но судить? Будет выгодно объявить собственностью римского народа Пергам, Смирну, Траллы, Эфес, Кизик, словом, всю Азию, возвращенную нам после консульства Луция Суллы и Квинта Помпея. (40) Разве нельзя будет составить речь по этому вопросу или же, — если обсуждать дело и выносить решение будет один и тот же человек — разве не будет возможности заставить его вынести несправедливое решение? А если он не захочет вынести Азии суровый приговор, неужели же он не возьмет с нее, за избавление от страха перед угрожающей ей карой, любой платы по своему усмотрению? Ну, а Вифинское царство?[726] Ведь оно, несомненно, превращено в государственную собственность римского народа; это неоспоримо, коль скоро это нами уже установлено и решено и мы это наследство приняли. Что же, в таком случае, может помешать децемвирам приступить к продаже всех земель, городов, соляных промыслов, гаваней, словом, всей Вифинии?
(XVI) А Митилены, которые, вне всякого сомнения, стали вашей собственностью, квириты, по закону войны и по праву победы[727], — город, известнейший как по своим естественным условиям и местоположению, так и по расположению и красоте зданий, с его красивыми и плодородными землями? Ведь все это охватывает одна и та же глава закона. (41) А Александрия и весь Египет? Как тщательно они их припрятали, как обходят они вопрос об этих землях, а тайком полностью передают их децемвирам! И в самом деле, до кого из вас не дошла молва, что это царство, в силу завещания царя Алексы[728], стало принадлежать римскому народу? Насчет этого я, консул римского народа, не только не стану выносить решения, но не скажу даже и того, что думаю. Ибо по этому вопросу, мне кажется, трудно не только принять постановление, но даже высказаться. Я вижу, найдутся люди, которые станут утверждать, что завещание действительно было составлено; я согласен, что существует суждение сената[729] о вступлении в права наследства, вынесенное тогда, когда мы, после смерти Алексы, отправили в Тир послов с поручением получить для нас деньги, положенные там царем. (42) Как я хорошо помню, Луций Филипп[730] не раз настаивал на этом в сенате. Что касается человека, который ныне занимает там царский престол[731], то, по-моему, почти все согласятся, что он не царь — ни по своему происхождению, ни по духу. Другие же говорят, что никакого завещания нет, что римскому народу не подобает добиваться всех царств, но что наши сограждане готовы туда переселяться ввиду плодородия земли и всеобщего изобилия. (43) И об этом столь важном деле будет выносить решение Публий Рулл вместе с другими децемвирами, своими коллегами? Будет ли он судить справедливо? Ведь решение — как положительное, так и отрицательное — настолько важно, что небрежное отношение к нему совершенно не допустимо и не терпимо. Предположим, он захочет народу угодить: он присудит Египет римскому народу. И вот, он сам, в силу своего закона, распродаст Александрию, распродаст Египет; над великолепным городом, над землями, прекраснее которых нет, он станет судьей, арбитром, владыкой, словом, царем над богатейшим царством. Но допустим, что он не будет столь притязателен и алчен; он призна́ет, что Александрия принадлежит царю, а у римского народа ее отнимет.
(XVII, 44) Во-первых, почему решение о наследстве, достающемся римскому народу, должны выносить децемвиры, когда вы повелели, чтобы о наследствах частных лиц решение выносили центумвиры?[732] Затем, кто будет защищать интересы римского народа? Где это дело будет обсуждаться? Где найдутся такие децемвиры, которые, как это можно предвидеть, присудят Птолемею царскую власть в Александрии бесплатно? Но если они имели в виду Александрию, то почему они в настоящее время не избрали того же пути, какой они избрали в консульство Луция Котты и Луция Торквата?[733] Почему они нацелились на эту страну не открыто, как некогда, и почему не таким же образом, как тогда — не прямо и не у всех на глазах? Или те, которые не смогли овладеть этим царством во время этесий[734]; совершив прямой морской переход, теперь, под покровом густых туманов и мрака, рассчитывают достигнуть Александрии?
