ека, в качестве сильного, приказал ему вступить в соревнование [144].
{140 Срв. речи Либания К Феодосию о мятеже, orat. XIX, vol. Π, 385 sqq. Γ, К Феодосию о примирении, orat. XX, ibid., pgg. 421 sqq Ρ, К Кесарию, orat. XXI, ibid. pgg. 446 sqq, также К Еллебиху, orat. XXII, и Против бежавших, or. XXIII. - сноски в тексте нет}
{141 По толкованию Stevers'a S. 181, Апш. 65.}
{142 Сюда относятся и речи Иоанна Златоуста см. Вш Gobel, De Ioannis Clirysostomi et Libanii orationibus qnae sunt de seditione Antiochensinm, Got–tingae. 1910. Но Либаний имеет в виду свои речи, упомянутые выше. }
{143 Срв. ниже, з 262.}
{144 Либаний употребляет фигуральные выражения о риторе, как атлете: άποδνοας «раздев», ϋεϊν бежать.}
256. А тот запнулся на первых же шагах и оставался безгласен, при чем молчание было в его выгодах, но все же пытался шевелить замершим языком. Но он лежал недвижен, и отуманился взор каждого из двух, одного,уходившего, другого, сидевшего. Такому наказанию не предпочел бы я и смертной казни.
257. Около того же времени некое неправое подозрение возбудило ярость против меня одного из людей, близких мне,и напав, он оскорблял моего сына и чуть не тащил егоза собой — и я не избежал его, хотя меня не было дома— [145],говоря, что я обижаю совет своей свободой от податей, которая, между тем мне предоставлена была законом вместе с многими. 258. Вслед за тем он отправился послом и возвратился приниженный почестями мне императора, а явился некто с послами — сотоварищами с письмом мне от императора, которое поднимало значение получателя его, возвеличенного и речами Евсевия, — тоже бывшего в числе послов, — из коих одною он почтил отца, другою сына,так что представители Афин вместо соревнования дивились ему и мне, тому, что дал я, а тот получил. 259. В благосклонности ко мне богов можно убедить еще из следующего. Как то возвращался я вечером после ванны. А кони, схожие нравом с зверями, но не казавшиеся такими, стояли в ожидании хозяев, одни обращенные мордами к колоннам, другие к стенам. Нельзя было предполагать какой либо беды, а между тем она была велика: пока я шел по средине между ними, — они скалили зубы, пуская в ход ноги в качестве метательного оружия, и этого достаточно было для смерти. Но конюший, оставив коня, которого вел, выхватил меня и донес и поставил на безопасном месте. Руки действовали конюшего, а замысел богов. 260. Они и из соседнего города изгнали человека, малознавшего, много говорившего, пользовавшаяся тем самым, чем обладал, против того, кто ему дал это, чем возмущенный юноша разоблачил дело обманутым, а виновного прогнал своими обличениями.
{145 Срв. К Никоклу о Фразидее, orat. ΧΧΧΙί Г (—XXX В) 7, vol. HI pg. 152, 13: «Но вечером, подбежав к моим дверям и застав сидящим около них моего сына, к которому перешло мое имущество по воле императора, повелевшего отменит закон относительно этого предмета, так застав его, Фразидей повлек его к литургии, крича и чуть не подвергая ударам, при чем говорил, что он владеет землею бывшего сенатора». И далее, § 9, pg. 153, 7:» Фразидей же на этом не остановился, по дошел до такой наглости, что. возвысив голос, говорил, будто у меня составляются речи против всех, не считая бессмыслицей это «против всех».}
261. Был изгнан не из какого либо города но из самой жизни и Сабин [146], исхудавший до такой крайней степени, что, когда менял ложе, достаточно было одной руки поднять его, и что ему тяжко было промедление смерти. Между тем он не раз представлял себя хозяином моего имения, утверждая, что один и тот же день меня сведет в Аид, а его сделает владельцем принадлежащей мне земли.
