Речи — страница 107 из 235

[1082], храбрейший муж, истребил вооруженной рукой эту преступную шайку разбойников Катилины! Я же, нося тогу, с помощью вашей и всех честных людей, своими продуманными действиями рассею и устраню эту опасность, семя которой воспринято государством и которую оно ныне в муках рождает. (85) Но что произойдет, если все это зло, вырвавшись из моих рук, выступит наружу в будущем году? У нас будет только один консул и притом занятый не ведением войны, а доизбранием своего коллеги; кое-кто станет создавать ему препятствия [при проведении выборов,]… вырвется страшная и жестокая моровая язва в лице Катилины, угрожающая римскому народу; Катилина неожиданно налетит на окрестности Рима; [ростры] охватит неистовство, Курию — страх, форум — заговор; на поле будут войска, нивы будут опустошены; в каждом селении, в любой местности нам придется страшиться меча и пламени; все это уже давно подготовляется. Но все это, если государство будет ограждено средствами защиты, будет легко устранить мудрыми мерами должностных и бдительностью частных лиц.

(XL, 86) Ввиду всего этого, судьи, ради государства, дороже которого для нас ничто не должно быть, я, по своей неустанной и известной вам преданности общему благу, прежде всего напоминаю вам и с ответственностью консула советую, а ввиду огромной угрожающей нам опасности именем богов заклинаю: подумайте о спокойствии, о мире, о благополучии, о жизни своей и других граждан. Затем, я, движимый долгом защитника и друга, прошу и умоляю вас, судьи, видя перед собой несчастного Луция Мурену, удрученного телесным недугом и душевной скорбью, не допускайте, чтобы его недавнее ликование было омрачено сетованиями. Не так давно, будучи удостоен римским народом величайшей милостью, он был осчастливлен, так как первым в старинную ветвь рода, первым в древнейший муниципий[1083] он принес звание консула. Теперь тот же Мурена в траурной одежде, удрученный болезнью, от слез и горя обессилевший, является к вам, судьи, как проситель, заклинает вас быть справедливыми, умоляет вас о сострадании, обращается к вашему могуществу и к вашей помощи. (87) Во имя бессмертных богов, судьи! — не лишайте его ни этого звания, которое, как он думал, должно было принести ему еще больший почет, ни других, ранее заслуженных им почестей, а также его высокого положения и достояния. Да, Луций Мурена молит и заклинает вас, судьи, если он никому не нанес обиды, если он не оскорбил ничьего слуха и никому наперекор не поступал, если он, выражусь возможно мягче, ни у кого, ни в Риме, ни во время походов, не вызвал чувства ненависти, то пусть скромность найдет у вас пристанище, смирение — убежище, а добросовестность — помощь. Горячее сострадание должна вызывать у людей утрата консульства, судьи! Ведь вместе с консульством у человека отнимают все; зависти же в наше время консульство само по себе, право, не может вызывать; ведь именно против консула направлены речи на сходках мятежников, козни заговорщиков и оружие Катилины; словом, всяческим опасностям и всяческой ненависти противостоит он один. (88) Итак, в чем можно завидовать Мурене или кому-нибудь из нас, когда речь идет об этой хваленой должности консула, судьи, понять трудно; но то, что действительно должно вызывать сострадание, вот оно теперь у меня перед глазами, да и вы сами можете это понять и увидеть.

(XLI) Если вы — да отвратит Юпитер такое предзнаменование! — уничтожите Мурену своим приговором, куда пойдет он в своем несчастье?[1084] Домой ли, чтобы то самое изображение прославленного мужа[1085], своего отца, на которое он, несколькими днями ранее, принимая поздравления, смотрел, когда оно было украшено лаврами, увидеть обезображенным от позора и плачущим? Или к матери своей, которая недавно обнимала своего сына-консула, а теперь, несчастная, мучается в тревоге, что она вскоре увидит его лишенным всех знаков его высокого положения? (89) Но зачем я говорю о матери и о доме того человека, которого новая кара[1086] по закону лишает и дома, и матери, и общения со всеми близкими ему людьми? Следовательно, он, в своем несчастье, удалится в изгнание? Куда? В страны Востока, где он много лет был легатом, полководцем, совершил величайшие подвиги? Но очень прискорбно туда, откуда ты уехал с почетом, возвращаться опозоренным. Или же он отправится на другой край света, чтобы того, кого Трансальпийская Галлия недавно с великой радостью видела облеченным высшим империем, она теперь увидела в печали, в юдоли и в изгнании? Более того, как встретится он в этой провинции со своим братом, Гаем Муреной? Какова будет скорбь одного, каково будет горе другого, каковы будут сетования их обоих! Какая потрясающая перемена судьбы! Что будут говорить там, где несколькими днями ранее прославляли избрание Мурены в консулы и откуда его гостеприимцы и друзья съезжались в Рим поздравить его! И там он вдруг появится сам в качестве вестника своего несчастья! (90) Если все это тяжко, горестно и плачевно, если все это противоречит вашему чувству жалости и сострадания, судьи, то сохраните Мурене милость, оказанную ему римским народом, возвратите государству консула, сделайте это ради его доброго имени, ради его умершего отца, его рода и семьи, ради честнейшего муниципия Ланувия; ведь толпы его опечаленных жителей вы видели здесь при разборе всего этого дела. Не отрывайте от священнодействий в честь Юноны Спасительницы, которые все консулы должны совершать, консула, унаследовавшего эти обряды от предков, консула ей близкого и родного. Если мои слова, судьи, и мое поручительство имеют значение и авторитет, то я, как консул препоручает консула, препоручаю вам Мурену, усерднейшего сторонника мира среди граждан, глубоко преданного честным людям, непримиримого противника мятежей, храбрейшего воина и ярого борца против заговора, который ныне колеблет устои государства. Что Мурена таков и будет, это я вам обещаю и за это ручаюсь.


