69. Каков ты был ко мне, показано моими сообщениями; если многое и опущено, во ясно будет и из следующая.
С теми, кто изобличен в недобросовестном деде уничтожения обязанностей но отношению к учителю, ты живешь вместе, пребываешь в их обществе, проводишь с ними время, поддерживаешь знакомство, обедаешь с ними, пьешь, завтракаешь, и если тут же пожелают соснуть, полная свобода, и никто не препятствует. А разговоры при каждом таком свидании направлены против моего характера, ничего серьезная не содержащее, а удовольствия доставляющие много обеим сторонам, и лгунам, и их слушателю. 70. И все, что им угодно будет, то должно входить в силу, хотя бы я желал обратного. Дело в том, что детей у них нет, а много золота, плода отцовской недобросовестности, судьба же нередко уносит молодых раньше стариков. Таким образом этою угодою он покупает себе выгодное завещание. Такому охотнику, при том всему предпочитающему деньги, естественно мои интересы ничего не значат. 71. Почему же он в этом не признается и не оправдывается так, но же-лает убеждать, явно издеваясь, будто бы не перестает почитать? Он, который через посредство привратника, каковой сообщив ему во многом, вчера сделал то же, при чем этот подражал своему учителю. Как только мошенник этот принял мое письмо, упрекающее в неправом заключении матери и дочери, он прогнал подателя письма, сказа в, что это не мое письмо, а того кто подал его. 72. Вот за каких выдает он этим словом моих слуг, очерняя мою жизнь в их дерзких поступках, чинимых ими, с ведома ли моего или без ведома.
Впрочем допускать подобную ложь с целью устранить какое нибудь бедствие не позорно. Все же это письмо было письмом того, за чье оно выдавалось, мое, который сострадал потерпевшим и был угнетен их положением не менее, чем они . [28]
{28 К характеру Либапия см. выше, стр. 280, прим.}
73. Старик же Евсевий, которому не раз освобождение на завтра обещалось, а на самом деле не исполнялось, чему, по твоему, должен служить, свидетельством? Не тому ли, что мое заступничество за него было ему во вред, в то время как были отпускаемы другие, прибегавшие к помощи иных лиц, слуги коих ходят туда с корзинами и плетушками с рыбой и плодами для справедливейшего.
74. Далее другой, не менее значительный факт. Явившись в совет, чтобы почтить его согласно нынешнему закону, он не позвал меня оттуда, где недалеко я был, зная, что я сижу близко [29], и не смотря на то, что долгие годы были уже свидетелями этого общения со мною правителей будивших сенат, если случится ему задремать. Этот шаг следовало ему предпринять, а не остеречься его и с тем возвратиться. Α ведь было сказано им много, благородных речей, одушевленных желанием поступать по правде. На самом деле, он полагал, что мне, могущему насчитать нескончаемый ряд предков — сенаторов. надлежит отсутствовать наравне с теми, кто явился, откуда неизвестно. И мне кажется, он с удовольствием вызвал бы некоторых из них, меня пропустив, если бы не убоялся чрезмерности обиды.
{29 Разумеется помещение здания сената, где Либаний занимался с учениками, см. orat. XLIII (de pactis) § 19, vol. III pg. 347, 16. epp. 966.986. 995 и дрр.}
75. Далее, в ответ на ходатайства вновь о той же милости, обещав которую не раз, он не оказывал никогда, по благоразумию, как он думал, отлагая, он просил моих речей, конечно, разумея панегирики себе, зная, что я не произнесу из за многого, но доставляя себе тем отговорку в том, что не дал милости, не раз отвергнув ее, и он на словах выдавал себя в самом деле поклонником этих речей, тогда как в действительности до моих речей не было ему никакого дела. А если бы был у него интерес к ним, десять месяцев были бы на них потрачены, а не на тех всем известных людей, на которых теперь они потрачены. В коленях их, в руках их постоянно достойный посмеяния доход их, представления [30], любимые больше произведена Платона. 76. Α нынешняя его претензия, сильная любовь, и его заявление, что его огорчает неполучение речей, не есть любовь, но некто, весьма ценимый тяжущимися вследствие силы своего искусства, взявший жену из дома этих людей и считающий своим долгом оказывать им услуги, замечая, что он увлекается этими интересами, а пренебрегает тем, чем пренебрегать не следует, без малейшего желания с его стороны, под-учил его сказать: «Мне нужно получить речь и было бы для меня большим мщением не получить ее». 77. Таково было то, чего он желал, и таково то, к чему его принудили. Последнее справедливо считать делом не его, а того, кто оказал на него давление, если только он не сумел бы убедить в том, что все это время он спал. Но он не спал, но был, как он ость, он, высказавшийся за осуждение всякого искусства слова.
