(XLVI, 120) А если кто-нибудь, подобный Клодию (теперь ведь не будет недостатка в людях, которые захотят ему подражать), применив насилие, нападет на какого-нибудь человека, но не такого, как я, а на человека, перед которым государство не в таком большом долгу, и совершит дедикацию его дома при посредстве понтифика, то разве вы подтвердите своим решением, что это должно иметь силу? Вы говорите: «Где же он найдет такого понтифика?» Как? Разве понтифик не может быть в то же самое время и народным трибуном? Марк Друс[1487], прославленный муж, народный трибун, был понтификом. Так вот, если бы он, держась за дверной косяк дома, принадлежавшего его недругу Квинту Цепиону, произнес несколько слов, то разве дом Цепиона был бы подвергнут дедикации? (121) Я ничего не говорю о понтификальном праве, о словах самой дедикации, об обрядах и священнодействиях; не скрываю своей неосведомленности в том, что скрывал бы, даже если бы знал, дабы не показаться другим людям докучливым, а вам — излишне любопытным. Впрочем, из вашего учения становится известным многое, что часто доходит даже до наших ушей. Мне кажется, я слыхал, что при дедикации храма надо держаться за его дверной косяк; ибо косяк находится там, где вход в храм и где дверные створы. Что касается галереи, то за ее косяк при дедикации никто не держался никогда, а изображение и алтарь, если ты и совершил дедикацию их, можно сдвинуть с их места, не нарушая религиозного запрета. Но тебе теперь нельзя будет это говорить, так как ты сказал, что понтифик держался за дверной косяк.
(XLVII, 122) Впрочем, к чему я рассуждаю, вопреки своему намерению, о дедикации, о вашем праве и обрядах? Даже если бы я сказал, что все было совершено с произнесением установленных слов, по старинным и завещанным нам правилам, я все-таки стал бы защищаться на основании законов государства. Если после отъезда того гражданина, который один усилиями своими, по неоднократному признанию сената и всех честных людей, сохранил граждан невредимыми, ты, властвуя над государством, угнетаемым омерзительнейшим разбоем, вместе с двумя преступнейшими консулами, при посредстве какого-то понтифика совершил дедикацию дома человека, не согласившегося на то, чтобы спасенное им отечество из-за него же погибло, то думаешь ли ты, что государство, воспрянув, может примириться с этим? (123) Стоит вам открыть путь для этого религиозного запрета, понтифики, и у вас вскоре не окажется возможности спасать достояние всех людей. Или, если понтифик возьмется рукой за дверной косяк и выражения, придуманные для почитания бессмертных богов, обратит на погибель гражданам, то священное слово «религия» будет при беззаконии иметь силу? А если народный трибун, произнеся не менее древние и одинаково торжественные слова, подвергнет чье-либо имущество консекрации, то это слово иметь силы не будет? Однако на памяти наших отцов Гай Атиний, поставив на ростры треножник с углями и призвав флейтиста, подверг консекрации[1488] имущество Квинта Метелла[1489], который, будучи цензором, исключил его из сената. Метелл этот был твоим дедом, Квинт Метелл, и твоим, Публий Сервилий, и твоим прадедом, Публий Сципион! Что за этим последовало? Разве этот безумный поступок народного трибуна, внушенный ему несколькими примерами из древнейших времен, повредил Квинту Метеллу, выдающемуся и прославленному мужу? Конечно, нет. (124) Мы видели, что народный трибун так же поступил и по отношению к цензору Гнею Лентулу[1490]. Но разве он наложил какой-либо религиозный запрет на имущество Лентула? Но к чему я упоминаю о других? Ты сам, повторяю, ты сам, с накрытой головой, созвав народную сходку, поставив треножник с углями, подверг консекрации имущество друга своего Габиния, которому ты отдал все сирийские, аравийские и персидские царства[1491]. А если это тогда не имело никакого значения, то что можно было решить насчет моего имущества? Но если это осталось в силе, то почему этот мот, вместе с тобою упившийся кровью государства, все же возвел до небес свою усадьбу в Тускульской области на последние крохи эрария, а мне нельзя было даже и взглянуть на развалины своего дома, которым мог бы уподобиться весь Рим, если бы я допустил это?
