я снова увидел себя на кухне маминого дома. Я стою перед раковиной, а рядом лежит вонючая розовая салфетка. Я глубоко вздохнул и открыл глаза.
— Один… один раз, это в субботу было… она приказала мне подобрать собачьи какашки… Я был на кухне; она — в гостиной, лежала на диване перед телевизором. Она целыми днями только и делает, что смотрит телевизор. И мне всего-то нужно было выкинуть какашки в мусорное ведро — она бы даже не заметила! В том смысле, что к тому времени, как она заметила, уже ничего нельзя было бы поделать. Но я все равно их съел — потому что она мне приказала. И я плакал, не в полный голос, конечно, я про себя плакал. И не потому, что съел… а потому что позволяю ей так со мной обращаться. Столько лет я позволял ей так со мной обращаться! Столько лет мне было ужасно стыдно, но я ничего не мог поделать!..
Я уже не мог успокоиться. Меня трясло от слез, но я продолжал говорить:
— Я никому не рассказывал. Никому. Никогда. Наверное, Ларри прав. Наверное, я действительно трус.
— Дэвид, господи! — Тут я заметил, что Лилиан тоже плачет. — Мы не знали…