{30 Срв. orat. LXIV (pro ealtatoribns), vol. IV pg. 420 sq., у нас, стр. 135, примеч. 1.}
78. Он скажет, что и Ромула могло спасти только это. Почему? Ведь если тебе этого не достанется, тебе досталось несомненно нечто другое. Сюда относится то важное приобретение, самому тебе таким представляющееся, не раз поднимавшее тебя с ложа, что сделал твой сын. Далее, разве не следовало оказать этим людям милость, если и нельзя было ничего нового получить? Разве и борцу, который напоминал бы о даре, ты сказал бы это, что он может получить его после второй победы, а то, что им выполнено, не заслуживает почета? 79. Ты дашь, когда я скажу. Что же? разве я уже не сказал? Или то, что тогда было сказано и эффект речи, затмивший всякий восторг всех театров, ничто? А ты тогда признавался, что почтен, как никто, а теперь, будто тебе предстоит, если дать, дать даром, желаешь, раньше, чем дать, получить. Но будучи признателен за то, поспеши отплатой, а если считаешь ту почесть малою и ничтожною, неудивительно, что и этой не придашь никакого значения. Потому для меня неудивительно было бы, если ты, и получив, не дашь. 80. Α доверие к клятвам своим ты сам отнял у себя множеством пренебреженных клятв, так что и тот, кто покупает у тебя правосудие под клятвою твоею, не может быть уверен, но пребывает в страхе, как бы то, в чем дана клятва, не оказалось не выполненным. Итак и в данном случае есть опасение, что от дачи ты уклонишься, а получив и имея в руках, насмеешься.
81. А если следует сказать и о другом, за что надлежало бы мне получить от него нечто из того, что он писал, — а это была пустая болтовня, — я наслышался многого раньше его вступления в должность, многого и во время его управления, что должно было терзать меня,—он с этого на-чал. Это тиранило мой слух, но приходилось выносить и, что всего несноснее, еще и хвалить. Поэтому не приходилось бы ему просить чего либо другого, когда мною сделано нечто, достойное милости его. 82. Но добра мне не оказано никакого ни раньше, ни после, так как и самый процесс, с решением которого я избегал несправедливая наказания, он и не вчинал, и не разбирал, в виду численности и высокого звания моих противников. Права на их стороне не было, но их было много. Численность же страшна шаткой власти, а сильной нет. Вместе с тем ему не было дела до меня, так как он был уверен, что составляет прекрасные речи.
83. Вот каков в отношении ко мне этот хваленый человек. Он сердится, что по случаю отставки его я не пал на землю и не заплакал. Между тем следовало бы, по настоящему, так поступить при вступлении его на должность.
