— Каждая группа разведки получила свою задачу, — продолжает он, — но твоя — ключевая. Нам надо не просто найти объекты, а вскрыть систему охраны, определить слабые точки противника. Смотри, что у нас есть, — он разворачивает передо мной карту, отмечает ориентиры.
— Сначала разведка, потом донесения, а дальше, когда подготовим нужные данные, можно и операцию провернуть, — говорит Петров, стуча пальцем по точкам на карте.
— Афганцы у себя дома, их укрытия и проходы нам в жизнь не разгадать, если будем полагаться только на карты. Нужно самим, шаг за шагом, изучить каждую тропу, каждую укреплённую точку. Работа изматывающая, но именно такие операции нам сейчас нужны.
— Значит, что нужно. Лазить по скалам, отмечать все передвижения? И в кишлаке все посты и дислокации их зафиксировать.
— Не просто лазить. Прочувствовать всё, как будто сам с этой горой сросся, понимаешь? — отвечает Петров, и его голос обретает почти ледяную твёрдость. — Твоя цель — не только найти объект, но и слиться с ним, чтобы никто не подумал, что мы здесь. Вскроешь охрану, найдёшь слабые места. И на это у тебя будет три дня.
Молча киваю. Он вдруг прищуривается, и это придаёт всей задаче другой оттенок, словно впереди что-то большее, чем разведка. Он снова подаёт мне карту, но теперь обводит круг в конкретном месте.
— Есть особенность этой задачи, Беркутов — ты идёшь на неё один. Нужна бесшумная работа. Забросят тебя в тыл боевиков.
В отряде под местным командованием у нас свои информаторы. Вот этот отряд — твоя цель. Как раз вскроешь, где и какие позиции они держат, на что нацелены, и кто командует этим всем.
Смотрю ему прямо в глаза.
— Один? С местными?
Он кивает.
— Когда вылетать?
— Тебе сообщат. Пока отдыхай.
Отдыхать, так отдыхать.
На следующий день иду в столовую на обед.
— Беркут! — окликает меня Саня Кочетов по дороге.
Как выяснилось на днях, мы вместе с ним служили в одном батальоне, пока я не угодил в госпиталь с ранением… Теперь вот снова оказались в одной войсковой части.
— Ты, что, брат, своих не узнаешь! На «Завесе» вместе воевали.
— А, Кочет, — спокойно реагирую я.
Ну, как спокойно. Понятное дело, помнить его я не могу.
Поднимаю глаза к небу. Присматриваюсь, если вдруг поступит команда –лететь.
Небо над нами мутное, серое. На родине было бы к дождю. А тут только к очередной песчаной буре.
— Идём посидим, — Кочетов кивает на сколоченные скамейки в стороне от дороги. — Поговорить надо, — добавляет, видя мой хмурый вид. Он улыбается, обнажая белые зубы, будто подсвечивая его стойкий загар на лице.
Молча поворачиваю к скамейке. И устраиваюсь на ней. Лейтенант Кочетов вытягивается рядом.
— Беркут, меня же тут подбросили недавно на пару дней в расположение, куда, если честно, я как на море стремился. В клуб наведаться там мечтал, воздухом подышать, после песка и бархана — рай.
Смотрю на него выжидательно.
— Не спеши, Беркут, — Кочет суетится, усмехается, — ты бы знал, кого я там встретил. Ууу, снаряд, не женщина! Я тебя в обморок уложу, если расскажу, — хохочет и подмигивает.
— Да ладно, — усмехаюсь, — Давай, выкладывай, от меня-то что скрывать.
Вытягиваюсь, облокачиваюсь удобнее, как будто нас тут не окружает строгий порядок базы.
У Сашки глаза горят, и я вдруг понимаю, что в мире, где все меркнет за линией огня, даже чужие новости могут стать отдушиной.
Кочетов расплывается в широкой ухмылке, глядя куда-то поверх моего плеча, словно и не со мной говорит, а с какой-то своей, личной, нереальной мечтой.
— Беркут, ты бы видел её! Прапорщик Оля Сизова. Сама форма сидит, как литая. Шея гладкая, руки… А глаза такие, что, кажется, насквозь тебя видят. Честное слово, я только на неё глянул — сразу понял, не отпустит, и я, между прочим, этого не хотел, но разве против её приказа пойдёшь? Да ещё и на её территории — в клубе.
Лейтенант тяжело выдыхает, прикрывает глаза, будто воспоминания всплывают слишком ярко.
Я ухмыляюсь и качаю головой.
— Ну и как, чем она тебя так сразила?
— Слушай, да я сначала и не понял, что за наглость такая, — Он продолжает, разводя руками. — Мы сидим за столиком, все как обычно, девчата из госпиталя что-то на сцене исполняют. И тут она села напротив, бесцеремонно, с таким взглядом, как у тигра перед прыжком. Говорит, мол, «Что такой серьёзный, товарищ Кочетов?»
У Сашки такой важный вид, будто судьба его решается.
— Сначала я даже не понял, как звать-то её, — продолжает он. — Она такая загадка — прямо-таки ходячая дисциплина в погонах. А через пару минут уже смеёмся, на «ты» перешли. Она так смотрит, что прямо душу выворачивает, уверенная, что перед ней никто не устоит.
Кочетов снова делает паузу, закатывает глаза, и я начинаю подозревать, что это не просто случайная встреча. Он явно заглотил наживку.
— И что дальше? — подстёгиваю его, приподнимая бровь. — Сразила тебя одним взглядом, всё?
