— Сам-то когда женишься? — донесся голос приятеля детства, Котьки, который уже давно обзавелся семейством и был гордым обладателем троих детей.
Дынко скрыл растерянную улыбку, выпив одним махом крепкую настойку до дна. Вопрос выбил его из колеи, потому что он никогда… о таком не думал. Даже странно, женятся все, некоторые не по разу, но он… Почему эта мысль так изумляет, он разве в этом плане какой-то особенный или ущербный?
— Так когда? — настойчиво крикнул Котька. Его поддержали громким шепотом и дружным смехом.
— Отчего ж не жениться, — настойка добавилась к остальному спиртному и Дынко лукаво оглядел окружающих девушек. — Как тут не женишься, когда столько красоты вокруг? Вот возьму да прямо сегодня найду себе невесту!
Толпа взревела, а Дынко поймал упорный взгляд юной девчонки. В глаза бросились яркие синие сережки, гладкие и подвижные, как она сама. Расшалившись, Дынко быстро ей подмигнул. Девчонка смотрела настойчиво и глаз не отвела, Дынко, в конце концов, отвернулся сам, тут же наткнувшись на неодобрительный взгляд отца.
Потом было много вина, и настойка, и куски острого перца, которыми они с громким кряхтеньем заедали малиновую водку. И много голосов, безостановочно говорящих, и много музыки.
И танцы, тесный хоровод, женский смех и тонкое гибкое тело в руках. Дынко видел почти детское лицо, смотрящее недетским взглядом и его руки опускались непозволительно низко, прижимали непозволительно крепко. Дух новорожденного цветка, пушистого желтого бутона, невероятно пьянил.
Потом снова была наливка, и Котька, обнимающий за шею, почти виснущий камнем и доливающий еще и еще.
— Не-е-ет! — упорствовал Котька. — Когда еще выпьем? Подымай!
Когда выпитое в очередной раз потребовало выхода, Дынко, уже плохо соображая, отправился в нужник. А выйдя и осторожно ступая по темному двору, вдруг был охвачен горячими настойчивыми руками.
Девчонка тут же оказалась в его объятьях. Целуя чересчур податливое тело, Дынко распалялся, охотно давая жару разгореться. Под губами скользила гладкая кожа и билась на шее тонкая жилка. Вскоре пальцы уже задирала подол и девчонка бесстыдно прижималась к его руке, а ее ладошка уже горячо ползла за пояс штанов.
До сеновала всего несколько шагов, Дынко, не отнимая руку, подтолкнул ее в ту сторону и она немедленно поддалась. Сена, правда, еще нет, но вчерашней накошенной травы вполне должно хватить. Под забором густо переговаривались удивленные происходящим сверчки.
Еще шаг и уже подхватывая ее за талию, он примеряется к приоткрытым воротам, за которыми мягкая свежая трава и такое же свежее предложенное тело…
— Дынко! — отцовский голос расколол тишину двора и Дынко замер, надеясь, что срывающееся дыхание не выдаст места, где он сейчас стоит.
Девчонка не остановилась. Горячие губы прижимались к груди, острый язык почти жалил.
— Нету? — подоспел второй, Котькин.
— Щас обуюсь, поищу. Не заснул бы… в месте, где не стоит спать. — Тяжелые шаги удалились и девчонка тут же продолжила тереться об его руку, порывисто дыша сквозь зубы.
— Стой, — Дынко сглотнул. — Они вернутся.
Она нехотя остановилась.
— Я приду, когда все разойдутся, — раздался мелодичный голос и Дынко понял, что слышит его впервые. Он с ней даже не поговорил ни разу! Даже… имени ее не знал. А и ладно, подумал с пьяным куражом!
— Жди меня тут, я приду, — повторила девчонка и, наконец, освободила его руки.
С отцом они встретились у порога, Котька радостно вскрикнул при виде старого товарища и крепко за него ухватился, чтобы больше не потерять. И снова было вино и настойка. Перец уже жевался безо всякого вкуса. И танцы, на которые они не выходили, потому как ноги не держали.
Когда гости почти разошлись, Котька, прислонившись к плечу, загадочно поманил его пальцем.
— А знаешь, — сказал на ухо. — Тебе не сказали, но дом, где сестра твоя… там вокруг следы странного зверя видели. Огромные такие, круглые, и еще… деревья на уровне человеческой головы кем-то вокруг следов погрызены. Во как!
Дынко нахмурился. Почему не сказали? Сестру следовало защитить!
— Не говори только никому, а то не пустят, — заговорщицки шикая, пьяно добавил Котька. Потом они тихонько (по их мнению) пробрались по двору, почти нигде не спотыкаясь, и отправились прямиком к охотничьему дому, немало поплутав по дороге. Наконец, дом был найден, опознан, и они затаились неподалеку, в кустах напротив и стали ждать появления невиданного зверя.
Так, в кустах, оба и заснули.
Про девчонку Дынко вспомнил только утром. И тяжело сглотнув, чуть не полез обнимать удивленного таким повтором событий Котьку.
До дома они добрели, мучаясь жаждой и головной болью. На пороге их встретил отец, что-то спрашивал, но отвечать они были не в состоянии. Отец быстро налил им по чарке и стал расспрашивать у Котьки, где они были. Узнав, неожиданно вздохнул с облегчением. Дынко насторожился.
Как только Котька поправил здоровье и отправился-таки домой, отец посмотрел более откровенно.
