Н-да, незадача.
Конфуз.
Надежда Прохоровна задумчиво кусала нижнюю губу… Вот к чему торопливость да самомнение приводят — к фиаско сыщика. «Пойдем, Паша, убийцу задерживать. Я все видела, все знаю…»
Тьфу, бестолочь самовлюбленная! Подставила Пашку! Тому теперь, поди, влетит от следователя по первое число. Побежали они, видите ли, с бабушкой «убийцу ловить», та все подозреваемой разболтала, процесс нарушила…
Всыпать бы этой бабушке!.. Чтоб впредь неповадно было в следствие нос совать.
— Чем отравили Мишу? — негромко прозвучал голос Генриетты Константиновны.
Надежда Прохоровна не стала попусту секретничать — все равно узнает скоро — и назвала лекарство.
— Так я и знала, — пробормотала Разольская. — Как все просто, как все хитро… — И замолчала.
— Что хитро? — переспросила баба Надя.
— Задумано убийство. Задумано и могло быть идеально исполнено.
— Идеально? — снова удивилась сыщица Губкина.
— Да. Совершенно безукоризненный, безупречный план. Если бы не Арно…
Плечи Разольской зябко передернулись, она обхватила их ладонями, стиснула крепко…
— Так ведь… — придерживая болтливый язык, не удержалась все же сыщица-пенсионерка Губкина, — я как раз тут слышала — наоборот…
(И почему Паша не приходит, не хватает за этот болтливый язык?! Приехавший вчера на происшествие следователь шибко нудным буквоедом бабе Наде показался! Такой — только случай дай — три шкуры за любой проступок спустит!)
— Что вы слышали? — подняла брови Генриетта.
— Ну… убийство за случайное отравление ни за что не сойдет…
— Это смотря у кого, — усмехнулась Разольская. — В случае со мной — убийство выглядело бы безупречным несчастным случаем. — Дотянулась до тумбочки, взяла с нее аптечку-косметичку и вынула оттуда белую лекарственную баночку. — Я каждый день принимаю эти таблетки. Строго слежу за дозировкой. Если бы я выпила кофе, куда уже добавили повышенную дозу, то, вероятнее всего, спокойно дошла до своего номера, заперла бы дверь с обратной стороны и легла спать, не забыв, кстати, принять такую же обязательную таблетку. Понимаете? Мне стало бы плохо только после того, как я приняла свое лекарство. В этом номере. За закрытой дверью. Вероятно, я умерла бы во сне от остановки сердца.
— А смерть бы списали на несчастный случай, на невнимательность.
— Да. Милиционеры решили бы, что я по оплошности приняла лекарство повторно или… просто решила свести счеты с жизнью.
— Дверь закрыта. Никто в номер не входил.
— Конечно. И лекарство — мое. Его присутствие в организме ни у кого не вызвало бы подозрений, если бы не увеличенная дозировка. Миша умер потому, что за ужином пил коньяк. Это лекарство категорически не совместимо с алкоголем. Смертельно опасно даже в небольшой дозе.
В дверь постучали, Разольская буркнула: «А вот и наш дружок со второй чашкой» — и крикнула официанту:
— Войдите.
Вместо прилизанного чинного паренька в номер зашел нервный, встрепанный охранный шеф. Оглядел невозмутимых собеседниц, прошел до накрытого столика, поставил на него круглый подносик с чайным прибором. Но вон не вышел. Замялся.
Генриетта Константиновна понятливо покрутила головой, искоса глянула на бабу Надю:
— Ну? Теперь, как я понимаю, все в сборе? Введите, уважаемая Надежда Прохоровна, коллегу в курс дела, а я, с вашего позволения, перекушу чем Бог послал… Мои таблетки не выносят пустого желудка.
Аппетитно двигая пухлыми ручками, Разольская намазала маслом тост, приглядывая за странно молчаливыми «коллегами», откусила кусочек…
Надежда Прохоровна не знала, как себя вести. Ей было почему-то неловко признаться перед хозяйкой апартаментов, что разговор их был услышан и, скорее всего, записан, что пришла она сюда подготовленной по всем правилам современного сыска — с микрофоном на воротнике.
Неудобно стало. Стыдно как-то.
Архипов гоже вел себя не типично. Смотрел на бабу Надю, многозначительно выпучивая глаза, бровями ерзал, знаки делал.
— Э-э-э, Паша-а-а… — протянула наконец «коллега» Губкина, — ты ведь все слышал, да?
— Нет, Надежда Прохоровна, — ернически, но облегченно фыркнул шеф, — я ничего не слышал.
— А-а-а, — понятливо чавкнула Разольская, — вот в чем дело… Из этого номера, Надежда Прохоровна, ничего невозможно услышать. — Мотнула головой в сторону письменного стола: — Вон видите черную коробочку с огоньком на крышке? Это, уважаемые коллеги, так называемая «глушилка». Радиус «поражения» пятнадцать метров. Ферштейн?
— Ферштейн, — ухмыльнулся Павел Павлович и объяснил ничего не понимающей бабушке Губкиной: — Как только вы вошли в этот номер, передатчик прекратил работать. — Смущенно поскреб скулу, видимо припомнив, каким орангутангом за дверью перед официантом прыгал и знаки подавал. — Прибор на столе подавляет все радиоимпульсы электронных приборов, в частности микрофонов и сотовых телефонов. Так, Генриетта Константиновна?
Разольская важно кивнула:
— Так, так, любезный. Чайку изволите?
