{11 Homer, hymn, in Cer. 96 so..}
36. И тебе, государь, подать отсюда. Ведь ты беседуешь о ней с городами в письмах, а городам дача возможна из этого источника. И тот, кто помогает земледельцам, тот поддерживает твое государское дело, а кто вредит ему, тот недобросовестен в отношении твоих интересов. Вот это оскорбление надо тебе остановить, государь, законом, наказанием и указами, и своим усердием в том предмете, о котором ты сейчас слышишь, склонить всех к речам в защиту земледельцев.
37. Полагаю, тебе подобает не считать достаточным, если ничего подобного более не будет происходить, но пожелать и подвергнуть наказанию виновных. Подобающим же наказанием будет, если архитекторы сообщать, сколько куч мусора и на какую сумму могло быть перевезено, и эти деньги пусть войдут в сумму общих государственных расходов, а плательщиками их будут обе стороны, и те, кто давали льготу, и те, кто ее получали.
О плефре (orat. Χ)
1. Так как многие, я вижу, признательны Проклу за пристройку, коею он увеличивает театр, у которого четыре стороны, а Плефр, в средине, служит помещением для послеполуденной работы атлетов, явившихся на Олимпии, я желаю доказать, что один сделал промах своею пристройкою, в те увлеклись до похвал тому, что следовало бы обвинять.
2. Иной обвинил бы с большей справедливостью не Прокла, а декурионов. Ведь им можно было в интересах пользы противоречить и удерживать его от его замысла, — человек этот привык во многом следовать их советам —, а они предпочли льстить своим восхищением проектированным сооружениям переговорам с ним о том, как подобало поступить.
3. Итак, если бы у меня была дружба с правителем, общение и разговоры, как при предшественниках в этой власти этого человека, я попытался бы воспрепятствовать этому, а также прочему в его действиях, что представлялось мне неправильным. Но так как он явился из Финикии, убежденный не очень обращать внимание на мои советы, как лица, много приносящего вреда избытком человеколюбия, а я, узнав это, своими посещениями, какие бывают четыре раза в месяц, пользуюсь для приветствия ему, но, исполнив эту формальность, сижу безгласен, показывая тем, что не стремлюсь в большей деятельности, — ведь он и слыхал это и не попрекнул того, кто сообщил, — оставалось предоставить ему приводить замысел свой в исполнение, а желающим слушать выяснить, что от рвения в этом деле Олимпии могли бы у нас пострадать.
4. Ведь из того, что во время их исполняется, трубача и герольда можно было слышать всем, а то сооружение, о котором теперь речь, служило для приема атлетов в течение восьмого часа и следующего за ним, служило и для приема зрителей, не вкусивших пищи, что устраняло вредное воздействие зноя; такими были биченосцы и судьи и те из отправлявших повинность, кому то было угодно. Мог бы явиться и синдик, и учитель.
5. Каменвых сидений — два, близко от пола, как сиденья первого ряда. Больше не было нужно, так как число посетителей было невелико. Ни раб, ни юноша, еще посещающий школу, ни ремесленники, ни те, которым безделье идет за дело и которые сильно заняты волосами на голове, не допускались; их бы не пустила сильная стража в дверях, или, клянусь Зевсом, они и не подошли бы, зная, что есть, кому остановить их.
6. То, что совершалось в этом Плефре, почитаемо было наравне с мистериями. Столько было уважения, с каким относились друг к другу и атлетам присутствующие, столько спокойствия, столько молчания. Даже если происходило какое-нибудь единоборство, достойное удивления, им восхищались в молчании. Зрителям приходилось подавлять крик, так как жезл внушал страх.
7. Сильнее и значительнее это достояние немногих становилось легко. А немного было потому, что помещение не было велико. Но эта часть Олимпий, которой украшением было это самое, что она была достоянием немногих, и не требовала многих. Нечто подобное представляют и обряды таинств, на которые ты не стал бы сетовать, если они предоставляются меньшему, а не большему числу.
8. Итак ничто не могло здесь превысить закон, а закон требовал, чтобы не было крика ни порицания, ни одобрения. Предоставлялось знать про себя то а другое, а соседу можно было, и то тихонько, шепнуть о том или этом, а преступить эту меру было бы противозаконно.
9. Что же нарушило порядок, господствовавшей в этой церемонии, отличавшейся чрезвычайной сдержанностью? Агонофетом был Аргирий после другого из двух моих дядей, старшего [1], человек, в остальных отношениях очень достойный, но давший Олимпиям эту вредную поблажку. Он устраивает двойной ряд каменных сидений, присоединив еще столько, сколько было раньше. Удвояет вместе с тем и число посетителей зрелищ.
{1 Срв. orat. LIII (de festorum invitationibus) § 4. т. II, стр. 2, orat. I§ 13}
10. И находились люди, которые, расхаживая, восхваляли Аргирия, как за доблестное дело, утверждая, что своим сооружением он превзошел всех своих предшественников. Но ему именно предстояло потревожить нечто из установленного обычаем, и с большим количеством зрителей превзошло многое, чего раньше не бывало. Он же, выступив в гневе против беспорядочной толпы, частью мог остановить, частью не был в состоянии, а лучше бы было с его стороны соблюдать установившейся обычай, вместо того, чтобы создавать потребность снадобья [2].
