Итак, существовал ли когда-либо или мог ли существовать человек, который бы знал военное дело лучше, чем Помпей? Ведь он еще совсем юным, оставив школу и ученье, во время труднейшей войны со свирепым врагом отправился к войску своего отца для прохождения военной службы. К концу своей юности он был солдатом в войске выдающегося императора, а еще очень молодым сам был императором над многочисленным войском[502]. Он чаще сражался на поле брани с врагом, чем другие состязались перед судом со своими недругами; больше войн знает по личному участию в них, чем другие — по описаниям в книгах; выполнил больше государственных поручений, чем другие желали выполнить; в своей юности изучал военное искусство не по чужим наставлениям, а начальствуя сам, не на поражениях, а на победах, считая не годы службы, а триумфы[503]. Была ли, наконец, какая-либо война, в которой судьбы государства не подвергли бы его испытанию? Войны гражданская, африканская, трансальпийская, испанская, война с рабами, война на море, различные и по своим особенностям и по характеру врагов, он не только вел сам. но и удачно закончил, а это доказывает, что в военном деле нет ни одной области, которая бы могла быть неизвестна этому мужу[504].
(XI, 29) Далее, что касается доблести Гнея Помпея, то возможно ли подобрать подобающие ей слова? Можно ли привести что-нибудь такое, что было бы достойно Помпея, или ново для вас, или неизвестно кому бы то ни было? Ведь он обладает не одними только доблестями, которые обычно считаются свойственными императору, — выдержкой при трудностях, храбростью в опасностях, настойчивостью в начинаниях, быстротой в действиях, разумной предусмотрительностью. Этими качествами он один превосходит всех других императоров, каких мы видели и о каких слыхали (30) Свидетельницей этому Италия, которая, по признанию самого победителя, Луция Суллы, была освобождена благодаря доблестной поддержке Помпея; свидетельницей этому Сицилия, которую он избавил от опасностей, угрожавших ей отовсюду, не ужасами войны, а быстротой своих решений; свидетельницей этому Африка, которая, до того находившаяся под пятой огромных полчищ врагов, была напоена их же кровью; свидетельницей этому Галлия, через которую он открыл нашим легионам путь в Испанию, истребив галлов; свидетельницей этому Испания, не раз видевшая поражение и уничтожение множества врагов его рукой; свидетельницей этому уже не в первый раз та же Италия, которая, страдая от ужасной и опасной войны с рабами, призвала его на помощь из чужих краев, причем в этой войне от одного ожидания приезда Помпея наступило успокоение и затишье, а после его прибытия она была закончена и позабыта. (31) Свидетельствуют об этом еще и поныне все страны и все живущие в них племена и народы, наконец, все моря — как в своей совокупности, так и все заливы и гавани на каждом побережье. И в самом деле, какое место на всем море обладало за последние годы достаточно сильной охраной, чтобы быть в безопасности и было в такой степени удалено, чтобы оставаться скрытым? Кто пускался в морское плавание, не рискуя жизнью или свободой, так как приходилось плыть либо зимой, либо по морю, кишащему пиратами? Кто мог подумать, что эта столь трудная, столь позорная война, ведущаяся уже давно[505], столь широко распространившаяся и охватившая самые различные участки, могла быть закончена всеми императорами в один год или же в течение всей жизни одним императором? (32) Какая из ваших провинций в течение последних лет была недосягаема для морских разбойников? Какие ваши подати были в безопасности? Кого из союзников вы защитили? Кому послужили оплотом ваши морские силы? Как велико, по вашему мнению, было число покинутых жителями островов, как велико было число союзных городов, покинутых их населением из страха или захваченных морскими разбойниками?
