{41 Срв. ер. 407, у нас, стр. 34, примеч. 3.}
{42 τον άντίχαΰήμενον.}
{43 μορφαΐζ срв. έτερα λέξει χύ\ έτεροις ρν^μοΐς об Александре в состязании с Геродом, Pliilostr. 79 Kayserη }
{44 άγων Eunap., vitae, 82. Liban , ерр. 341. 307. 574.}
{45 nvqoi) Walden, pg. 478 η. 1.}
{46 μνΰολογεύω срв. ер. 1503.}
{47 О Гермогене Амм. Marc. XIX 12, 6 отзывается, как о слишком мягком человеке. О занятиях его философией говорит в письме к Аристенету, ер. 20; Либаний и Гимерий, XIV На Гермогена, проконсула Эллады) § 20 sqq. Префект Востока см. Sozom. IV 24. 5. Апш. Marc. XXI G. 9. Cod Theod. I 7, 1 (359 г.). Стратегий упоминается в этом звании в cod. Theodos. в последний раз 7 июня 358 го г., Seeck, S. 173.}
117. Это доля счастливого человека, а несчастного то, о чем сейчас скажу. Мать, которая была всем для меня, око Азии, а мне крепкую защиту [48], дядю, похитила Судьба [49], одного раньше, а другая умерла, не снесши его смерти. И ничто из приятного для меня мне более не сладко, даже наиприятнейшее из всего, риторические декламации. Ведь и самое это занятие было любимейшим благодаря им, когда один словно молодел при рукоплесканиях и забывал о собственном несчастье, а другая радовалась чрезвычайно, всякий раз, как я приносил. к ней результат трудов моих в состязании. После этих похорон и похорон Евсевия [50], умершего раньше, превращение в развалины Никомедии и гибель того, кого похоронил в них город [51], были страшными бедствиями и такими, которые, не могли не вызвать глубочайшего горя, от которого у меня сразу показалась седина, и невзгоды, прибавившиеся к прежним, эти к тем, в одному другу другой и в дорогому мне городу, мать и её брат, все делают горьким, чем может поддерживаться желание жить, пока тот, кто без бою овладел всею землею, больше всякого философа возлюбивший во дворце мудрость, как бы из бегства вернул меня к прежней охоте в тому, что мне было в тягость. 119. Я стал смеяться, прыгать и с удовольствием и сочинял речи, и публично декламировал, когда жертвенники стали снова принимать кровь жертв, дым уносить тук [52] в небесам, боги чтиться праздниками, сведущими в коих остались только немногие старики, прорицания вступили в силу [53], красноречие стало снова цениться, римлянам вернулась их отвага, варвары одни были побеждены, другим предстояло подчиниться. 120. Этот благоразумнейший, справедливейший, искуснейший в красноречии и воинственнейший человек, враг одним нечестивцам [54], когда от нас пришли в нему послы без моего письма; воскорбел и сказал: «О Геракл! тот, кто писаниями своими подвергал себя опасности, молчит в пору безопасности». Он называл прибытком от путешествия своего сюда и то, что увидит меня и услышит мою речь, и на самых границах. при первом свидании со мною, молвил: «Когда услышим тебя?» [55]. А тот противник мой уже был дома, так как у него умерла жена, а дочери на выданье требовали его глаза, но говорили, что, если бы и жива была жена, он уехал бы.
{48 άνύ πύργου, срв. ер. 1100.}
{49 О смерти дяди ер. 95: «наш дом сгубила смерть дяди Умер, о боги, умер во всех отношениях лучший человек, Фасганий, которого ты (письмо адресовано Модесту, comes Orientis, 359—60 г., See к, S. 362 чтил больше всего и о болезни коего ты тревожился. Я желал бы немедленно вслед за ним, уйти теми. же путем». См. еще ер. 99. ер. 286, где Либаний говорит о составленном им в память его слове. Об έπίδειξις на смерть матери см. orat. LV (Ad Anaxentiam) § 3, vol IV pg 111, 14 F.}
{50 Из кружка теснейшей дружбой связанных с Либанием людей, см. ер. 31 (ο γε φιλεΖν μεηελετηκώς Εν о ) of ер. 318. Смерть его упомянута в письме 70–ом (по Seeds', S. 358, 359 г. Евсевий IX Seeck. (S 140).}
{51 Землетрясение в Никомедии 24 августа 358 г., Amm. Mire XII 7 6, при котором погиб закадычный друг Либиния Аристенет, викарий диоцезы Pietas. О смерти его у Либания см. ерр. 25. 31. Особенно о силе впечатления на Либания бедствия Никомедии ер. 391.В этом письме Либаний пишет: «Еще не избавился я вполне от головной боли, а меня застигла другая, сильнейшая невзгода, которая наполнила сушу мраком и по причине коей многие из друзей моих долгое время сидели надо много, пытаясь всевозможными утешениями спасти мой рассудок. Можешь ли вообразить, что со мной стало при известии о том, что самый дорогой мне город покрыл своими развалинами самых дорогих мне людей (ер 23, кроме Аристенета, упомянут Гиерокл)? Я забывал о пище, забросил речи, сон бежал от меня, большей частью я лежал молчаливо, одновременно лились мои слезы о погибших и моих друзей надо мною, пока кто-то не уговорил меня оплакать в речах город и тех, что пе такой смерти заслуживали, о Зевс. Послушавшись этого совета и несколько отведши свою скорбь в своем сочинении, я становлюсь более умеренным в своем горе»}
{52 κνίσοα, срв. о богах кѵиаау έσηαΐϊένΓες orat. ХVII § 6, vol II 209, 10.}
{53 Срв в письмах поры воцарения, Юлиана ерр. 598. 600. G07. 009.624. 630. 65!. 669. 680. 71 1. 361—362 годов, Seech S. 388 fgg.}
{54 К характеристике Юлиана см. речи, сосредоточенные во 2–ом томе издания Fonter'а, и письма, см. . нас, ниже.}
{55 Срв. ер. 648, подробно описывающее сцену свиданья Либания с Юлианом.}
121. Итак император, как вступление к речам, ежедневно совершал жертвоприношения под деревьями дворцового сада и, в то время как многие посещали его и услуживали ему в обряде, я сам находился там, где всегда, и меня не приглашали, а являться незваным я считал за соучастие в некоторой бесцеремонности: человека я любил, но владыке не льстил. 122. Как то он явился принести жертву Зевсу Дружества и, увидав прочих, — они желали и всячески добивались, чтобы их увидали, — одного меня не разглядев, так как я замешался в толпе, вечером запиской спрашивал, что помешало мне. и шутливо пенял мне. Что я отвечал в той же записке и как не столько сам был задет, сколько сам то сделал тоже остроумно, знает он, прочитав и покраснев. 123. Но когда я и после записки сторонился сада и совершаемых там обрядов и считал, что мною пренебрегли, но не унывал, зная, кто подорвал нашу дружбу, Приск, уроженец Эпира, человек, посещавший многих лиц с целью усвоения мудрости, считая это за промах со стороны императора, полагает конец его ошибке. Какими словами, того я не знаю, но меня приглашают в предполуденную пору и пригласившей смущался и глядел в землю, выдавая своим состоянием свой поступок.
