— Илья Васильевич, а предупредить не мог? — крикнул я ему через открытое окно, и через три минуты сам вышел, приодетый по форме, благо, Федот поддерживает её в идеальном состоянии, — Мы с тобой словно не в баню, а на смотрины собрались, — пошутил я, отчего десятник лишь крякнул, и отвернув лицо в сторону, сделал вид, что чего-то рассматривает в противоположной от меня стороне.
Баня и вправду оказалась чудо как хороша! Протоплена до трескучего жара, такого, что мы минут за десять — пятнадцать прогрелись до последней косточки. А потом началось священнодействие.
Крутым кипятком были заварены четыре веника — два дубовых и два берёзовых, а в запахе заваренных для каменки трав я уловил ароматы смородины, крапивы, мяты и, о чудо, эвкалипта!
— Василич, а эвкалипт откуда? — приоткрыл я глаз, сразу опознав аромат.
— На Волге живём, — ответил десятник, припадая к запотевшей кружке с ядрёным квасом, — В том же Царицыне не только крымских вин вдосталь, но и с далёкой Индии товары имеются.
Первым под веники попал я. А когда мы дважды выбегали на улицу, обдавая друг друга ведрами родниковой воды, чтобы отойти от жара, то я в свою очередь предложил и десятника попарить.
— Сомлеете, ваше благородие, да и я погорячей люблю, — засомневался десятник.
— А давай попробуем, — усмехнулся я в ответ, готовя шутку.
Браслетик-то на мне, правда пришлось его потуже натянуть на руку, чтобы не обжигал, а там защитная функция предусмотрена. Вот и проверю, как она в бане себя проявит.
Держался Самойлов долго. Пара малых бадеек с травяным отваром уже дно показала, а он всё не сдавался.
Наконец замахал рукой и тяжело сполз с лавки.
— Да уж… Сильны вы, ваше благородие, не ожидал, — помотал он головой, но лишь после того, как я его тремя ведрами окатил, — Так меня ещё никто не отхаживал.
Нормально артефакт отработал. Дышать, разве что, было тяжеловато, зато жара, работая вениками, я почти не ощущал.
На этот раз выпили травяного взвара, после которого я чуть придремал.
— Ваше благородие, вы мыться пойдёте? Если что, я спинку могу потереть, — разбудил меня нежный девичий голос.
Я приоткрыл один глаз, потом закрыл его и открыл уже оба. Широко. Не, не померещилось… Голенькая.
— Ты кто, красавица? — посмотрел я на невысокую светло-русую дивчину, представшую передо мной во всей красе своей молодости.
Хороша, чертовка! Худовата немного, но фигуриста, небольшая грудь торчит задорно, и не единого следа какой-то обвислости. А мордашка — просто умиление! Этакое сочетание наивности, опасения и любопытства.
— Меня Дуней звать. А я правда красивая?
— Да я такой красоты в жизни не видел! Иди-ка ко мне, я тебе это делом докажу, — предложил я, чуть отодвигаясь на своей лежанке и давая ей место.
Хихикнула, и легла! Доказывать пришлось трижды, в перерывах поглаживая и шепча на ушко всякие благоглупости.
— Вас хозяева на обед поди-ка заждались, — вдруг опомнилась она, и шустро накинув сарафан, опрометью выпулилась из бани, оставив меня в одиночестве.
— Васильич, что это было? — требовательно спросил я, предварительно дождавшись, пока хозяйка выставит на стол чугунок с густой ухой, томящийся до моего прихода в русской печи, и уйдёт.
— Вы про Дуняшу? — задал вопрос Самойлов, на самом деле наклоняя в это время полуштоф с водкой над моей рюмкой.
— Да, — кивнул я, отвечая сразу на оба вопроса.
На заданный, и не высказанный.
Десятник налил. Выпили, корочкой хлеба занюхали. Солёным груздочком закусили.
— Понравилась?
— Не то слово…
— Соседка моей Настасьи уже год, как просит дочке офицера найти. Овдовела она, года четыре назад. Девка заневестилась давно, а кому она без приданого нужна? Разве бобылю какому, а то и вовсе снохачу. Вот только Дуняша мне, почти как родная, а офицера свободного для неё не было. Вы не смотрите, что она не девкой вам досталась, то отдельная история.
— Расскажешь?
— Так нечего рассказывать. Прижал её, когда молода и глупа была, один охальник, да и обесчестил. А потом утонул, — уставился Самойлов в окно, пряча взгляд, — Но давно это было. А после — ни-ни.
Угу, понятно кто в этой части села прокурор и судья, и концы в воду, если что. Волга-то, вот она. Из окна видно.
— И что предлагаешь?
— Так в прислугу её наймите, как приходящую, скажем в день отдыха, а то и на следующий день.
— У меня же Федот есть.
— Нечто он не понимает, что молодому парню он девку ни в жисть не заменит? — хохотнул фельдфебель над своей нехитрой солёной шуткой, — Найдёт, где погулять.
— Ей-то это зачем?
— Так на приданое заработать, — вроде, как удивился Самойлов моей непонятливости, — По весне сторгуем ей корову добрую, птицу какую, а за зиму она одеждой и всякими подушками обзаведётся — вот и готова невеста на выданье.
— Всё так просто?
— Нет, конечно. Сама призналась, что очень уж вы ей глянулись, — с намёком поднял десятник полуштоф над моей рюмкой, в ответ на что я лишь головой мотнул.