(XLVIII, 125) Но о Габинии я не стану говорить. А не по твоему ли примеру Луций Нинний[1492], храбрейший и честнейший муж, совершил консекрацию твоего имущества? Но если ты заявляешь, что она не имеет силы, так как касается тебя, то ты, очевидно, во время своего прославленного трибуната установил такое правосудие, что, когда оно обращается против тебя самого, ты можешь против него возражать, а других людей разорять. Если же твоя консекрация законна, то что же из твоего имущества не принадлежит богам? Или же консекрация не имеет законной силы, а дедикация влечет за собой религиозный запрет? Что же означали бы тогда привлечение флейтиста, треножник с углями, молитвы, произнесение древних формул? Значит, ты хотел солгать, обмануть, злоупотребить волеизъявлением бессмертных богов, чтобы внушить людям страх? Если это имеет силу, — Габиния я оставляю в стороне — то твой дом и все твое остальное имущество обречены Церере[1493]. Но если это было с твоей стороны игрой, то ты величайший нечестивец; ведь ты осквернил все религиозные запреты либо ложью, либо развратом. (126) «Теперь я признаю, — говорит Клодий, — что в случае с Габинием я поступил нечестиво». Ты видишь, что та кара, которую ты установил для другого, обратилась против тебя самого. Но, воплощение всех злодеяний и гнусностей, уж не думаешь ли ты, что по отношению ко мне не имеет силы то, что ты признаешь по отношению к Габинию, чье бесстыдство с самого детства, разврат в юные годы, позор и нищету на протяжении остальной жизни, разбой во времена консульства мы видели, Габинию, которого даже это несчастье не могло постигнуть незаслуженно, или то, что ты совершил при свидетеле в лице одного юноши, ты считаешь более тяжким проступком, чем то, что ты совершил при свидетелях в лице всей народной сходки?
(XLIX, 127) «Велика священная сила дедикации», — говорит Клодий. Не кажется ли вам, что говорит сам Нума Помпилий?[1494] Вдумайтесь в его слова, понтифики, и вы, фламины, а ты, царь[1495], поучись у своего сородича. Хотя он и покинул твой род, поучись все-таки закону всех религий у человека, преданного правилам религии. Как? Разве при дедикации не спрашивают и о том, кто ее совершает, над чем и как? Или же ты это так запутываешь и извращаешь, чтобы всякий, кто бы ни захотел, мог совершить дедикацию всего, чего захочет и как захочет? Кем был ты, совершавший дедикацию? По какому праву ты совершил ее? На основании какого закона? Какого примера? Какой властью? При каких обстоятельствах римский народ поручил тебе руководство этим делом? Ведь я знаю, что существует древний, проведенный трибуном закон, запрещающий консекрацию дома, земли, алтаря без постановления плебса. И знаменитый Квинт Папирий[1496], предложивший этот закон, тогда не предчувствовал и не подозревал опасности, что будет совершаться консекрация жилищ и владений граждан, не осужденных по суду. Ибо это было противозаконным деянием и этого никто никогда не делал до того времени, да у Квинта Папирия и не было оснований для такого запрещения, которое могло бы не столько отпугнуть, сколько навести на такую мысль. (128) Коль скоро совершалась консекрация зданий — не жилищ частных лиц, а таких, которые назывались посвященными; коль скоро совершалась консекрация земель — не так, как моих имений (кому вздумается), а так, как император совершал консекрацию земель, захваченных у врагов[1497]; коль скоро воздвигались алтари, дабы они придавали святость тому самому месту, где была совершена консекрация, то Папирий и запретил делать это, если только плебс не вынесет такого постановления. Если это, по твоему толкованию, было написано о моих домах и землях, то я не отвергаю такой консекрации, но спрашиваю, какой закон был издан насчет того, чтобы ты совершил консекрацию моего дома, при каких обстоятельствах тебе была дана эта власть, по какому праву ты это сделал. И я рассуждаю теперь не о религии, а об имуществе, принадлежащем всем нам, и не о понтификальном, а о публичном праве. (L) Папириев закон запрещает консекрацию дома без соответствующего постановления плебса. Вполне допускаю, что это касается наших домов, а не общественных храмов. Покажи мне в самом твоем законе хотя бы одно слово, касающееся консекрации, если только это закон, а не голос твоей преступности и жестокости. (129) Но если бы тогда, при крушении государственного корабля, ты имел возможность все обдумать, если бы при пожаре, охватившем государство, твой писец не заключал письменных соглашений с византийскими изгнанниками и с посланцами Брогитара[1498], а с полным вниманием составлял для тебя эти, правда, не постановления, а чудовищную бессмыслицу, то ты добился бы всего — если не на деле, то хотя бы использовав формулы, установленные законом. Но в одно и то же время давали поручительства за денежные суммы, заключали договоры о провинциях[1499], продавали титулы царей, по всему городу расписывали всех рабов по кварталам, заключали мир с недругами, писали необычные приказы для молодежи[1500], приготовляли яд для несчастного Квинта Сея, составляли план убийства Гнея Помпея, защитника и охранителя нашей державы