(XII) Но зачем упоминать мне о том, что произошло в дальних краях? Ведь это было искони, было всегда в обычае римского народа — сражаться вдали от родины и передовыми отрядами нашей державы защищать благополучие наших союзников, а не свой кров. Говорить ли мне о том, что для наших союзников в течение последних лет море было недоступным, так как наши войска должны были каждый раз дожидаться в Брундисии переправы, возможной только глубокой зимой? Стоит ли мне сетовать на то, что те, кто приезжал к нам от имени чужеземных народов, попадали в плен, когда нам пришлось выкупать из плена послов римского народа? Говорить ли мне о том, что море не было безопасным для торговцев, когда во власть пиратов попало двенадцать секир?[506] (33) Упоминать ли мне о захвате знаменитых городов Книда, Колофона, Самоса и бесчисленного множества других, когда ваши собственные гавани и притом те, благодаря которым вы живете и дышите, как вы знаете, были во власти морских разбойников? Или вы действительно не знаете, что широко известная и переполненная кораблями гавань Канеты была разграблена морскими разбойниками на глазах у претора, а из Мисена морскими разбойниками были похищены дети того самого человека, который ранее вел войну против морских разбойников?[507] Следует ли мне сетовать на несчастье в Остии и на это позорное для государства пятно, когда флот, над которым начальствовал консул римского народа, почти у вас на глазах был захвачен и уничтожен морскими разбойниками?[508] О, бессмертные боги! Подумать только — необычайная, вернее, ниспосланная богами доблесть одного человека в столь короткое время могла принести государству такой яркий свет, что вы, недавно видевшие вражеский флот у входа в устье Тибра, не слышите ни об одном пиратском корабле даже перед входом в Океан?[509] (34) И с какой быстротой это было совершено! Хотя вы и сами это знаете, все же я в своей речи не должен об этом умалчивать. И в самом деле, кто когда-либо, путешествуя по собственным делам или в погоне за наживой, мог в столь короткое время посетить столько местностей, совершить такие длинные переходы так быстро, как это под водительством Гнея Помпея делал наш военный флот?[510] Не дождавшись удобного для мореплавания времени[511], Помпей посетил Сицилию, обследовал побережье Африки, оттуда во главе флота направился в Сардинию и защитил эти три житницы государства надежнейшими гарнизонами и флотами. (35) Когда он оттуда возвратился в Италию, снабдив гарнизонами и кораблями обе Испании и Трансальпийскую Галлию и отправив корабли к берегам Иллирийского моря, в Ахайю и во всю Грецию, он обеспечил оба моря Италии сильнейшими флотами и надежнейшими гарнизонами. Сам он на сорок девятый день после своего выхода из Брундисия присоединил к державе римского народа всю Киликию. Все морские разбойники, где бы они ни находились, либо были взяты в плен и казнены, либо сдались ему одному, признав над собой его империй и власть. Критян, когда они прислали к Помпею в самую Памфилию послов с просьбой о пощаде, он не лишил надежды на возможность сдачи и потребовал от них заложников[512]. Так, эту столь трудную, столь затяжную, столь далеко и широко распространившуюся войну, от которой страдали все племена и народы, Гней Помпей в конце зимы подготовил, с наступлением весны начал, в середине лета закончил.
(XIII, 36) Вот какова ниспосланная свыше необычайная доблесть этого императора. А его другие качества, о которых я уже говорил, сколь велики они и сколь многочисленны! Ведь не одной лишь воинской доблести следует требовать от выдающегося и высокоопытного императора; есть много других особых качеств, помогающих и сопутствующих этой доблести. Каким, прежде всего, бескорыстием должны отличаться императоры, какой воздержанностью во всех отношениях, какой честностью, какой доступностью, каким умом, какой человечностью! Рассмотрим вкратце, насколько Гней Помпей обладает этими качествами. Все они присущи ему в самой высокой степени, квириты, но их легче узнать и понять, сравнив их с качествами других императоров, а не рассматривая их сами по себе.
(37) И в самом деле, каким человеком можем мы считать императора, в чьем войске продавались и продаются должности центурионов? Можно ли предположить великие и возвышенные замыслы о благе государства у человека, который деньги, полученные ими из эрария на военные нужды, либо роздал должностным лицам, чтобы сохранить за собой наместничество, либо же, по своей алчности, оставил в Риме, чтобы их отдали в рост?[513] Ваш ропот, квириты, показывает, что вы знаете тех, которые так поступали; сам я никого не называю, и поэтому никто не сможет на меня сердиться, если только не захочет сам себя выдать. А какие несчастья, именно вследствие этой алчности императоров, приносят наши войска, куда бы они ни вошли! Кто этого не знает?[514] (38) Вспомните только, каковы были в течение последних лет походы наших императоров в пределах Италии, через земли и города римских граждан; тогда вам будет легче себе представить, что́ происходит в чужих странах. Как вы думаете, чего больше — вражеских ли городов, за последнее время уничтоженных оружием ваших солдат, или городских общин союзников, разоренных пребыванием солдат на зимних квартирах? Ведь не может сдерживать свое войско император, который не сдерживается сам; не может быть строгим судьей тот, кто не хочет, чтобы его судили строго другие. (39) Можем ли мы после этого удивляться решительному превосходству этого человека над всеми другими, когда от перехода его легионов в Азию не пострадал ни один мирный житель, не говорю уже — от руки такого огромного войска, но от его следов? Более того, как ведут себя его солдаты на зимних квартирах, мы узнаем каждый день и по слухам и из писем; не говорю уже о том, что никого не принуждают нести расходы на содержание солдат; этого не позволяют и желающим: по заветам наших предков, убежищем от зимней стужи, но не убежищем для алчности должен быть кров наших союзников.