14. Речь в защиту Публия Корнелия Суллы[В суде, середина 62 г. до н. э.]

Публий Корнелий Сулла был родственником диктатора Суллы и разбогател во время проскрипций 82 г.

В 66 г. он участвовал в попытке достигнуть высших магистратур путем тайного объединения людей, связанных между собой клятвой (конъюрация). Главными руководителями этого заговора, по некоторым данным, были Марк Лициний Красс и Гай Юлий Цезарь. В случае удачи Красс должен был стать диктатором, а Цезарь — его помощником (начальником конницы). В заговоре участвовали Луций Сергий Катилина, Гней Кальпурний Писон и другие разорившиеся нобили.

В консулы на 65 г. были избраны Публий Сулла и Публий Автроний Пет. Луций Манлий Торкват, сын Луция Торквата, добивавшегося консульства, но не избранного, на основании Кальпурниева закона обвинил Суллу в домогательстве. Сулла был осужден, его избрание в консулы было кассировано. Такая же судьба постигла и Автрония. В консулы на 65 г. были избраны Луций Манлий Торкват и Луций Аврелий Котта. Сулла и Автроний присоединились к заговорщикам. Заговорщики решили убить консулов и видных сенаторов 1 января 65 г., во время торжественного собрания сената и жертвоприношения, и захватить власть. Об этом стало известно, и выступление перенесли на 5 февраля, но и этот замысел не был осуществлен. Несмотря на огласку, заговорщики остались безнаказанными, а Гней Писон даже был избран в квесторы.

Впоследствии Сулла жил в Неаполе, где приобрел для себя гладиаторов — будто бы для устройства боев в память диктатора Суллы — и общался с Публием Ситтием, явно причастным к заговору Катилины; но прямых указаний на причастность Суллы к заговору 63 г. нет.

В 62 г., наряду с другими лицами, привлеченными к суду на основании Плавциева закона о насильственных действиях (сенаторы Луций Варгунтей, Марк Порций Лека, Публий Автроний и др.), к суду был привлечен и Сулла. Его обвинителем был Луций Торкват, сын консула 65 г. Вторым обвинителем (субскриптором) был Гай Корнелий, отец которого в 63 г. намеревался убить Цицерона. Из всех людей, привлеченных в 62 г. к суду за участие в заговоре Катилины, Сулла оказался единственным человеком, которого Цицерон согласился защищать. Цицерону пришлось оправдывать перед судьями свое выступление в защиту человека, обвиненного в причастности к заговору Катилины. Суд оправдал Луция Суллу[1087].

Во время гражданской войны Сулла был на стороне Цезаря. После его победы Сулла обогатился за счет конфискованного имущества помпеянцев. Публий Сулла умер в 45 г. См. Цицерон, письма Att., IV, 3, 3 (XCII); 18, 3 (CLII); XI, 21, 2 (CCCCXLIV); 22, 2 (CCCCXLV); Q. fr., III, 3, 2 (CXLIX); Fam., IX, 10, 3 (DXXXV); 15, 5 (CCCCXCIV); XV, 17, 2 (DXLI); 19, 3 (DXLV); Цезарь, «Гражданская война», III, 51. См. вводное примечание к речам 9—12.


(I, 1) Мне было бы гораздо приятнее, судьи, если бы Публию Сулле некогда удалось достигнуть высокого положения и блеска и если бы после несчастья, постигшего его, он был вознагражден за свою умеренность. Но неблагоприятное стечение обстоятельств привело, с одной стороны, к тому, что он из-за всеобщей неприязни к искательству и вследствие исключительной ненависти к Автронию был лишен почета, связанного с высокой должностью, с другой стороны, к тому, что все еще находятся люди, гнева которых он не смог бы насытить даже видом своей казни, хотя теперь уже от его прежнего благополучия остаются лишь жалкие крохи; поэтому, хотя мое огорчение из-за несчастий, постигших его, и велико, все же я, несмотря на свои злоключения[1088], рад воспользоваться удобным случаем, когда честные мужи могут оценить мою мягкость и милосердие, некогда известные всем, а теперь будто бы исчезнувшие, бесчестные же и пропащие граждане, окончательно обузданные и побежденные, должны будут признать, что я, когда государство рушилось, показал себя непреклонным и мужественным, а после того, как оно было спасено