— Спасибо, сыт. И попрошу вас, Генриетга Константиновна, на время выключить прибор, я жду звонка.
Разольская выполнила просьбу и пригласила гостя сесть:
— Усаживайтесь рядом с Надеждой Прохоровной, Павел Павлович, она вам все новости за пять минут расскажет. Начинайте, Надежда Прохоровна. — Генриетта уже уверенно командовала горе-сыщиками, скоренько наполняла не выносящий пустоты отравленный таблетками желудок; «коллега» Губкина негромко вываливала на Пал Палыча всю добытую информацию.
Краснела.
Через минуту заполыхал ушами и Архипов.
Крякнул. Растянул ставший вдруг тесным узел галстука.
На Разольскую старался не смотреть, спросил Надежду Прохоровну:
— Вы не заметили вчера, Надежда Прохоровна, пока Генриетта Константиновна и прочие отсутствовали за столом, кто-нибудь приближался к чашкам? Мог подсыпать лекарство в кофе?
— Не подсыпать, а, скорее всего, подлить, — не слишком отвлекаясь от бутерброда, поправила Разольская. — Лекарство выпускается также и в ампулах, предположу, что разумнее было бы использовать жидкую форму.
— Никого я не видела, Паша, — стыдливо буркнула сыщица Губкина. — Я за фокусником больше смотрела. А что народ по комнате ходил… Да, помню. Подходили к буфету, кто за чем. Богров покурить выходил. Но чаще всех бродил фокусник.
— Он тут ни при чем, — отмахнувшись, вставила Разольская.
— А кто при чем? — пытливо прищурившись, поинтересовался Архипов.
— А тот, — обтирая пальцы салфеткой, сказала совладелица холдинга, — кто именно этого артиста пригласил на выступление. — Выдержала театральную паузу, оглядела примолкших гостей. — Иллюзиониста пригласил человек, уже бывавший на его представлении и знающий, что тот работает без ассистентки и будет задействовать сидящих на представлении зрителей. Конкретно — меня и Арнольда.
— Какого Арнольда? — слегка опешил Архипов.
— Это так собаку зовут, — скоренько уточнила Надежда Прохоровна. — Полным именем.
— Да, — подтвердила Разольская и продолжила: — В представлении было задействовано максимальное число участников. И я совсем не исключаю, что артиста попросили обратить конкретное внимание на женщину с собакой, когда-то бывшую его коллегой. Понимаете?
Кто-то намеренно удалил меня и Арнольда от чашечек с кофе. Кто-то близкий, из тех, что знают — собака ни за что не подпустит чужого к хозяйской чашке. Понятно?
— Да. — Архипов в медленном кивке опустил голову. — Сейчас я… — полез в карман, — позвоню… узнаю, кто этого фокусника пригласил…
Разольская с печальной усмешкой смотрела на засуетившегося мужика, крутила в пальцах замусоленную салфетку.
— Не торопитесь, Павел Павлович, — сказала грустно. — Вы вряд ли что-то узнаете. Этот убийца не оставляет следов.
Но начальнику службы безопасности отеля уже ответили по телефону, он буркнул в трубку «Алло, Сергеич, это Архипов… тут, знаешь ли, какое дело» и быстро вышел из номера.
Генриетта проводила его сочувственным взглядом.
— Все бесполезно, — вздохнула она. — Но все-таки… хотелось бы надеяться…
Подманила к себе Арно, подхватила собачку на колени…
— Почему все бесполезно? — негромко поинтересовалась оконфузившаяся сыщица Губкина.
Генриетта Константиновна тихонько дунула на макушку собаки, погладила острые ушки:
— Шесть лет назад, Надежда Прохоровна, я заподозрила, что в нашем обществе появился отравитель. Первой его жертвой стал мой муж Андрей Филиппович.
— Заподозрила? А что же — следствие не проводилось?
— Ну почему же. Проводилось. Но смерть признали естественной. — Генриетта Константиновна отвела взгляд на окно, смотрела какое-то время на улицу… — Андрюшу кремировали. Я начала подозревать неладное слишком поздно.
— А почему вообще начала? — осторожненько воткнулась в чужие воспоминания бабушка Губкина.
— А потому, — невесело усмехнулась собеседница, — что сама едва жива осталась. — Прижала к себе Арно. — Благодаря ему сейчас разговариваю с вами.
Собачка подняла мордочку к хозяйскому лицу, лизнула в губы, в нос.
— Арно тогда впервые не понравился мой бокал с глинтвейном. Я в то время еще не принимала никаких лекарств, могла позволить себе капельку вина… Арно затявкал на бокал, едва не выбил его из моих рук… Я поставила бокал на столик… а через неделю случайно узнала, что в том ресторане скончался официант. Именно тот, что прислуживал нам за столом.
Я думаю, парнишка не удержался, пожадничал и тайком нм хлебал мой глинтвейн…
— А его что, тоже кремировали? — не удержавшись от вполне резонного вопроса, перебила баба Надя. По ее мнению, если уж беспокоишься за свою жить любую случайную смерть в своем окружении проверишь.
— Тогда, всем почти нынешним составом, мы ужинали в ресторане восточной кухни. Парнишка оказался из Узбекистана… Его тело увезли на родину, следствия вообще никакого не велось — мальчик работал по поддельному удостоверению личности… Чуть позже я попыталась разыскать его родственников, но — бесполезно. Ресторан сменил хозяев, прежние владельцы куда-то уехали… Фамилию мальчика никто не вспомнил…