Киваю, хотя не уверен.
— Беркут, не удивительно, что после твоих мутных трюков с документами, генерал лично из Союза к нам летит. А это, между прочим, — пауза, — серьёзно. Сейчас каждый, кто под руку ему подвернётся, может под раздачу попасть!
За свою шкуру боится.
— Ну, давайте еще в приезде генерала меня обвиним. Чего уж там! — усмехаюсь я. — Только подполковник Яровой чётко сказал, что других тоже касается.
— Теперь, конечно, касается! — сглатывает Власов. — А ты мог бы и постараться, — с ухмылкой добавляет он, — хоть бы фальшивки покрасивее сделал.
— Заткнись, Власов, — рявкает Бессмертный, кивая на меня.
Дверь открывается, на пороге — снова Яровой, будто что-то забыл. Наши взоры дружно устремляются на него.
Бессмертный отвлекается от созерцания меня, и, повернувшись, хмурится.
— Что опять, Яровой? У тебя такой вид, будто тебя только что с вертолёта сбросили.
Тот быстро оглядывает нас, словно оценивая, насколько можно быть откровенным.
— Беркут, слушай сюда, — кивает он, прислоняясь к косяку, как к стене окопа.
— Пойдем, прогуляемся!
Яровой выходит, я вслед за ним спешно покидаю помещение.
Мы с Яровым выходим из штаба, солнце бьёт в лицо, слепит. Воздух густой, горячий, будто расплавленный металл.
Я иду рядом с ним, стараясь держать шаг вровень, но подполковник двигался как танк — бесшумно, уверенно и с неизменным холодным спокойствием.
— Твоё дело выделили в отдельное производство, — наконец произносит он, будто кидает камень в воду.
— Выделили? Почему? — мой голос звучит спокойно.
Смотрю прямо перед собой.
На базе жизнь кипит, но ее вкус сейчас горчит. Гул вертушек, рык БМП, солдаты таскают ящики, кто-то чинит броню, кто-то чистит оружие.
Пыль поднимается на солнце, как дым, пахнет машинным маслом и пересохшей землей.
— Из-за Коршунова? — спрашиваю, хотя знаю, что это только верхушка айсберга.
— И из-за него. И из-за Горелова. Жалобы множатся. А ведь ты успел и полезного «языка» взять — Джеймса, и пограничников спас. Но, видимо, кому-то это всё не нравится.
Его взгляд скользит по базе, как прожектор.
Мы проходим мимо строя солдат. Ребята подтянуты, но по глазам видно — устали. Один из них пытается незаметно поправить ремень, но замирает, когда видит Ярового.
Его взгляд суров, и кажется, он замечает каждую деталь.
— Жалобы пишут, делать им нечего, — говорю, глядя вперёд. — Одни и те же фамилии всплывают.
— Коршунов с Гореловым– понятно. Лейтенанты с амбициями генералов. Им, видимо, не понравилось, что ты позже них прибыл в часть, а успел уже не раз отличиться.
Яровой смотрит на меня боковым взглядом, но уголки губ еле заметно подрагивают — это у него такое подобие улыбки.
Мы идём дальше, мимо ремонтных боксов. Там, среди мотков проводов и остатков разобранной техники, пара солдат возится с БТРом. Один из них чертыхнулся, и гаечный ключ глухо звякнул об металл.
— Механики опять технику мучают, — качает головой Яровой. — Как думаешь, долго они её собирают?
— Судя по выражениям — долго, — отвечаю.
Мы останавливаемся. Подполковник подтягивает свою кожаную папку.
— Говорят про тебя, ты слишком инициативный. А ещё эти документы, — поднимает на меня глаза подполковник.
— Документы настоящие. Вы же это знаете не хуже меня.
— Я –то знаю. Но они сами хотят проверить. Но, знаешь, Беркут, генерал, который сюда летит, едет не только за этими документами.
— А за чем ещё?
— За тобой. Слишком уж ты полезен оказался, слишком удачно спас пограничников. У некоторых звёздочки на погонах от этого тускнеют. Понимаешь?
Я понимаю. Слишком много удачи — тоже порок.
— Думаю, тебе повышение светит, — добавляет он вдруг, — но пока это только мои догадки. Разберутся.
Над базой разносится звук вертолётного мотора.
Вертолёт в небе идёт на посадку. Солдаты замирают, поднимают головы. Это уже не просто шум, это волнение, которое разливается по всей базе.
— Видишь? — Яровой останавливается и смотрит на винтокрылую машину. — Даже ещё не приземлился, а они уже шепчутся.
— Про меня? — удивленно спрашиваю я.
— И про тебя тоже, -усмехается подполковник. — Но больше про генерала. Все понимают, что его прилёт — это не мелочь.
Тишина над базой лопнула, как перезревшая ягода, когда вертолёт с красными звёздами на борту коснулся земли. Взметнулась пыль, солдаты, стоявшие вдоль посадочной площадки, вытянулись по стойке «смирно», а офицеры нервно переглядывались. Никто не знает, чем это обернётся для части.
Яровой рядом, глаза прищурены, руки сжаты за спиной.
— Прилетел! Нам с командиром генерала еще встречать, — говорит Яровой и быстро идёт на площадку.
Прежде чем уйти, смотрю на то, как из вертолета первым выходит генерал. Высокий, сухощавый, в идеально отглаженной форме. Его взгляд сканирует, как рентген…
Скоро в воинской части станет жарко, надо подкрепиться, решаю я. И направляюсь в столовую.