К императору, предложение закона против лиц, вхожих в покои наместников (речь LII-ая)
1. Я выступаю, государь, с целью помочь делу справедливости, в виду того, что длинный ряд лет несчетное число деяний твоих убедили меня в твоем великом о ней попечении. Боюсь сейчас не того, как бы тебе не показалось, будто я докучаю тебе по делу, не заслуживающему серьезного внимания, но как бы ты не нашел, что я поздно докладываю тебе это свое мнение. Ведь если оно и тебе в свою очередь представится полезным, знаю, что ты попеняешь мне, к чему я давно уже не представил его тебе. Но меня все время удерживал некоторый страх, теперь же он не устранен, но остается, однако все же я сладил с ним, сочтя наконец несообразным если не предпочту твое государское дело даже собственной, безопасности; Ведь если я исцелю ту или иную из этих язв, мне достаточно будет того в утешение, хотя бы я чувствительно пострадал.
2. Что» же нуждается в таком врачевании? Два рода войны удручают жизнь людскую. Из них одна происходить в железных доспехах и ведется с внешним врагом, другая заключается в злодеяниях друг против друга у себя дома, при чем людям не совестно того, что они обитают в одном и том же городе и именуют себя согражданами. Далее, у первых в обычае решать распрю путем войск и физической силы, у вторых посредством судов и законов. Легче всякому оберечься от тех врагов, чем этих, которым больше приходится действовать скрытно. 3. Вот почему много мер предупреждения насчет последнего и множество законов древних и новых, вводимых каждым новым царем. Обижаемым убежищем служат донос, жалобы, обличение, наказания. Если лучшим было бы не подвергаться обиде, то вторым является возмездие, чем иной с трудом утопит свою скорбь. Вот эту то помощь, государь, столь превосходную, подобающую и угодную богам, не дают сохранить для нуждающихся в ней некоторые люди. Надлежит их обуздать твоим законом и гневом.
4. Кто же именно эти люди? Те, кто сидят во время процессов около судей, раздвояя слух их, но вынуждая их больше слушать себя, чем защитников, и то тот, то этот привлекая его к себе, при чем они не позволяют ему уследить, на чьей стороне правда, ведут интригу против законов, грозя, что в случае, если их убеждение не подействует, они подвергнуть преследованию не угодившего им человека, и более смелые занимают место на одном с ним кресле, бранят седалище, бранят обстановку судилища, бранят процесс, бранят того, чье звание с ним связано, другие, наполняя покои вечером [1] — скромнее этих, так как воздерживаются от входа в залу суда, но и они поступают беззаконно, предпринимая такие посещения в целях неправды, с тем, чтобы убедить судью в том, чего не могут доказать факты. 5. Следовательно, те делают то же, что последние, но эти не дерзают на поступки тех: они, походатайствовав, уходят, предоставляя снисхождение памяти правителя, а те лично следуют за теми, за кого ходатайствовали и, взявшиеся за их защиту, подают знаки тяжущимся не робеть. Что же это за суд, откуда судебное разбирательство изгоняется? Не думай при этом, что в качестве таковых судей действуют только те двое, кому предоставлена общность трона, но есть ступень с каждой стороны, и с каждого боку еще примыкает по одной ступени. На этих ступенях, имеющихся в таком числе, враги законов добиваются обхода законов, вскакивают, кричать, не скрывая, в чьих интересах явились. 6. Итак, и сами эти люди, и те, дерзость коих не простирается так далеко, стекаются в покои наместника, сами воспользовавшись сном после завтрака, а им его прервавши. Делают они это не криком и не зовом его по имени, — как можно! — но беседуя и болтая так громко, что те уже не могут более спать, как бы сильно им того не хотелось [2]. Итак, пробуждаясь в раздражении, они скрывают свое настроение улыбкою. Остальная часть дня уходить на разговоры о милостях, а на делах, требующих скрепления подписью, подписи руки правителей нет ни на одном, а те, кому нужны такие подписи, голодают, просиживая тут же. 7. Но хочу рассказать тебе один случай, происшедший как то в приемной. Правитель устал раздавать льготы, из коих самые последние в бане [3], а один кто то, которому не удалось это и который желал застать его уже после того, как он разоблачился, раздевшись и внесши грамоту, чернила и перо, ушел, успешно заполнив свое дело среди смеха. вместе с потом унося и грамоту.