— Дурень! — сказал, как плюнул. — Женится он… если б не Котька… Дурак и есть!
И ушел. Дынко сидел, тяжело опираясь на пустой стол и тупо смотрел на тарелку с закуской: колбасой и зелеными перьями лука. И правда, дурень… Если бы не отец… Не Котька…
Дынко, конечно, много себе позволял, но так… Юную наивную девушку… После слов о намерении сегодня же найти невесту.
И как же от нее пахло! Только… тем ли, чем цвела? Стоит признаться, наконец, что аромат его дурманил совсем иной, тонкий запах, не перебиваемый теперь даже другими, которые куда к нему ближе. Нужны ли ему они, другие?
Дынко не был настолько глуп, чтобы использовать слова "всегда" и "никогда". Но ведь с тех пор, как появился Слав, все изменилось. И эта тяжесть, сгибающая спину при виде нового альфы имеет вполне определенное название — ревность. Вот что это такое.
В груди жгло, похмелье, конечно, тоже имеет место быть, но от кого тут скрывать очевидное? Отец прав, не будет ему покоя, пока… Но Власта. Хотя…
В то, что Слав по-настоящему может быть опасен, Дынко не верил. Единственный серьезный противник — он сам, но войну сам с собой Дынко только что проиграл. И все равно душу терзал страх — а может он ошибается? Может, уже опоздал? Но больше тянуть было невозможно. Вскоре Дынко уже знал единственное верное решение и почти сразу с ним смирился. Почему бы и нет? Это со всеми случается.
Отец не удивился, узнав, что Дынко хочет уехать прямо сейчас, может, увидел что-то новое в его лице, в его ставших спокойными глазах и распрямленной спине. Крепко обнял, пообещав вскоре приехать в Сантанию.
— Ну, если повод найдется, — тихо пробурчал, но пояснять свои слова не стал, а Дынко не стал уточнять.
Радуясь, что большинство населения деревни все еще отдыхает после вчерашнего, Дынко быстро выехал за околицу. У редкого березового леса, сразу за первым поворотом, прямо у дороги его ждала вчерашняя девчонка, делая вид, что она тут оказалась совсем случайно, ну или по важному делу.
Дынко замедлился и спешился прямо у ее ног. Какое лицо… Совсем ребенок, сердце сжалось, как же он посмел!
— Как тебя зовут? — спросил, настойчиво заглядывая в отворачивающееся лицо.
— Настя…
Вчерашние сережки мелко вздрагивали, когда она нервно обдирала рукой попавшиеся под руку листья куста.
— Настя… Настенька… Знаешь, ты… прости меня. Я… Понимаешь, я, — он замолчал, тщетно пытаясь найти нужные слова.
— Ты очень красивая, юная… смелая. Ты…
Она вдруг резко вскинула голову. Посмотрела так, что Дынко смутился.
— И потому ты не пришел? — звонко спросила.
Дынко просто опешил. Говорить, что не пришел случайно, и что вообще все… случайно, смотря в такие доверчивые глаза, никак нельзя.
— Понимаешь, я… Другую люблю, — вдруг признался Дынко, опуская голову, как будто из них двоих именно его только что отвергли.
Через минуту девчонка, гордо вскинув голову и яростно прищурив глаза, отмахнулась от его непроизвольного успокаивающего жеста и твердым шагом направилась в деревню. Дынко немного посмотрел ей вслед, а после, уже не задерживаясь, быстро поехал в Сантанию. На душе было препаршиво.
Путей отступления Дынко себе не оставил. Ранним утром приехав в замок, бросил коня прямо у крыльца и предельно быстро направился вверх по лестнице. Коридоры плыли, переливаясь деревянными панелями и оставшиеся после ночи свечные огарки в лампах еле слышно шипели ему вслед.
В комнату он постучал, но ответа ждать не стал — почти сразу распахнул дверь и увидел Власту в окружении двух девушек. Не обращая внимания ни на то, что в комнате они не одни, ни на то, что Власта не совсем одета — платье расстегнуто на спине, Дынко подошел к ней вплотную и тут же тяжело бухнулся на колени. Служанок как ветром дуло.
— Прости меня, — Дынко смотрел на затянутый тонкой материей живот, ткань с мелким цветочным мотивом шевелилась от ее дыхания и казалась живой. Дынко заворожено глядел на это потрясающее зрелище и не мог отвести глаз. — Я дурак! Власта… не могу без тебя жить! Выходи за меня. Я не знаю, конечно, какой из меня… Но я постараюсь. Слышишь? Власта… Выйдешь?
Грудь прямо над головой глубоко вздохнула, набирая побольше воздуха.
— Нет.
Рисунок платья вдруг стал невыносимо острым, превращаясь в кочки, которые, казалось, сейчас вылезут и вцепятся прямо в лицо.
Дынко молчал, уставившись на ткать, прятавшую такое недоступное, такое желанное… и ни о чем не думал. Не мог представить, как теперь думать. Как теперь жить…
— Я тебя… еще не простила, — тихо добавила Власта.
Весенней свежестью пришло понимание того, что причина отказа вовсе не в любви к другому. Что нет ничего непоправимого и он не опоздал. Дынко не сдержался и крепко прижался лицом к этому теплому животу напротив, руки тут же обхватили все, до чего достали и живая ткань поползла, сминаясь под его ладонями. В плечи тут же вцепились ее руки.