У двери толпится народ. Время обеда. Захожу внутрь.
В офицерской столовой всегда шумно.
В столовой пахнет жареным луком и разогретым гороховым супом, вперемешку с неизменным ароматом каких-то местных специй.
Столы в ряд, деревянные, обшарпанные, но выдраенные до блеска. Скрипят скамейки, когда бойцы садятся, ставя алюминиевые миски и кружки перед собой.
В углу что-то громко обсуждают сержанты, перешёптываются молодые лейтенанты.
А за нашим столом уже сидят Колесников и Гусев. Увидев меня, они одновременно поднимают головы.
Меня встречают. Эти двое всегда словно из другой оперы, смеются, подкалывают, но в бою надежнее их не найти.
— Эй, Беркут! — машет рукой Колесников. — Кто-то в кабинет начальства на тебя такое настучал, что генерал аж из Союза летит. Мы тут ставки принимаем — сядешь ты или звезду на погоны получишь!
— Хватит трепаться, — отмахиваюсь.
— А чего? Все в части гудят, — подхватывает Гусев. — Кто там прилетел, зачем? Говорят, генерал — человек железный, только таких в Союзе отбирают.
Колесников ухмыляется.
— Беркут, это всё твои фокусы с языком. Ну, за такой «подарок» тебя, может, и простят. Но говорят, всё по твою душу.
— Тише, — останавливаю их, но в голове уже свербит.
Всё это становится слишком серьёзным.
Но не для Сашки Колесникова. Он мгновенно переключается.
— Слушай, Беркут, у нас тоже тут есть новости! — Он улыбается шире всех. — Сейчас будут угощать шедевром кулинарного искусства.
— Не понял? — бросаю я.
— Сегодняшняя повариха — сам шедевр, — хмыкает Гусев, кивая в сторону раздачи.
Я оглядываюсь. У стойки действительно маячит новая фигура. Молодая женщина в белом халате, подпоясанном верёвкой, и клетчатом переднике. Лицо простое, славянское, щеки чуть румяные. Волосы светлые, собраны в небрежный пучок под колпаком, но несколько прядей выбились и блестят на свету.
— Светлана её зовут, — шепчет Колесников, будто рассказывает что-то секретное. — Приехала из Союза вместе с тем грузом — с кабачковой икрой. Гусев, расскажи ей, как ты её встречал.
— Да ну тебя! — отмахивается Гусев.
— Светка, — тянет Колесников громким шёпотом, — а ты знаешь, что наш Гусев — мастер по флирту? Только и делает, что комплименты раздаёт.
— Заткнись ты! — Гусев отворачивается, но на щеках проступает краснота.
Светлана слышит это и косится в нашу сторону, чуть хмурится, но ничего не говорит, продолжая разливать суп в тарелки.
Я получаю свою порцию — густой гороховый суп с кусочками сала. На второе — перловая каша с мясной подливкой, в которой плавают кусочки мяса. И салат из тёртой свёклы. На третье — компот из сухофруктов, с таким количеством сахара, что ложка может стоять.
— Жить можно, — говорю, ставя поднос на стол.
— Жить можно? — фыркает Колесников. — Ты попробуй сказать это генералу, который тут скоро приземлится.
— Что ты имеешь в виду? — спокойно спрашиваю, ковыряя ложкой кашу.
— Да то и имею, — отвечает Колесников. — Знаешь, что вся часть уже гудит? Этот генерал — КГБшный, между прочим. Евгений Сергеевич Жигалов.
Гусев кивает, перекладывая кашу из миски в рот.
— Ну и что? — невозмутимо бросаю я.
Хотя теперь понятно, почему Власова так напряг приезд генерала.
— С ним шутки плохи, — добавляет Сашка, прожёвывая. — Говорят, он лично приехал разбираться с твоим делом.
— Моим? — откладываю ложку, глядя на них.
— Ну а чьим же ещё? — Колесников улыбается, но взгляд у него серьёзный. — Ты же у нас фигура легендарная. Срочников спас, такую операцию провернул! Опять же «языка» притащил — ценный трофей. А кто-то из зависти копытом землю роет. И даже знаем кто!
Колесников откидывается на скамейке.
— Либо орден тебе на грудь повесят, либо уволят из наших доблестных рядов! — говорит он. — А части… ну, это зависит от того, как ты будешь себя вести.
Гусев кивает.
В столовой на минуту становится тише. Только скрип ложек по мискам и бубнёж в углу. За окном слышно, как взлетает вертолёт.
— Так что, Беркут, всё в твоих руках! — заключает Колесников, хлопая меня по плечу.
Я улыбаюсь, думая о своём.
К тому моменту, как мы выходим из столовой, по базе разносится призыв на построение.
Быстро бежим на плац.
Я стою в строю и смотрю, как на плацу появляется генерал- майор Евгений Сергеевич Жигалов. Высокий, сухощавый с прямой спиной.
Он идет, словно на параде.
За ним следом — наш командир, полковник Грачёв Семён Семёнович. Лицо его лоснится от пота, хотя не так уж и жарко. Видно, что человек нервничает, но держится.
— Ну, товарищ полковник, покажите, чем живёт ваша часть, — произносит генерал Жигалов, оглядываясь. Голос у него глубокий, с оттенком властности.
— Так точно, товарищ генерал, — вытягивается Грачёв. — Начнём с боевой готовности личного состава.
Строем выстроены солдаты — от младших сержантов до рядовых. Выглаженная форма, вычищенные до блеска сапоги. Генерал идёт вдоль строя, внимательно осматривая каждого.