124. С трудом наконец совладав с собою и сославшись на множество неотложных дел, когда, приглашая к завтраку, услыхал в ответ, что я обедаю, и приглашая обедать, что это, хотя и возможно, но мешает головная боль, сказал: «посещай же нас». «В случае приглашения», отвечал я, «потому что в противном случае утруждать не стану» А тот соглашается и так поступает.
125. Наши свиданья посвящались разговорам о речах, похвалам его удачно выполняемым делам, критике тех сторон государственной деятельности, которые оставлены без внимания, но я ничего не просил от казны, ни дома, ни земли, ни должностей. Дело Аристофана тоже служило предметом разговора, не дозволявшего считать дурным человеком не такого. И этот давал должность [56]. А я даже не просил получить назад что либо, хотя немало моего дедовского состояния находилось в его имениях [57]. Видя, что всякая выгода мною попирается и что я не ищу ничего другого, кроме того, чтобы он затмил своими деяниями похвалы, ему расточаемые, он утверждал, что прочие любят его богатство, а я люблю его и что любовь, мною ему оказываемая, не уступает любви его матери. 126, Поэтому он стерпел мое откровенное слово в защиту сената, когда земля ничего не дала~ лишенная воды с неба, а он требовал, чтобы рынок был полон продуктов на продажу и цены на нем оставались в тех пределах, какие он установил [58]). К этому понуждало, конечно, завистливое божество, чтобы толкнуть туда, куда наконец оно и толкнуло государство. Итак в то время он горячился π кричал, что сенаторы противодействуют его желаниям, а льстецы, обступив его с обеих сторон, раздували его гнев, я же без всякого трепета, но вникая в природу
самого дела, настаивал и доказывал, что сенат не допускает никакого беззакония. Однако некто из заседавших напомнил, что мимо течет Оронт, пугая меня рекою, недостойными угрозами унижая царскую власть. Но он был так по истине благороден, что пытался одержать верх надо мною, но, побежденный, не возненавидел. 127. Нет, он полюбил больше прежнего меня, поднявшего слово подобно оружию в защиту отечества, и назначая себя консулом и слыша о множестве уже пришедших и тех, которые явятся с песнями, чтобы поддержать их, он повелевает мае почтить праздник речью. Я, заявив, что это дело других сочинять на другом языке, не сидел сложа руки, дабы было признано, что никто не сказал ничего отличного, даже тот, кто пользовался громкими выражениями одобрения. 128. И происходить каким то образом при первой речи, полагаю потому, что какой то случай послал тех, кто долженствовал помочь и угодить, в другое место [59]… А им было выгодно не подрывать моих интересов. Он же самого себя в доме хвалил, когда никто его не хвалил, давая этим другой повод к смеху, а тех, кто смеялся над ним, не переставал бранить, те же снова смеялись, и то, что им было добыто обманом, было бы им выложено, не будучи уличено, как плагиат, если бы у него было понимание хотя того, что только спокойствием мог он сохранить за собою незаслуженную славу. 129. Они довольствовались для утешения друг другом, когда же я выступил на состязание последним, причем сам император озаботился, чтобы собралось как можно больше народу, говорили, что сам Гермес, заботясь о своем слуге, трогал каждого из слушателей своим жезлом, чтобы ни одно слово не прошло, не назвав восхищения. Император же сначала платил дань восхищения выражением удовольствия на лице, затем, готов был вскочить, наконец, так как не в состоянии был сдерживаться, как ни старался, вскочил с кресла, расправив обеими руками хламиду, сколько можно было, как выразился бы иной из этих вот людей без понятия [60] выходя из границ того, что прилично сану, а как сказал бы человек, понимающий толк в том, чем поддерживается достоинство царской власти, оставаясь, на самом деле, в подобающем ей состоянии. Действительно, что может быть царственнее, нежели то, что душа царя побуждаешь его подняться пред красотою слова? 130. А ему и в других отношениях нельзя было не отдаться такому впечатлению, как сочинителю многих речей и раньше воцарения, и