Хех. Без меня меня женили! А Самойлов-то, какой красавчик! Психолог доморощенный… Представил себе, что у меня от сперматоксикоза может крышу начать сносить, и тут же выход нашёл, да как ловко! Всем сумел угодить!
На самом деле временная жена, без всяких обязательств… Красивая, молодая, задорная. Чем не вариант?
— Васильич, а вдруг детишки случатся? — осенила меня вполне реальная мысль, раз уж тут всё так просто.
— Так у баб свои средства от этого дела имеются, а если и не сработают… Ну и что. Для крестьянской семьи заиметь ребёнка с Даром — это как билет в счастливое будущее. Свадебку по весне, правда, отложить придётся, так и вы в обиде не останетесь. А как только Дар у дитяти подтвердится, так на Дуняшу такой спрос будет, что куда там корове с прочим барахлом, — без всяких преувеличений вывалил мне десятник посконную правду прагматичной крестьянской жизни.
Такой, как она есть. Без всяких приукрашиваний.
Заинтересовала меня эта сторона жизни. Хозяйственная. Все рядом живём, и мы, и крестьяне, но оказывается, я очень многого не знаю.
С осторожных вопросов я и начал, использовав на себе Малое Исцеление, чтобы снять влияние уже выпитой водки, а свою рюмку перевернул вверх дном. Разговор с цен начал.
— Коровы у нас, на левобережье, не так дороги, как в городе, но опять же, цена от времени года зависит. По осени справную корову у нас можно и за двенадцать рублей сторговать, а по весне она же восемнадцать уже будет стоить, и то — пойди купи, если найдёшь. Про город и говорить нечего. Там цены почти вдвое дороже наших.
— И какой же мне оклад женской прислуге предложить? — сумел я, меж нашими разговорами о ценах, вклинить довольно интересный для меня вопрос.
— Если вы на пять рублей в месяц согласны, то и Дуняша, и матушка её, будут счастливы, — заверил меня десятник.
Ему бы в сводники, с таким талантом…
— Кто я такой, чтоб мешать счастью? Скажи им, что я согласен, — согласился я на несколько дорогие, но эксклюзивные услуги, в наличии которых меня уверенно заверили.
В том плане, что на всё время нашего договора, я у Дуняши одним-единственным буду. И никого больше.
Киргизы приехали впятером. Старый шаман и четверо хмурых мужиков в возрасте.
Шаман — баксы Есакай, довольно сносно говорил на русском. Пригласив меня и киргизов на чай, Удалов довольно долго и неспешно обсуждал с Есакаем цены на баранов и зерно, интересовался здоровьем неведомых мне именитых киргизов, а сам рассказывал, где и какая ярмарка в ближайшее время состоится.
— Зачем Нышана убили? — перешёл шаман к делу, когда чай был допит, а чашки отодвинуты.
— Он на моих людей Тварей натравил, — вступил я в разговор после того, как ротмистр ко мне обернулся, передавая слово.
— Много?
Загибая пальцы, я начал перечислять трофеи.
— Много, — уважительно поцокал шаман языком, — А вас сколько было?
— Я и десяток пограничников.
— Сильные воины, — кивнул Есакай, — А почему ты считаешь, что это Нышан сделал?
— Следы его у пробоя остались, и ещё кое-что, — вытащил я из кармана остатки найденного киргизского амулета.
— Его работа, — признал шаман, подслеповато щурясь и перебирая пальцами хитросплетения узелков и бусинок, — Зря я Нышана этому научил. Как долго трактат открытым простоял?
— Трактат? — не понял я.
— В переводе на ваш язык трактат — это Урочище, — пояснил Есакай.
— Примерно полчаса, — прикинул я время, за которое мы добрались до пробоя, прибавив к нему минуты боя.
— Мало, — огорчённо помотал шаман головой, — От силы на месяц он беду отсрочил. Эх, простояла бы пробоина хотя бы полдня, глядишь, год — другой можно было бы спокойно жить.
— Так за полдня к нам бы сотни Тварей из-под купола выбежали, — нехорошо усмехнулся ротмистр.
— У вас сильные воины. Отсиделись бы в своих крепостях, а теперь всё плохо будет. Уходить нужно, и вам и нам. Беда раньше случится, чем начнётся осенний Гон. Трактат силу большую набрал, а выпустить её вы не дали. Вот-вот он рост пойдёт. Всё накроет. От Волги до Эльтона. Через год Тварей уже не сотни будет. Тысячами начнут оттуда выходить. А если люди под новый купол попадут, то и их придётся убивать, — завершил своё мрачное предсказание баксы Есакай.
Глава 12
Что делать?
— Что делать будем? — закурив, спросил у меня Удалов, когда мы вышли на крыльцо, чтобы посмотреть на отъезжающих киргизов.
— Вы позавчера сами к Куполу выходили. Зачем? — поинтересовался я в ответ.
— Я чувствую его напряжённость, — не сразу признался ротмистр, — И да, она сейчас очень высокая.
— Уже неплохо, — кивнул я, соображая, как бы помягче преподнести Удалову свои мысли и догадки, — Я тоже почувствовал, что Купол буквально дрожит от переполнения. И даже внутри побывал. Недолго. Буквально секунд пять — шесть. Магический фон там стоит такой, что его можно ломтями нарезать.