Такова была та сложная и напряженная обстановка, полная неразрешенных и, по существу, неразрешимых противоречий, в которой в 106 г. до н. э. родился Марк Туллий Цицерон. Однако его детство и ранняя юность прошли мирно, не затронутые бурями эпохи. Он принадлежал к всадническому роду, ничем себя в истории не прославившему; отец его владел небольшим поместьем возле Арпина (около 150 километров от Рима); Цицерон в течение всей своей жизни подчеркивал, что он «новый человек» (homo novus) и что его род не имеет ничего общего с патрицианским родом Туллиев. Марий был земляком Цицерона; Цицерон, несомненно, еще с детства знал и о военных подвигах Мария в Африке и Галлии, и о его почти бессменном консульстве; именно этот ореол славы, окружавший старого арпината, возможно, и был причиной того, что Цицерон всегда отзывался о Марии более благосклонно, чем можно было ожидать, имея в виду отношение Цицерона ко всем, кто пытался поколебать основы римского государственного строя. В ранней юности Цицерон даже написал поэму «Марий».
Арпинским родовым имением впоследствии совместно владели Марк Цицерон и его младший брат Квинт, но выросли они в Риме, куда их, еще мальчиками, перевез отец, чтобы дать им образование. В Риме Цицерон был введен в круг тех наук, изучение которых было необходимо для молодого человека, имевшего надежду преуспеть на поприще судебного оратора, а впоследствии вступить на путь магистратур; он изучал риторику у известного родосского ритора Молона, жившего в те время в Риме, и гражданское право у Квинта Муция Сцеволы Авгура и у его двоюродного брата законоведа. Он ознакомился с философскими учениями различных школ, слушая эпикурейца Федра, стоика Диодота и Филона, представителя Новой Академии; будучи подростком, он имел возможность присутствовать на выступлениях лучших ораторов того времени — Луция Красса (умер в 91 г.), к которому на всю жизнь сохранил глубокое уважение, и Марка Антония (убит марианцами в 87 г.); сам Цицерон готовился к публичным выступлениям, учась декламации у знаменитого актера Росция; он хорошо изучил греческий язык и перевел астрономическую поэму Арата, эллинистического ученого и поэта; юношеское сочинение Цицерона «De inventione» («О подборе материала для речей») свидетельствует о хорошем знании греческих риторических теорий. К военной службе Цицерон не чувствовал влечения; прослужив около года в войске Помпея Страбона (отца Гнея Помпея «Великого»), он вернулся к своим занятиям.
80-е годы являются тем периодом жизни Цицерона, о котором мы ничего, по существу, не знаем. В годы борьбы между сторонниками Мария и Суллы, когда погибли Муций Сцевола и Марк Антоний, убитые марианцами, Цицерон, по-видимому, не принимал активного участия в борьбе политических группировок и выжидал более подходящего момента, чтобы начать выступать в суде. Первые дошедшие до нас речи его датируются 81 и 80 гг., т. е. кратким, но тяжким периодом диктатуры Суллы (82—79 гг.): проскрипции уже закончились, но были свежи в памяти у всех; в силу Корнелиева закона о судоустройстве, судебная власть была отнята у римских всадников и передана нобилитету.
Первые выступления Цицерона принято считать доказательством его демократических взглядов в этот период его жизни, поскольку он решился в речи за Секста Росция задеть если не самого Суллу, то его временщика Хрисогона; но это доказательство недостаточно убедительно, так как оппозиционно настроены против Суллы были не только приверженцы Мария, в ту пору разбитые, но и представители старинных римских родов, утратившие при Сулле свое исконное влияние или вынужденные делиться им с низкородными людьми из окружения Суллы. По-видимому, как ставленник именно этих кругов — в первую очередь членов рода Метеллов — и выступил молодой Цицерон. Но даже его осторожные выступления против сулланского режима, по-видимому, вызвали недовольство власть имущих; Цицерон на два года покинул Рим и уехал в Грецию — как бы заканчивать свое образование; он побывал в Афинах, слушал лекции философа-эклектика Антиоха Аскалонского, посетил на Родосе своего учителя, ритора Молона и вернулся в Рим уже после смерти Суллы.
70-е годы в истории Рима были лишь немногим спокойнее, чем предшествовавшее десятилетие: гражданская война, правда, уже не бушевала в самих городских стенах, но с остатками марианцев велась упорная борьба в Испании, где во главе их стоял Квинт Серторий, сопротивлявшийся в течение восьми лет (80—72 гг.); с 74 по 71 г. в Италии продолжалось принявшее неслыханный размах восстание рабов и гладиаторов под руководством Спартака; оно угрожало самому Риму и было подавлено с крайней жестокостью. В том же 74 г. на Востоке началась третья война с Митридатом VI, затянувшаяся до 63 г. Во внутренней политике, напротив, борьба различных группировок в это десятилетие не была такой острой, как раньше: крайности сулланской конституции шаг за шагом смягчались; римские всадники, жестоко пострадавшие при проскрипциях, опять подняли голову, особенно после того, как Гней Помпей, римский всадник, справил два триумфа, проявив в войне с Митридатом свой выдающийся военный талант. Перед лицом грозного восстания рабов нобилитет и римские всадники на время забыли свои распри, и в 70 г., в консульство Помпея и Красса, был принят закон Луция Аврелия Котты о судоустройстве — об избрании судей не только из сенаторов, но и из всадников и эрарных трибунов[2730] (из всех трех сословий поровну); был полностью восстановлен в правах народный трибунат, при диктатуре Суллы если и не уничтоженный формально, то фактически лишенный своего значения.