{2 φάρμακον, Ιατρός часто у Либания фигурально.}
11. Все же было ему некоторое удовольствие от этого, когда он видел большую толпу и не было недостатка в лицах, готовых прославлять расширение постройки, кто не могли видеть того, что пропало, а то, ради чего пропало прежнее, считали важным и утверждали, что Зевс внушил ему эту милость.
12. Итак я желал бы, чтобы Фасганий, младший из моих дядей [3], отнесся к этому безразлично в особенности при той рассудительности, какою он, по общему признанию, отличался, но считал, что тот, вместо хорошего, устроил нечто дурное, а тех осмеивал, как лишенных правильного суждения о предмете.
{3 См. выше, orat. XLIX $ 29 и примеч. там.}
13. Но этот разумный человек был задеть за живое, возревновал, стал подражать, вступил в недоброе состязание, и снова другая пристройка, в таком размере, сколько вмещали обе прежние части, старая и новая, и толпа еще больше, больше суеты. Личности же этой, умеющей поразить, то приносит пользу, но малую, и можно было видеть увеличение беспорядочности с каждою олимпиадой.
14. Так как атлеты кончали свои состязания к заходу солнца вследствие того, что и время начала этих действий было передвинуто, необходимо было, начиная позже, и кончать позже, — толпа дерзала открыто признавать, что не в состоянии выносить зноя, в то время как прежние поколения соревновали в выносливости, — голоса прочих зрителей проникали туда все вперемежку, с голосами греков римские, при чем одни заявляли, что борец простерт, другие—нет. Поэтому тем, кто знали прежнее, приходилось жалеть о нем и они прилагали к этому название того праздника, где много отсутствия всякого стеснения [4].
{4 Μαιονμά, О. Muller, Antiq. Antioch. 33.}
15. Когда же порядки Плеера, самые важные и почтенные, подвергались оскорблению и унижению, уже с большею легкостью менялось прочее, при чем некоторые приказывали агонофету и елланодикам устраивать лучшие трапезы и убеждали их, а посетители вставали из за стола и расходились каждый домой, проявляя на лицах под лавром признаки опьянения.
16. И это, я утверждаю, получило происхождение оттуда, от необузданности в Плефре. Те, которые этого требовали, руководились соображением, что ничего страшного нет в таких выходках против столь значительных лиц. А причиною проступков в этой среде многочисленность, а последнего самое то, что имеется место, где сидеть такому множеству.
17. Так благородный Прокл ухудшает тамошние дела, и тот, кто радовался, что этот театр у нас будет больше, радуется тому, что больше станет разнузданность. А радуясь этому, он противоборствует Олимпиям и показывает, что не желал бы, чтобы совершались истинные Олимпии.
18. Я же желал, чтобы Прокл ознакомился со всеми условиями касательно этого места и помог сохранению древних обычаев. Это значило устранить нововведения и посадить людей на одних старых местах, и не обращать внимания на тех, кто станут осуждать его дело, как на клеветников. Ведь тот, кто способствует закону, не нарушает справедливости, и не везде тот, кто что-нибудь отнимал, творил неправду, а прибавления служат к славе, но можно, и прибавив, испортить, и, убавив, принести пользу.
19. Это может любой наблюсти в особенности на живых телах, где наросты требуют хирургов , и если врач сможет это сделать снадобьями или инструментом, он получает за отнятие вознаграждение. В особенности, следовательно, надлежало благородному и дельному Проклу показать таким образом всем свою ревность по отношению к Зевсу.
20. Ведь во всяком случае, если и не очень многих, но людей серьезных он заставил бы восхвалять себя. Если же он не решался показать себя поступающим так, такое его колебание не имело основания, а основание для такой нерешительности должно быть. И с чего это он воздвигает камни на камни и прилагает новый труд и новые издержки, и многое рвение, пробующее превзойти то, и другое, и третье [5]?
{5 т. е., «камни», «труд», «издержки».}
21. Кто, в самом деле, вынесет то, что получится? Кто — толпу, которая вторгается? Кто не сочтет, что вестник, поминавший о спокойствии, говорит пустое? Кто побоится жезла? Кто сохранить уважение в воину? Кто к самой власти?
22. Ведь они сознают, что, если он не будет рабствовать перед столькими зрителями, оглушенный криком, удалится, считая достаточным для себя спастись, предоставив их изволению судьбу атлетов. Действительно, самая величина театра привлечет людей несправедливых к участию в том, что там происходить. И теперь, конечно, участвуют, но не столько народу, будет же участвовать, благодаря прибавляемым частям, большее количество, а убыток тут в самом превосходстве числа.
23. Зачем же, расхаживая кругом, вы говорите: «Застав город малым, Прокл сделал его великим»? Я, — и факты свидетельствуют за меня —, утверждаю, что в этой области он сделал его меньшим. Ведь, строя подобное здание, он уничтожает важнейш