{146 Срв. § 190.}
262. Тяжко правление того, кто имел самое толстое брюхо, подзадоренного обманом. Обманом же было следующее: он решил предать топору кипарисы в Дафне, а я, зная, что это не кончится добром для порубщика, говорил одному из его собутыльников, что не следует раздражать Аполлона из за кипарисов, и при том, когда дом его поражен был по подобной же причине, и сказал, что буду просить императора иметь попечение о Дафне, а скорее увеличить то, какое было с его стороны. Ведь и теперь оно есть. 263 Этот человек, под влиянием лживого письма, полученного в Финикии, — оно утверждало, будто я грозил подвигнуть на его главу скиптроносца—, итак под воздействием этого несогласного с истиною письма, внедрив в душу свою гнев, питал злобу, подобно кабану, острящему клыки. И как не ощущал, тоски но мне в случае моего отсутствия, так, когда я был на лицо, с удовольствием встретил бы мое удаление. 264. И много всюду было этих случаев, когда правитель становился ко мне во враждебные отношения. Это внушило смелость и обратило в обвинителя и одного старика, проглотившего большое имущество свое и братьев и надежду на пропитание полагавшего в в клеветничестве. 265. Затем он стал обвинителем и собственного обвинения. Так необыкновенно силен он был своими доказательствами. И он прибегал к статье податей, а тот его направил на обвинение в оскорблении императора, желая, чтобы то был он, а не тот старик, И тотчас пошло письмо к владыке вселенной и к тому, кто является первым после него, и оба прочли письмо, и оба посмеялись так как нрав мой опровергал обвинение. А для того это было горем пущим, чем если бы какое либо неблагополучие времени года сгубило у него родительниц вина. [147] 266. То обстоятельство, что такое дело не стало даже предметом, судебного разбирательства, — ему дано было раньше суда решение в глупости судьи, — и что я остался на месте, избежав долгого и трудного пути, и не лишился приятнейших для меня занятий, дело богов и той, под властью коей все, судьбы [148]. 267. Итак он, сам себя подвергая взысканию, при мысли, каков он оказался и на какого выступил, удалился, чтобы причинять зло другим, он, который помощью богатства достиг должности, а неопытностью своею нанес вред городам. А время после него — почести мне, почет речам. И они исполнялись публично по старому закону, при чем принимал мои речи наместник, человек умевший хорошо рассудить судебное дело, бывший в состояли сделать кротостью больше, чем другие мечами, склонившей к любви к себе и мужа, и дом, и город, и провинцию, сенаты и народ, и земледельцев. 268. В течение этого времени луки тех, кто привыкли враждовать со мною, висели на гвоздях, а голова моя сильно страдала от давнего недуга. Опасение упасть понуждало оставаться дома, отказавшись от труда по обучению молодежи… Но и тут некто из богов простер надо мною свою длань, через посредство доброго прорицателя прекратив страх надеждою. Α скорее страх нападал, а та боролась и пыталась победить.
{147 οίνου μητέρες = αί άμπελοι виноградные лозы, срв. ер. 929 Τΐοίειπαϊδας καλούς «производи красивых детей», т. е., речи, о них же εγγονοίер. 992, также «речи—братья» других, I 272, 5 γνήσιος… νό&ος… κρό–τος, νέους δε αντί γερόντων κίονας Щ 389, 9.}
{148 ер. 760 письмо к Татиану, где Либаний объясняет себе долгое молчание Татиана тем обвинением, которое тяготело на нем, как по ρος εΐς τους κρατούντας γεγονώς.}
269. Другой правитель — гнев раздражение страх и ужас, насилие, разнузданность, не знать удержу языку, пределов дерзости, поступать при наличности законов с своеволием тирана. Этот дерзким не хотел считаться, но делал все на оборот, всюду обманывая в только что данных обещаниях, так что через несколько дней до меня дошел и такой слух, что, выдумывая речи, он их распространял, в то время как ничего не слыхал. 270. Прошу от Зевса избавления, а он услышал и быстро даровал, к тому же со стыдом для этого человека. К нему приставали, его влекли, приставлена стража, сон бежит от глаз, он лежал, подкупив содержателя гостиницы, но ловцы, и притом ловцы слов захватили его, и в великом городе, среди сборщиков податей, он посреди площади, как мяч, подвергался толчкам из стороны в сторону. Из всего того одно видев, другое слышав, я преклонился пред Судьбою, благодаря коей никогда не было, чтобы я лишен был возмездия виновным предо мною.
271. Что касается в свою очередь последующего времени, муж, покинувший свою родину, живший в другом месте, корыстью во время троекратного своего наместничества из бедности достигший богатства, нимало не бывший сочинителем речей, но вполне считавший себя за такового, желал получить эту власть, «дабы», говорил он «сделаться мне учителем правителям, какими им следует быть в отношении к преподавателям красноречия». И говоря так, он пребывал большею частью дня и проводил немалую часть ночи в моем обществе и если что либо мешало, это было для него потерей. 272. На просьбу свою о такой должности за такие свои дела у людей властных дать все, что пожелают, получив ее и ею обладая, он уже не был прежним [149]. Но пять или немного более дней с трудом сдерживая себя, не обнаруживал своей истинной природы. Затем, когда как то мною произнесены были слова, коими я пробовал помочь сиротству, бедности и юности одного моего ученика, на общественный счет поддерживавшего огонь в печах, тогда, омрачившись гневом, сдвинув глаза и прижав руку к носу, он сказал громким голосом: «предоставь править мне, так как сейчас ты того не дозволяешь». А он решил быть торгашом и заботился о талантах, чему он знал моя натура воспротивится. 273. Итак я предоставил ему править и сделаться Киниром, а он, заложив такой фундамент, строил на нем, всеми возможными способами унижая меня, замышляя даже смерть, меча на меня не поднимая, но того, кто, полагал он, станет клеветником под гнетом голода, заставляя голодать [150]. Но наказание от богов вновь наступило и я не был отвергнуть, но они показали, что заботятся обо мне. 274. Именно, рассеяв тьму, прикрывшую взяточничество, они вывели на свет мздоимство, золото, серебро, одежды. Из них часть снова поступила в руки обманутых людей, не без труда, но при крике, и угрозах, часть прибыла в Тир, местожительство приобретателя. Он явился с целью там отдохнуть,но попав в руки тирийцам, с трудом избежал побития камнями, подвергся, после того как отпер двери, осаде, но примирив толпу деньгами, снял осаду, посбавив надменности. Но он поплатился в Тире перед самим Тиром и Гермесом, так как боги, покровители красноречия, тем распорядились, в гневе за оскорбление им искусства слова, при котором по вине его своеволия позорные речи обрушились на честные.