(45) Обратите внимание еще на одно обстоятельство, квириты! Присутствие наших легатов, лиц с незначительными полномочиями, которым предоставляется свободное легатство[735] для устройства их частных дел, чужеземные народы все же едва терпят; ибо само название «власть» им в тягость и внушает им страх, даже когда она представлена незначительной личностью; ведь легаты, всякий раз выезжая из Рима, злоупотребляют вашим, а не своим именем. Что, по вашему мнению, будет, когда эти децемвиры станут разъезжать по всему миру, облеченные империем, с ликторами, с известной нам избранной молодежью в лице землемеров, — в каком настроении, в каком страхе будут эти несчастные народы, какие опасности грозят им! (46) Уже сам империй внушает им ужас — стерпят. Приезд децемвиров сопряжен с издержками — будут нести. На них возложат кое-какие повинности — не откажутся. Но каково будет, квириты, когда тот децемвир, который приедет в какой-нибудь город, — либо долгожданный как гость, либо неожиданно как хозяин — и объявит то самое место, куда он приехал, тот самый гостеприимный дом, в который его привели, государственной собственностью римского народа? Какое страшное несчастье будет для населения, если он это объявит! Какой доход для него самого, если он этого не сделает! И все же эти самые люди, которые добиваются таких полномочий, иногда сетуют, что все страны и все моря отданы во власть Гнея Помпея[736]. Ну, разумеется, это одно и то же — предоставить полномочия или даром отдать все; поручить ли многотрудное дело или вручить доходы и прибыли; быть ли посланным для освобождения союзников или для их угнетения! Наконец, если речь идет об исключительных полномочиях, то разве безразлично, предоставит ли их римский народ тому, кому захочет, или же они будут у римского народа нагло вырваны коварным законом?
(XVIII, 47) Вы уже поняли, как многочисленны и как велики владения, которые децемвиры будут продавать на основании этого закона. Этого недостаточно. Упившись кровью союзников, кровью чужеземных народов, кровью царей, они намерены подсечь жилы римскому народу, наложить руку на ваши доходы и ворваться в эрарий! Ведь следующая глава даже не только позволяет, на случай отсутствия денег (хотя они, на основании вышеупомянутых полномочий, должны поступать в таком количестве, что в них не может быть недостатка), но повелительно требует (будто бы ради вашего блага), чтобы децемвиры продавали облагаемые податями земли, перечисленные по их названиям. (48) Прочитай же мне по порядку, по записи закона, об этой распродаже римского народа; даже самому глашатаю, клянусь Геркулесом, будет печально и горестно объявлять о ней. [Об аукционе.] Как и свое собственное имущество, так и государственное Рулл проматывает, как расточитель, готовый продать свои рощи раньше, чем продаст виноградники. Италию ты уже распродал; переходи к Сицилии. Из всего того, что наши предки оставили нам в этой провинции как нашу собственность, — в городах ли или на полях — не остается ничего; все он велит продавать. (49) И то, что предки наши, после своей недавней победы, оставили вам в городах и на землях наших союзников как залог мира и как памятник войны, вы, получив от них, по воле Рулла, будете продавать? Я вижу, что внушаю вам некоторую тревогу, квириты, раскрывая вам козни, которые они строят, по их мнению, тайком против высокого положения Гнея Помпея. Простите мне, что я так часто называю имя этого мужа. Два года назад, в мою претуру[737], вы сами, квириты, на этом же месте возложили на меня задачу — всем, чем только смогу, защищать вместе с вами его достоинство в его отсутствие. До сего времени я делал все, что мог, не побуждаемый к этому ни дружескими отношениями, ни расчетами на почести и на получение высшего достоинства, которого я достиг благодаря вам, — правда, с его одобрения, но все-таки в его отсутствие. (50) Вот почему, понимая, что почти весь этот закон подготовляют, словно осадную машину, дабы уничтожить все могущество Помпея, я и дам отпор намерениям этих людей и, конечно, добьюсь того, чтобы вы все могли не только видеть то, что вижу я, но также и ощупать это. (XIX) Закон предусматривает продажу земель, принадлежавших жителям Атталии, Фаселиды, Олимпа, а также и земель Аперы, Ороанды и Элевсы[738]. Области эти, благодаря империю и победам прославленного мужа, Публия Сервилия, сделались вашей собственностью. Закон присоединяет к ним также и царские земли в Вифинии, доходы с которых в настоящее время получают откупщики, затем — земли Аттала в Херсонесе[739], земли в Македонии, принадлежавшие царю Филиппу и царю Персею; цензоры и эти земли отдавали на откуп; [они приносят вам] верный доход […].
(51) Он назначает на продажу также и тучные и плодородные земли в Коринфе, затем земли в Кирене, принадлежавшие Апиону[740], а также и земли в Испании, вблизи Нового Карфагена, а в Африке он продает даже старый Карфаген, на который Публий Африканский, по решению совета[741], наложил проклятье[742]