— Какое там — «всё». Это только начало! Сразила — не то слово. Она ещё спросила, где я живу, и, не дожидаясь ответа, просто схватила меня под руку и говорит: «Пойдем, покажу, что значит настоящая забота». Тут-то и понял, что серьёзно влип. Привела меня к себе в комнату в общежитие, будто я — её долгожданный гость, не иначе. Распорядилась мной по полной программе. Разделась, форму бросила на кровать, надела на себя халатик коротенький, свои женские линии аппетитные демонстрирует.
Кухню открыла, достала мясо с картошкой, разогрела.
Тут у меня губы сами собой растягиваются в ухмылке.
— Она тебя накормить решила, что ли?
— Вот именно! Я ей говорю: «Не надо, Оль, не беспокойся, я сытый». А она будто и не слышит — взялась хлопотать вокруг меня. Сижу на стуле, офигевая. А она мне форму аккуратно сняла, постирала, выгладила — прикинь? Ну, думаю, такого со мной ещё не было, — рассказывает Саша, а сам сияет от уха до уха. — И ужин, как на праздник, накрыла — мясо, картошка, всё горячее, прям, как в лучших ресторанах.
Он на секунду задумывается, поднимает голову и тихо усмехается.
— Ну, а потом? –подначиваю его, улыбаясь и делая вид, что история меня особо не тронула.
— А что потом? — Саша пожимает плечами, но в глазах блеск и азарт. — Потом у неё всё быстро, чётко, как у любого прапора. Она мне говорит: «Ты уж до утра останься, час поздний, куда тебе возвращаться». И снова к себе подтянула, даже кровать расстелила… Легли, и тут, Беркут, хоть убей, но чувство такое, что она мне судьбой дана. До пяти утра кувыркались! Не давала отдышаться.
Саша замолкает, довольный, глядит на меня. Я качаю головой, едва скрывая усмешку.
— А в пять утра вроде отвалился от нее, перевернулся. Глаза поднимаю, а она –то голая лежит, простыня сползла на пол. Думаю, надо повторить, когда еще удастся такую бабу отхватить. Она тоже на меня смотрит, улыбается.
— Ну, как, Саня, понравилось тебе?
— Не то слово, Оленька! — говорю ей. — Тебе равных нету.
Тут родимая понеслась! Баба роковая и страстная по самое не балуй! Огонь баба!
Замуж девка хочет. А мне вроде как ни к чему эта кабала. Но хозяйственная страсть какая. Чистюля. Все у нее по полочкам. Аккуратно, выглажено. Прапорщиком служит в гарнизоне. Своим отворот — поворот даёт. А на меня чертовка залипла.
— Ну и что, теперь жениться будешь на этой… Ольге Сизовой?
Сашка фыркает, хлопает по плечу, будто я сказал что-то уж совсем неслыханное.
— Жениться? Беркут, нее, я еще от жары голову не потерял. Хотя… знаешь, Оля — такая серьёзная, если бы надумал — то только на ней. Она будто в нас верит больше, чем мы в себя. Вот так всю ночь на уши поставила, а к утру я как новенький. Жаль, жениться мне еще рано, — хохочет, запрокинув голову, аж кадык ходит туда –сюда. — А ты-то как? Не слышал новостей про свою Машу Озерову?
— Какую еще Машу Озёрову? — недоуменно спрашиваю я.
— Во дает! — ржёт Кочетов. — Невеста твоя, — невозмутимо добавляет он.
— Ты сейчас это серьёзно? — сверлю его взглядом.
— Нет, Беркут, ты, конечно, контуженный малость после «Завесы». Но не до такой же степени.
Я хмурюсь, совершенно не помню никакую Машу. Кочетов смотрит на меня с подозрением, и я понимаю, что отмолчаться не получится.
— Да с чего ты взял, что она моя невеста? — пытаюсь отшутиться, но Сашка меня тут же осаживает.
— Сам говорил, что женишься. Чуть ли не обещание дал. Или забыл уже?
— Может, контузия. После ранения голова совсем не та стала, сам знаешь.
Сашке уже не до смеха, взгляд становится серьёзным.
— Ладно, Беркут, контузия так контузия. Только, знаешь, что? Маша-то, вроде, в медсанчасти сейчас служит, и, как я слышал, вполне может прибыть к нам в часть.
Кочетов прищуривается и явно смакует воспоминания, как хороший табак. Я напрягаюсь — что за Маша, кто такая?
— Помнишь, как ты тогда в Озерову втюрился? — начинает друг говорить так, словно это было уже давно— Она же была такая- девчонка с характером! Все в части знали, что, если Беркут пропал, значит, где-то у Машки вынырнет. Сам же, как на крыльях летел, брал любую попутку, и на грузовиках ездил, лишь бы добраться до неё. Сколько там было, километров — сорок? Не мало, в общем.
Он говорит так серьезно, что я пытаюсь вспомнить хоть что-то — хотя бы образ, хотя бы лицо, но ничего в голове нет. Ни одной зацепки. А я ведь уже сроднился с настоящим Беркутом, мог бы и вспомнить его пассию. Так ведь, нет. Пусто в голове.
— Ты к ней летел на крыльях любви. И она, конечно, не просто так тебя ждала. Маша — девушка огонь, не просто красавица, а… знаешь, из таких, что не отпустит. Помнишь, как она тогда, в первый раз? В клубе на тебя смотрела, будто ты — последний десантник на свете. Вся часть потом судачила, что эта Озерова приковала тебя к себе намертво.
Саша увлекся, не видит, как я напрягаюсь. Внимательно слушаю, пытаюсь не подавать виду, но внутри всё кипит.
Откуда эта девушка взялась в моей жизни? Или точнее, в жизни того, кто был до меня? То был мой предшественник, но Саша, конечно, не в курсе моего апгрейда.