В это десятилетие Цицерон, возвратившись из Греции, обзавелся семьей и начал свое восхождение по лестнице государственных должностей: в 76 г. он стал квестором и провел 75 год в Сицилии, где оставил по себе настолько добрую славу, что в начале 70 г. сицилийские городские общины обратились к нему с просьбой выступить обвинителем пропретора Сицилии Верреса, который после отъезда Цицерона в течение трех лет грабил имущество сицилийцев, а их самих подвергал издевательству, пыткам и казням. Цицерон согласился выступить обвинителем: процесс против Верреса мог принести ему известность, дискредитировать сенаторские суды и систему управления провинциями и способствовать принятию Аврелиева закона, а кроме того — что, быть может, было для него наиболее важным — расположить в его пользу избирателей при выборах эдилов на 69 г. Все эти расчеты оправдались: Веррес добровольно удалился в изгнание еще до окончания процесса; Цицерон помог своему сословию, сам был избран в эдилы и выдвинулся как оратор, издав и распространив не только две первые, действительно произнесенные им речи против Верреса, но и те, что ему не пришлось произнести. Все они свидетельствуют как об огромной трудоспособности Цицерона, так и о его художественном даровании.
60-е годы были еще более богаты внешними и внутренними событиями: в 67 г. сенат был вынужден принять крайние меры для борьбы с пиратами, которые парализовали плавание по Средиземному морю, подвоз хлеба в Италию и даже стали появляться в устье Тибра. Скрепя сердце, сенат поручил единоличное командование все тому же Помпею, который блестяще выполнил свою задачу, закончив войну с пиратами в несколько месяцев. Уже в следующем году война с Митридатом приняла угрожающий оборот, так что и на нее пришлось, несмотря на сопротивление многих сенаторов из старого нобилитета, отправить опять-таки Помпея, снабдив его неограниченными полномочиями. Наконец, в 63 г. республиканскому строю и в первую очередь сенату едва не был нанесен жестокий удар заговором Катилины.
Вопрос о руководителях, причинах и ходе развития этого заговора чрезвычайно сложен; по-видимому, начавшись в среде разорившихся нобилей, во главе которых встал Луций Сергий Катилина, принадлежавший и сам к этой группе, движение стало быстро разрастаться, захватывая все более широкие слои населения; к нему стали примыкать как крестьяне, утратившие свою землю, так и ветераны Суллы, получившие земельные наделы, но не сумевшие вести хозяйство; вопрос о привлечении беглых рабов в войско Катилины не вполне ясен; однако самый факт, что можно говорить о «войске» Катилины, что против него были посланы войска под началом консула Гая Антония и претора Квинта Метелла Целера и что битва под Писторией в январе 62 г., закончившаяся истреблением войска Катилины и гибелью его самого, была упорной и жестокой — все это свидетельствует о том, что движение вышло за пределы «заговора».
Для Цицерона 60-е годы были самым блестящим периодом его жизни: в 66 г. он был претором и произнес свою первую чисто политическую речь в пользу предоставления Помпею верховного командования в войне с Митридатом. В этой речи он восхваляет Помпея, его военный талант, его честность и скромность и подчеркивает, что Помпей — только римский всадник, а не нобиль; с большим искусством он указывает и на то, что неудача в войне с Митридатом грозит разорением не только откупщикам, вложившим в восточные провинции большие денежные средства, но и сенаторам. В 64 г. Цицерон был избран в консулы на 63 г. Получив эту высшую государственную магистратуру, он достиг предела своих желаний и показал себя ярым противником всяких попыток изменить, а тем более ниспровергнуть существующий государственный строй; едва вступив в должность, он резко воспротивился проекту земельной реформы, внесенному трибуном Публием Сервилием Руллом; вскоре он выступил в защиту некоего Гая Рабирия, обвиненного, правда, по прошествии долгого срока, в убийстве народного трибуна Сатурнина в 100 г.; наконец, в своей борьбе с Катилиной он совершил деяние, которое он в течение многих лет восхвалял как свой величайший подвиг, как «спасение государства»: казнил без формального суда пятерых римских граждан, главных участников заговора Катилины.
Вопрос о том, имел ли Цицерон право так поступить, не раз обсуждался и в римском сенате и в последующей литературе о Цицероне; сенат не имел судебной власти, и Цицерон, если бы положение не было угрожающим, был бы обязан предать заговорщиков суду; но сенат имел право выносить — и в данном случае вынес — senatus consultum ultimum, т. е. объявил чрезвычайное положение и предоставил консулам право жизни и смерти; вся ответственность в таких случаях падала на консула, против него впоследствии мог быть возбужден процесс, причем сенат не мог его защитить. Это и произошло с Цицероном, который в течение 60-х годов все более прочно связывал свою судьбу с сенатом. Ораторский талант Цицерона в эти годы был в полном расцвете; как его судебные речи (речь по уголовному делу Клуенция), так и политические выступления (речи об аграрном законе и против Катилины) являются образцами красноречия и в то же время изобилуют примерами ораторской находчивости; в речи в защиту Мурены, обвиненного в подкупе избирателей, талант Цицерона раскрывается еще и с другой стороны, которую он проявляет обычно в своих письмах; это шутливость и остроумие; дело в том, что Мурена был одним из помощников Цицерона при раскрытии и подавлении заговора Катилины; он был уже избран в консулы на 62 г., когда его соперник, потерпевший неудачу, обвинил его в подкупе избирателей (de ambitu); для Цицерона было очень важно закрепить на следующий год одно консульское место за своим сторонником, но дело Мурены было, по-видимому, настолько сомнительным, что Цицерону пришлось не столько доказывать слушателям невиновность Мурены, сколько ошеломлять их блеском своих аргументов; речь вызвала неодобрение строгого Катона, но Мурена был оправдан.